– Правда же вкусно? – спросила она, что вряд ли можно было расценить как повод для ссоры.
Сэм открыл было рот, чтобы согласиться, но не успел.
– Вкуснее, чем было по первости, но это не слишком лестный отзыв, – вставил хозяин, сидевший по другую руку от леди Грегсон.
– Что?! – прорезал воздух голос Билли Мэйнуоринг, заставив умолкнуть всех остальных, даже тех, кто не знал, что происходит.
Леди Грегсон, славная, но не особенно умная женщина, теперь оценила ситуацию и, пока Питер не успел ответить, произнесла:
– Мы как раз говорили о том, как нам понравилось последнее блюдо.
Но Питер уже некоторое время налегал на превосходный кларет, и какую-то плотину у него внутри наконец прорвало.
– Да, – сказал он. – Мне оно всегда нравится. Каждый раз, когда ты его готовишь. Это примерно каждый раз, когда кому-то выпадает несчастье обедать в этом доме.
Именно в этот момент, как назло, слева от леди Грегсон встала служанка, оказавшись рядом с Питером. В руках она держала блюдо с белым чизкейком.
– О боже, дорогая! – закатил глаза Питер. – Опять!
– Я люблю чизкейк! – Тон леди Грегсон стал тверже, словно она, почуяв первые признаки мятежа, решительно настроилась установить в собрании порядок, хотим мы этого или нет. Такая женщина оказалась бы очень полезна при Лакхнау[67].
– А клубника? – Питер смотрел на жену в упор.
– Мы будем есть чизкейк! – Голос Билли по оживленности можно было сравнить с говорящими часами. – Я не думала, что нам захочется клубники.
– Но я специально купил ее для сегодняшнего вечера.
– Хорошо.
В воздухе стояло такое напряжение, что мне вспомнились очень популярные в ту эпоху фильмы об угрозе ядерной войны – тема, которой в то время все были одержимы. Кульминация этих фильмов, как правило, заключалась в ожидании, нажмет ли чей-то президент красную кнопку.
Выдержав паузу, Билли произнесла:
– Миссис Картер, пожалуйста, сходите за клубникой.
Бедная женщина не знала, что ей делать. Она недоуменно посмотрела на свою работодательницу, словно не веря, что та говорит всерьез.
– Но она же…
Билли перебила ее, подняв руку и кивнув, как римский император, отдавая сигнал приступить к казни:
– Миссис Картер, пожалуйста, просто принесите клубнику.
Конечно, порой такие происшествия разряжают обстановку. Ничто не развеселит унылый званый обед вернее, чем ссора между мужем и женой. Но инцидент набирал такую силу, что становился не совсем подходящим в качестве развлечения для гостей. Слишком жестко и слишком всерьез. Но по крайней мере, долго следующего акта ждать не пришлось. Тем временем остальная часть компании разобрала куски злосчастного чизкейка, но к еде никто не приступал. Сэм украдкой подмигнул Карине, а стул Терри, стоявший слева от меня, начал трястись от сдавленного хихиканья. За этими мелкими исключениями, мы сидели и ничего не делали, догадываясь, что, как говорят в эстрадных программах, мы еще ничего не слышали. Миссис Картер вернулась в комнату с вазой и подошла к леди Грегсон, но когда та взяла одну клубничину, всем стало понятно, что ягоды заледеневшие и твердые, как стальные пули. Их только что достали из морозилки. Несчастная женщина взяла несколько штук на ложку и положила леди Грегсон на тарелку. Они упали с металлическим звоном, словно гайки. Миссис Картер переместилась к Питеру, который стал аккуратно накладывать себе большую порцию. Ягоды с грохотом падали ему в тарелку, а он все наваливал и наваливал их кучей. Миссис Картер подошла к следующему гостю, потом к следующему, никого не пропустила, никто не осмелился отказаться, и жесткие маленькие камешки с шумом упали на каждую тарелку. Даже на мою, хотя не представляю себе, почему мы не отказались, как обычно люди отказываются за столом от любого другого блюда. Миссис Картер с озадаченным видом удалилась на кухню, и начался процесс поедания этих кусочков гранита. К тому времени в комнате уже замерли все разговоры или хоть что-то отдаленно их напоминающее. Десять человек пытались есть маленькие каменные шарики. В какой-то момент генералу одна такая ягодка попала в дыхательное горло, и он резко запрокинул голову, как стреноженный зверь, и не успели мы отойти от этого опасного происшествия, как жена землевладельца, миссис Таунли, с пугающим хрустом откусила кусочек клубники и схватилась за щеку, ахнув, что сломала зуб. Даже этим мы не выпросили себе помилование у хозяев. И продолжали грызть, особенно Питер, который откусывал, жевал и посасывал лед, словно самые изысканные сласти.
– Вам, я смотрю, нравится, – проговорила леди Грегсон, чья миссия в тот вечер была в том, чтобы все портить, как раз когда она старалась сделать противоположное.
– Такое наслаждение попробовать что-то необычное! – ответил Питер. – Во всяком случае, в этом доме.
Он говорил громко и отчетливо, в молчаливо хрустящей льдом комнате. Все глаза немедленно повернулись к его жене.
Поначалу я думал, что она не станет отвечать. Но Билли ответила.
– Урод гребаный! – воскликнула она, возвращаясь к своей стандартной лексике, которую применяла в моменты ярости, хотя на этот раз она говорила довольно тихо, и слова, несмотря на недостаток оригинальности, прозвучали весьма внушительно.
Потом Билли встала и подняла вазу с оставшимися несъедобными ледышками. Жестом, которым заливают огонь водой из ведра, она швырнула на Питера остатки замороженных ягод, по пути обрызгав и нас, а также стол и пол болезненно острыми осколками. В довершение Билли метнула в Питера вазу, которая не попала в цель, так как он увернулся, и ваза разбилась об изящное ведерко для вина времен Георга IV, стоящее в углу. В последовавшую паузу было слышно только дыхание.
– Не пора ли нам одеваться? – бодро предложила леди Грегсон. – Сколько машин нам нужно, чтобы ехать на бал?
В похвальном стремлении покончить с этим недоразумением раз и навсегда она встала, отодвинула стул и, наступив на ледяную клубничину, плашмя упала на пол, стукнувшись головой о край стола. Задравшееся вечернее платье обнаружило довольно неопрятную нижнюю юбку и стрелку на правом чулке, хотя последняя, возможно, появилась в процессе падения. Леди Грегсон лежала на полу совершенно неподвижно, и на секунду я забеспокоился, уж не умерла ли она. Подозреваю, что остальные подумали то же самое, поскольку никто не пошевелился и ничего не сказал, и какое-то время всех нас окутывала какая-то древняя, первозданная тишина. Пока наконец тихий стон не развеял нашу тревогу.
– Мне кажется, не обязательно всем ехать, да, дорогая? – поднявшись, спросил Питер, и обед закончился.
Все это я рассказывал для того, чтобы объяснить, как в ту ночь оказался с Терри в постели. Мы держались вместе, когда наконец добрались до бала, потому что было бы странно не держаться вместе тем, кто видел предыдущие события этого вечера. Сэм Хоар и Карина, которыми двигали те же соображения, скоро пошли танцевать. С того вечера у них начался роман, за ним последовал брак, рождение троих детей и скандально знаменитый развод, когда в 1985-м Сэм сбежал с дочкой итальянского автопроизводителя. А тогда из всей вечеринки для меня оставалась только Терри, и я не жалел. С того момента чем позже мы уходили в ночь, тем неизбежнее все казалось. Мы лихо отплясывали, пока была быстрая музыка, но когда около часу ночи свет притушили и диджей поставил «Honey», приторно сентиментальный хит того времени, одну из бесчисленных баллад о погибших возлюбленных, мы тотчас взялись за руки. Стиснув друг друга в объятиях, мы начали медленно и ритмично покачиваться, что в завершающей стадии таких мероприятий считалось танцем.
Эти жестокие и сладкозвучные погребальные песни были своего рода символом эпохи, хотя мода на них уже давно угасла. Странное явление, если задуматься: песни о мужах, женах, чьих-то девушках, чьих-то парнях, и все они погибают в автомобильной катастрофе, или при крушении поезда, или от рака, а чаще всего разбиваются на мотоцикле – этот последний сценарий соединял в себе сразу несколько повальных увлечений того времени. Видимо, было в их незатейливой слезливой эмоциональности нечто такое, что перекликалось с нашим по большей части ложным ощущением «прокладывания новых путей» и «освобождения». Эти баллады варьировались от крепкой и мелодичной «Tell Laura I Love Her» до таких, как «Terry» и «Teenangel», включая и «Honey», кстати тоже слащавых до невозможности. Но выделялась на фоне других – исключением, подтверждающим правило, – одна песня, которая, как и более поздняя «Dancing Queen», чаще всех других хитов исполнялась в ду́ше: это «The Leader of the Pack» группы «Shangri Las». В ней есть строфа, которая меня всегда забавляла:
