Джентльмены переместились в курительный салон. Высокие спинки кожаных кресел, в которых они расположились, год за годом поглощали запахи сигар и напитков, считавшихся аристократическими. Время неумолимо смешивало нотки ароматов, позволяя выветриться всему сиюминутному и лишнему, комната наполнялась аурой мудрости.
Напитки подавали с размеренной четкостью, которой уже не встретишь в суете лондонских салонов, а мистер Честер незримо дирижировал церемонией.
Инспектор длинным глотком осушил сразу полбокала хереса: за последние дни он чертовски устал. Он заглянул сюда, чтобы просить джентльменов — раз им самим нечего сообщить полиции — вести себя предусмотрительно, поскольку все пострадавшие были гостями Энн-Холла.
Мистер Честер возник за высокой резной спинкой кресла, в котором отдыхал инспектор, и заметил:
Прошу простить, сэр. Но все мои гости здесь, они благополучны и достаточно здоровы, чтобы разделить с вами вечернюю трапезу, — голос дворецкого звучал ровно, почти монотонно. — Упомянутые вами неустановленные лица вовсе не пострадавшие — оба скончались от естественных причин: один утонул, другой был болен инфекционной болезнью. Мистер Сингх с помощником отсутствуют всего несколько суток. Надеюсь, они скоро возвратятся под наш гостеприимный кров!
Если только они не угодили в зыбучие пески, — инспектор покончил с выпивкой, поднялся и подошел к окну. — Гиблое там место…
Неужели никому не удавалось спастись?
Почему же?.. В прошлом году мальчонка умудрился выбраться из зыби, с тех пор он молчит как немой. Моего предшественника инспектора Хьюза тоже успели откопать. Только радость от того не велика: он теперь сидит в инвалидном кресле, смотрит в стену не моргая и улыбается, когда санитарка утирает ему слюни. Никто не возвращается из песков прежним. Старые люди говорят, что пески никого не отпускают: если не смогут отнять тело, то отбирают у человека душу и разум…
Мистер Ньюпорт потянулся за новым бокалом.
Хотя о разуме жалеть не стоит. Только кажется, что люди живут разумом. На деле же они совершают иррациональные поступки. Гоняются за тенями прошлого, вместо того чтобы шагать по жизни не оглядываясь. Родные места притягивают их как магнит, сюда они возвращаются в поисках смерти.
Пятнадцать лет назад мать инспектора Ньюпорта решила прополоскать белье, взяла в руки таз, свалила в него барахло, махнула рукой детям и закрыла за собой дверь. Больше ее никто не видел.
Мистер Ньюпорт-старший не был образцовым супругом: пропивал весь скудный заработок, волочился за каждым подолом, дебоширил. Но, оставшись без жены, разительно изменился. Он взял в привычку при каждой возможности отправляться к зыбучим пескам, просто сидел, струйкой пересыпая песок из ладони в ладонь, или смотрел на море — как будто оно могло вернуть ему супругу. Друзья подыскали ему работу на большом рыболовецком судне в надежде, что работа отвлечет его от грустных мыслей, но он так и не вышел в море. Когда корабль отошел от берега достаточно далеко, перегнулся через борт и бросился в пучину. Соленые морские воды сомкнулись над его головой. Стало быть, нет никаких отеческих могил, и мистер Ньюпорт, комиссовавшись из армии из-за участившихся жестоких приступов малярии, мог бы подыскать работу в Лондоне, в Ливерпуле, в Дублине — да где угодно! Но он вернулся сюда, к дождливым пустошам Девона, к морю и зыбучим пескам…
И только здесь он понял: не всякое преступление надо раскрывать.
— Доброй ночи, джентльмены! — инспектор ушел в темноту.
В амбулатории мистер Картрайт основательно выспался и сейчас, ворочаясь между холодными шелковыми простынями в замке, размышлял: за что убили доктора?
Хотя Огаст панически боялся всякой заразы, карантинно-эпидемиологическая версия Маргарет казалась ему несостоятельной. Ярмарка — важное событие в деревенской жизни, но и без ярмарки в местной казне достаточно средств — если община оплачивает судебные издержки по тяжбам за спорные земли с владельцами санатория. Доктор Рихтер жаловался ему, что судебное разбирательство длится уже много лет и становится все более накладным для обеих сторон, но община и не думает сдаваться!
Он предположил, что покойный доктор не только не пытался предотвратить местную эпидемию, но, наоборот, пугал коллегу-коронера с целью получить разрешение кремировать тело. Ему необходимо было быстренько сжечь труп, чтобы скрыть личность больного, а не его болезнь! Но по какой причине? В этой истории подозрительно много неизвестных для населенного пункта, где все жители знают друг друга с пеленок!
Возможно, доктор спешил избавиться от тела именно потому, что знал, кто это. Знал и хотел скрыть. Но ведь и второму погибшему могли отрезать голову с той же целью — скрыть его истинную личность, хорошо известную в здешних местах!
От неожиданного открытия Огаст даже сел в кровати: ему срочно понадобилось кое-что проверить. За окном уже брезжил рассвет. Картрайт быстро натянул пуловер и брюки, сунул ноги в теннисные туфли. Бесшумно метнулся через холл, скользнул в спальню мистера Горринга-младшего и принялся трясти того за плечо:
Эджи, Эджи, проснись!
Что? Пожар? Какого… — крепкая рука мистера Горринга сжала подушку, а кулаком другой будущий лорд едва не огрел возмутителя спокойствия. — Ой… Гасси? Ты что, в уме повредился?
Вставай скорее…
Вставать? — Эдвард сладко зевнул. — Я даже не ложусь так рано, тем более не встаю…
Вставай! Я знаю кое-что про мистера Сингха! — с воодушевлением прошептал Огаст и швырнул в приятеля халатом. — Идем, надо попасть в его комнаты.
Мистер Горринг, поеживаясь и зевая, набросил на пижаму халат:
Ладно… Идем, попросим ключ у мистера Честера.
Мы никому не должны доверять!
Так мы и не будем ему доверять. Возьмем ключ, и все. Не суетись, Гасси, предоставь это дело мне, ты же знаешь: я умею ладить с простыми людьми как никто!
То, что будущий лорд Глэдстоун умеет «ладить» с простыми людьми, выяснилось уже в средней школе. Им было лет по десять-одиннадцать, когда после очередной взбучки от взрослых Эджи уговорил приятеля сбежать, как Том Сойер и Гекельберри Финн. Конечно, Лондон не захудалый американский штат, но и читали они тоже не только Твена, но и Диккенса, к тому же тайком пробирались в мюзик-холл и видели, как джентльмены на подмостках изображают кокни, так что запросто найдут общий язык с любым ворьем. Жить им предстояло по волчьим законам большого города — пришлось сменять свои школьные кепи и форменные галстучки у старьевщика на поношенные фуражки и безобразного вида растянутые шарфы. Мистер Горринг запихал в карман печенье, перочинный нож, спички и яблоко, а мистер Картрайт — обмылок, шоколадку, расческу, несколько монеток, а так же заблаговременно похищенный у преподавателя латыни окурок сигары. Экипировавшись таким образом, они проехались на подземке, насколько хватило денег, а дальше пешком зашагали через мост туда, где торжествовали вонь, мерзость и порок, и какое-то время бодро бродили среди развешенных повсеместно простыней и рубах, а также угольных куч, мусорных свалок и покрытых разводами мазута луж.
Никому не было до них дела — ни красноруким прачкам, ни провонявшим джином размалеванным девкам, ни подвыпившим работникам, кучковавшимся у пабов, ни худеньким замурзанным ребятишкам, игравшим в пристенок гнутыми монетками, под ногтями у которых было полно черной грязи, а кожа была покрыта ссадинами и цыпками.
Беглецы уселись на ступеньках перед домом с выбитыми окнами, съели свои припасы и принялись затягиваться сигарным окурком, демонстративно передавая его друг другу. Но карманные воры и продажные женщины все равно не спешили заключить перспективных хулиганов в свои объятия!
Будущий лорд Глэдстоун счел подобное небрежение к нему оскорбительным, без всяких видимых причин спихнул проезжавшего мимо мальчугана с облезлого велосипеда и основательно оттузил. Мальчуган залился горючими слезами и убежал прочь. Пока мистер Горринг-младший, воплощавший в себе спортивную гордость школы, со знаем дела раздавал тумаки хилым ребятам, по наивности подтянувшимся поглазеть на драку, зареванный велосипедист успел нажаловаться матери, и эта миссис подоспела к месту побоища с полицейским сержантом!
