Холодные костлявые руки сдавили мне уже не только горло, а грудь, сердце, душу, что там еще... Я молчала. Боялась собственной истерики, если решусь открыть рот.
- Или компьютер, - вдруг сказал Серж. - Я всегда удивлялся... Смотри, бумага - это что-то материальное. И написанное на бумаге - это материя: видимая, осязаемая материя. А что такое - компьютер?
- Ящик для идиотов, - тут же брякнула я, предварительно сглотнув ком в горле. - Как телевизор.
- Да ладно тебе, - нетерпеливо отозвался Серж. - Все равно, этому твоему тону я не верю. Внушила себе его зачем-то, отрепетировала, а теперь по инерции... Понятно, что ящик. Я про информацию говорю. Где она там записана? Как? Что такое - эти импульсы, которыми обозначена запись? Какие-то электроны, какие-то дырки. Их можно потрогать? Понюхать? Попробовать на язык? Я понимаю, это еще материя, но, честное слово, материя уже какая-то странная. Или любое из физических полей. Должна же быть в них заложена какая-то информация, в самих этих полях?
- Притягивается - отталкивается, вот и все мои познания в области физики, - вставила я. - А физику в нашей школе читал большой юморист, специалист по прозванию "Козел".
- За что это его так?
- Понятия не имею. Зато помню, что на все наши вопросы у него был один ответ: "О! Где же эти лошади, что тянут паровоз!"
- Вот именно! - воскликнул Серж.
По лицу просматривалось, что его осенила идея.
- Вот именно, - повторил он. - Где же эти лошади, что тянут паровоз? Где находятся эти буквы в компьютере? Куда они деваются, когда компьютер выключается? Откуда берутся, когда он включается? Знаю, что ящик, но ведь все, что внутри этого ящика можно увидеть - это все мертвое, неживое: неодушевленные предметы. А то, что главное, то, ради чего эти ящики и созданы... - Серж покрутил в воздухе рукой, ища нужное слово. - А, черт, ни слов, ни знаний... Ну вот, мне представляется что-то, вроде консервов... Законсервированные мысли... Но их не увидишь, не услышишь, не поймешь.
- Как "Марш Энтузиастов", - понимающе кивнула я. И осторожно начала: - Но ведь мы просто не специалисты...
- Не в этом дело... Наверно, и спецы могут информацию видеть только после того, как законсервированная мысль передается для них на экране, но ведь она существует как-то отдельно, в каком-то другом виде, как бы живет своей жизнью... А экран просто соединяет человека с этой чужой жизнью.
- Да, но если ты возьмешь закрытую книгу, ты по ней тоже ничего не прочтешь. Для того, чтобы в ней что-либо понять, тоже надо открыть, вчитаться. И тоже информация живет своей жизнью, независимо от читателя...
- Вообще-то да, - согласился Серж. - Вообще-то ты права. Ведь смотри, интересно-то как получается: книга - это отдельный мир, созданный фантазией автора. Несколько изданий одной и той же книги - параллельные миры...
- А почему именно одной и той же?
- Не знаю, даже не утверждаю: просто мне так кажется. А может, и не одной... Не знаю... Параллельные миры изучал, в основном, по фантастам... - Серж въехал во двор квартирного комплекса и затормозил, выворачивая на парковку. - Что-то совсем запутался цирковой клоун. Что я хотел сказать? Ах, да... Вот ты бы взяла, да выложила бы все на бумаге, весь твой мир, - и тогда он сразу отдалится, станет тебе чужим. Нет, что-то еще я хотел сказать...
- Может быть, ты хотел сказать, что наверно и наш мир - это созданная кем-то книга, да?
- А что? Может быть... - прошептал Серж.
Он немного подумал, затем покачал головой: - Вот так люди придумывают себе богов.
- Make up your mind.
На всякий случай тут же даю русскую версию: - Ты уж выбери что-нибудь одно, ладно?
Серж молчал.
- Так кто же кого все-таки придумывает? - переспросила я. - Они нас или мы их? Лев Толстой придумал Наташу Ростову, Анну Каренину, Нехлюдова? Или же герои того мира нафантазировали себе Толстого? Для нас реален писатель, для его героев - может, он и есть - Бог? Если они живут где-то там, своей жизнью? А вдруг и живут?
- Ты на меня смотришь, как будто я могу знать ответ. Как будто, этот ответ вообще существует...
Он выключил мотор, молодецки выпрыгнул из машины и открыл мою дверь.
- Какой ты сегодня джентльмен.
Я вылезла, что было очень кстати: на свежем воздухе, да когда тебя не швыряет взад-вперед при каждом переключении скоростей, с тошнотой справиться легче.
- Стараемся по силе возможностей, - покладисто ответил Серж, запирая машину ключом. - Ты мою маман не бойся, она у меня ничего старушенция.
Если я до сих пор о предстоящем визите к маман как-то особо не задумывалась, то после этого замечания у меня внутри все замерло в напряжении.
Мы поднялись по лестнице на второй этаж к зеленой двери, над глазком которой темно-золотой краской была начертана огромная, с красивыми завитушками, цифра двенадцать.
Серж постучал, мы услыхали торопливые шаги. Затем с той стороны двери в глазок уперся зрачок. То есть, я, конечно же, не могла его видеть, но зато очень хорошо почувствовала, что меня разглядывают, да ещё через лупу.
Серж обнял меня, легонько похлопывая по плечу.
Дверь, наконец, стремительно раскрылась, представляя моему взору изящную брюнетку средних лет.
- Ну, наконец-то! - брюнетка картинно раскрыла мне объятия.
Я стесненно взглянула на Сержа и обомлела: тот стоял с вытаращенными глазами и обалдело раскрытым ртом. Патетическое молчание, как в сцене немого кино, длилось довольно долго. У меня в голове уже начал было возникать детективный сюжет, когда открывшая нам дама подала голос.
- Ужасно, да? - смущенно улыбнулась она, опуская руки.
- Маман! - буквально возопил Серж. - Где твои благородные седины? Что ты над собой сотворила?
Бедная женщина потрогала волосы, продолжая смущенно улыбаться. Похоже, ей хотелось плакать, даже рыдать, и она с трудом заставляла себя сдерживаться. Наконец, маман немножко пришла в себя и заговорила, главным образом, обращаясь ко мне: - Хорош сынок. Нет, чтобы комплимент сделать... Или, уж на крайний случай, не заметить...
- А по-моему совсем неплохо, - выдавила я.
Первое, что всплывало в памяти при виде этих неестественно черных, отливавших синевой волос, был знаменитый краситель Ипполита Матвеевича Воробьянинова.
- Мне нравится, - твердо сказала я.
- Спасибо, миленькая.
Она опять полезла обниматься. Бывают же такие люди, которые, как собаки, чуть что, сразу лезут целоваться. Делать было нечего, пришлось обнять ее тоже. Я боялась, что по спине у меня пробежит судорога, но ничего подобного не случилось. Несмотря на то, что маман откровенно позировала, ее объятие оказалось не противным и не лицемерным, даже наоборот, понравилось. Она прижалась щекой к моей щеке, а потом отстранилась, гостеприимно пропуская нас в лоно своей квартиры.
Пока Серж бормотал что-то насчет "бабского содружества" и "это ж надо, такое самой над собой сотворить", я огляделась.
Нельзя сказать, чтобы квартира блистала чистотой, даже, пожалуй, наоборот: царил тут так называемый благородный беспорядок. Мебель была подобрана кое-как. Бросался в глаза обшарпанный буфет, заставленный декоративной ерундой, а у другой стены - не менее потрепанный диван в темно-серую клетку и два желтых плюшевых креслица. У окна, мигая красными и зелеными точками, горделиво таращил огромный экран телевизор "Сони".
- Это я все с гаражек притащил, - с гордостью заявил Серж. - Кроме телевизора, конечно. Правда, уютно?
Нельзя не признать, что своеобразный уют действительно был.
- Ах, все это ерунда, - томно сказала маман, уже успевшая найти очередную позу.
Заготовлены они у нее заранее, что ли? Как бенефициантка актриса, ожидавшая аплодисментов, честное слово. После короткого молчания, она жеманно протянула мне руку. - Меня зовут Адель Мехиаэльевна.
- С ума сойти! - подумала я и представилась, в свою очередь.
