Но разве бывает, чтобы целоваться - вот так? Чтобы чувствовать - вот так? Когда нет больше ни мыслей, ни тела, а все что есть - это сплошные нервы, острия нервов, оголенные, вздернутые... И каждое из них направлено на то, чтобы чувствовать вот так...

Держитесь, сударыня! Не поддавайтесь, ведь это случай. Опомнитесь, оглянитесь вокруг, ничего не изменилось, только на минуту выглянуло солнышко... Оно непременно зайдет и тогда станет еще холоднее, и тогда этот мир, это ваше извечное "ни кара ни гуа" сомнет вас голыми руками... Ведь та девочка удержалась бы на своих ножках, не упала бы, если бы не поддалась раньше коварному объятию подружки...

И нет мне дела до этого мира с его несправедливостями. Мне что, больше всех надо? А у маленькой девочки есть свои родители, что ей я? Ну и что ж, что Серж бросит меня: это будет когда-нибудь потом, не сейчас. Мало ли, какие черти почудились какой-то там выжившей из ума Анжеле?

Вы забываетесь, мадемуазель. Не смейте надеяться! Не расслабляйтесь! Ведь так грохнетесь, что уже никогда будет не подняться...

Я честно боролась. Я сопротивлялась изо всех сил, но потоки надежды уже хлынули на меня с удесятеренной силой. Сметая заслоны, они затопляли мои берега. Я пыталась не поддаваться, но в голове, правда, медленно, неуверенно, а все же образовался вопрос: "Неужели же я, я тоже, возможно ли, чтобы и я, хоть на эти три дня, могла бы быть счастливой?".

Состояние мое все еще было странным, когда мы вошли. Наверно, это начал действовать коктейль из взвинченности с усталостью, обданный холодной струёй цинизма, в которую выплеснулся цветной фонтан непонятно откуда вдруг взявшегося оптимизма. Даже не помню, как поднимались по лестнице на второй этаж. Тем не менее, пока Серж отворял дверь, нам пришлось отлипнуть друг от друга, - это дало мне возможность немножко отдышаться и осмотреться.

Первое впечатление от студии Сержа было странным сочетанием эмоций, приправленным винегретом запахов и доносившихся из окна голосов. Каждый из располагаемых мной органов чувств немедленно оказался задействованным в этой квартире: все пять, а может, и все шесть одновременно, включая почему-то даже вкус. Мне пришлось хорошенько поразмыслить для того, чтобы выделить и распознать отдельные элементы этой смеси.

Во-первых, чувство, о котором на Гаваях говорила Деби: де-жа-ву. Как будто бы, я уже здесь когда-то бывала. Например, я вошла и сразу как-то, независимо от себя, подумала, что окно комнаты смотрит на небольшую лужайку с розовым кустом, а из кухни виден кусок детской площадки. Когда я выглянула в окно, а потом заскочила на кухню, так оно все и оказалось. Я бы считала, что повторилась гавайская история, но мне ни эта комната, ни двор, вообще ничего такого никогда не снилось. Впрочем, чего-то именно в этом духе я ожидала.

Во-вторых, улетучившаяся было тревога заново сдавила мне горло, едва я переступила порог. Вроде бы, чего-то я здесь боялась, но чего?

В-третьих, запах был очень похож на амбре в моей собственной квартире: немножко кофе, немножко сдобы (потом оказалось, Серж испек в духовке замороженные кроссоны), немножко курева и, наконец, поток свежего воздуха из постоянно открытой двери балкона. Но сходство в атмосферах домов - опять же, вот елз из нью.

Я подумала, что где-то неподалеку, непременно у воды, должны резвиться дети. И тотчас же из-за окна зазвенели детские голоса, потом откуда-то издалека донеслись тяжелые всплески: кто-то всем телом бухался в бассейн.

В общем, несмотря на де-жа-ву, а может, именно благодаря ему, я чувствовала себя здесь, как дома. Так что жилье Сержа, даже если учитывать безотчетные страхи, мне все равно понравилось. Был там своеобразный уют, несмотря на очевидную скудность обстановки, как бывает обычно в домах новых эмигрантов, которые первые свои матрацы притаскивают чуть ли не с мусорок.

А главное, моей истерики как не бывало: удивительно хорошо, спокойно я себя чувствовала с Сержем, да и к тому же, мы были, наконец, вместе.

Пока я умывалась, он притащил из машины мои вещи, запихнул в холодильник еду, а потом угостил меня ледяным пивом, разлив его в стаканы из бутылочек с иероглифами.

- Знаешь, что? - предложил Серж. - Давай выпьем на брудершафт.

- Мы же уже пили.

- Ну и что? Кто сказал, что это можно делать только один раз? А если я хочу выпить на брудершафт хоть сто раз подряд, кто мне может помешать?

Серж прилаживался рукой к моей руке, приговаривая: - Отчего лишний раз не выпить на брудершафт с любимой девушкой? Желаю, понимаешь, пить с тобой на брудершафт...

У меня от "любимой девушки" сладкие мурашки побежали по телу. Мы поцеловались. Серж немедленно налил еще и сказал: - Выпьем на брудершафт еще разок: мало того, что пиво вкусное, так ты обалденно целуешься... Французскую школу прошла, что ли?

Ухмыльнувшись, я вернула комплимент: - Зависит от партнера.

Мы пили на брудершафт еще и еще, пока совсем не захмелели.

Потом, когда спала та первая, самая сумасшедшая волна, Серж потащил меня в джакузи, а еще потом мы с удовольствием съели привезенную мной банку черной икры со свежими помидорами и очень вкусное сациви.

- Главное, когда оно холодное, то всё равно тоже вкусное, - радовался Серж. - Я же знал, что как ни разогревай, всё равно, пока до него дойдёт, - двадцать раз остынет.

- Ты что ли сам готовил?

- Зачем я? - удивился Серж. - Маман! Она меня для такого случая даже борщом обеспечила.

- Для борща случай нужен?

- А я борща терпеть не могу, - со смехом признался Серж. Чуть подумавши, он догадался: - Погоди... Ах, дурак я, дурак... Ведь ты его, наверняка, тоже не любишь?

- Не волнуйся, я съем твой борщ, даже если для этого мне придется рукой запихивать его себе в глотку, - успокоила я.

- Маман будет тронута, - не без облегчения улыбнулся Серж. - Я, увы, на такие подвиги не способен.

Потом он приготовил свежий чай, мы выпили его горячим, заедая киевским тортом из знаменитой "Рашн бэйкери", и стали мыть посуду.

- Вдвоем так вдвоем, - сказал Серж. - В четыре руки. Каждую тарелку - в четыре руки, вот так.

Обнимая меня сзади, Серж показал, как мыть стакан в четыре руки.

- А я-то думала, буду мыть, а ты - вытирать, - наивно предположила я.

- Какой же интерес? - удивился Серж. - Уже тогда лучше в машину запихнуть... Смотри, как мыльная пена пузырится на твоей руке. Я ее размазываю, а она пузырится, искрится, искрится, пузырится... Как шампанское... И опять... И опять...

Он пробежался по моей кисти пальцами, прямо по цветным мыльным шарикам.

- Да ты никак хочешь показать мне козу рогатую... - голос у меня дрогнул.

- Ага. Я всю жизнь мечтал показать тебе козу рогатую... Только не козу, а козла. Не торопясь... - Серж перешёл на вкрадчивый шёпот. - Смакуя каждую мелочь... Я тебе козла рогатого покажу... Нет, не желаю рогатого. Не нравятся мне всяческие намеки на рога. Я тебе лучше что-нибудь безрогое покажу. Такое мягкое, такое нежное-нежное, такое... Такого щедрого на губы осла, каким еще ни разу в жизни мне не доводилось быть.

- У меня такое впечатление, что мы эти две тарелки вообще никогда не домоем, - прошептала я. Голос мой при этом заметно дрогнул. - Так что, придется в машину все равно.

- Не перебивай, когда я показываю тебе нежного осла, а то обижусь.

- Нет, нет, ты не обращай внимания, не сердись... Это просто я тоже силилась чего-то изобразить, в результате получилась ослица... Нет, я тоже постараюсь показать что-нибудь, страшно нежное... Пожалуйста, не убирай его... Или какое-нибудь чудище заморское, или лучше... Да кого угодно, я согласна на кого хочешь... - и тут я неожиданно для себя выпалила: - Хоть сорвавшегося с цепи кобеля.

- Блестящая идея. - Серж зарычал рыком дикого зверя мне в волосы, отчего загривку стало особенно жарко. - Именно то, что я в результате, вероятнее всего, и покажу. Собственно, я тебе давно уже показываю сорвавшегося с цепи кобеля, просто никак не удается содрать предыдущую маску, которая по странной прихоти судьбы оказалась маской смиренного Ио. Но только, разве мы торопимся? - резонно заметил он. - Я не хочу торопиться. До вторника масса времени.