Собеседование закончилось. Я поставил ногу на акселератор и двинулся обратно к Лондону.

Ее королевское высочество принцесса Моравии Дагмар, невзирая на титул, обладала робким и застенчивым нравом. У нее была извиняющаяся, страдальческая манера держаться, словно она считала, будто постоянно всех расстраивает, и это, надо признаться, бывало справедливо. Всем нам было неловко, что мы любим ее меньше, чем стоит. Возможно, вы мне не поверите или отнесете это на счет моего исключительного снобизма, но крошечная принцесса и ее обширная мать, великая герцогиня, в те далекие и туманные дни производили на всех нас невероятное впечатление. Нет более восторженного апологета конституционной монархии, чем я, но долгие годы, которые августейшие семьи не сходят со страниц газет, неизбежно привели к некоторой девальвации идеи королевской крови. Публика пришла к мысли, что по большей части эти мужчины и женщины, часто славные, иногда умные, изредка физически привлекательные, не более примечательны, чем любой другой человек, за которым вы можете случайно встать в очередь в продуктовом магазине или в банке. Лишь ее величество по той причине, что никогда не дает интервью и не раскрывает своего мнения, сохранила ореол истинной тайны. Конечно, мы, публика, обожаем домысливать, каков мог быть ее ответ на тот или иной вопрос. «Ей это должно не нравиться», – говорим мы. Или: «Как ей будет приятно это услышать!» Но наверняка мы не знаем, и само это неведение завораживает.

Если можете себе представить, сорок лет назад нас пленял любой человек с подлинной королевской кровью в жилах. Я говорю не только о снобах. Пленял всех. Потому что мы ничего не знали, всему удивлялись, и блеск, который привносили королевские особы в публичные собрания, сегодня не уподобить ничему. Ни одна кинозвезда на пике успеха не может вызвать ликование, подобное нашему, времен пятидесятых-шестидесятых, когда мы обнаруживали в зале среди танцующих принцессу Маргарет. Или если на коктейльном приеме, войдя в зал, вы видели, что в углу с кем-то болтает герцог – двоюродный брат королевы, значит сегодня вы пришли в правильное место. Давным-давно, а точнее, в 1961 году, моя школа однажды целый час везла на автобусе по ухабистой дороге через Йоркшир всех мальчиков плюс тридцать музыкальных инструментов, чтобы мы торжественно приветствовали свадебную процессию герцога Кентского вдоль всего пути от Йоркского собора к дому невесты в Ховингеме. Шестьсот мальчиков, неведомо сколько автобусов, специально репетировавший духовой оркестр – все для того, чтобы посмотреть на несколько машин, которые не остановились и даже, как я помню, не снизили скорость. Разве что, может быть, жених с невестой немного притормозили. По крайней мере, в моих воспоминаниях образ молодой герцогини стоит достаточно четко, остальные – нет. Оркестр играл, мы махали и яростно кричали «гип-гип-ура», кавалькада пронеслась мимо, лишь размытые фигуры, одетые от Молино и Хартнелла, и вот уже никого нет… Все мероприятие от начала до конца заняло пять минут, если не меньше. Мы забрались обратно в автобусы и вернулись в школу.

Так что в былые времена даже представитель второстепенного, низложенного королевского дома оказывал устроителям приема немалую услугу, приняв приглашение, и Дагмар не была исключением. Великогерцогский дом Моравии на самом деле не мог похвастаться древностью династии. Это была одна из искусственно придуманных фамилий, которые всю вторую половину XIX века великие державы ставили у власти в балканских государствах, по мере того как распадалась Турецкая империя. За эти годы немецких и датских, а в некоторых случаях и местных князей посадили на трон в Румынии и Болгарии, в Черногории и Сербии, в Греции и Албании. Одним из таких государств было скромное гористое государство Моравия, граничившее почти со всеми вышеперечисленными. Турецкий правитель окончательно покинул страну в 1882 году, и на его место решили поставить мелкого князька из дома Людингаузен-Анхальт-Цербстских, главным образом потому, что тот был крестным принца Уэльского. Трудно сказать, отражал ли этот выбор факт близкой дружбы британского принца с матерью мальчика в год его рождения, хотя дом Мальборо обратился к лорду Солсбери с личной просьбой предложить на этот пост принца Эрнста, продемонстрировав тем самым поддержку нашего правительства. Поскольку по площади страна ненамного превышала средних размеров поместье английского герцога, а дохода приносила гораздо меньше, было решено, что королевская корона здесь не подойдет, и в апреле 1883 года в местечке Класко территория была торжественно провозглашена великим герцогством.

Надо сказать, что супруга новоиспеченного великого герцога была не в восторге. До того момента она неплохо проводила время между домом в Вене и охотничьими угодьями в Шварцвальде и спустя два года продолжала писать другу, что ей мешает одна немаловажная для этой роли характеристика, а именно полное отсутствие желания жить в Моравии. Определенных успехов августейшая пара все же добилась. Удача их новой страны состояла в расположении на жизненно важном перекрестке множества торговых путей. Это обеспечивало семье приглашения на каждое королевское празднество по всему свету, а также многообещающие предложения руки их дочерям, так что скоро в тесных душных детских исключительно неуютного дворца в столичном Оломоуце появились российская великая герцогиня, австрийская эрцгерцогиня и герцогиня Бурбон-Анжуйская. Сам дворец ненамного превосходил по размерам резиденцию декана во дворе собора в Солсбери, но содержать его было намного сложнее.

Как ни странно, великое герцогство Моравия дотянуло до самой эры джаза, но силы Сталина в сочетании с растущим сопротивлением монархической идее привели к падению династии. К 1947 году пребывание ее у власти закончилось, и моравская герцогская фамилия поселилась в пятиэтажном доме на Тревор-сквер, в районе достаточно приятном и расположенном неподалеку от «Хэрродс».

Но даже удобство покупок не могло возродить дух поверженного великого герцога, и через каких-то несколько месяцев он прекратил неравную борьбу. Как раз в этот момент его сын, последним в своей семье получив титул, освободившийся вследствие кончины августейшего родителя, принял смелое решение, которое серьезно уменьшило его шансы вернуть трон предков, но столь же серьезно увеличило шансы пожить в свое удовольствие. Заручившись великодушным, хотя и неохотным согласием своей овдовевшей матери, княгини младшей ветви Гогенцоллернов, он решил вступить в брак с единственной дочерью бизнесмена из Лидса, некоего Гарольда Свиндли, сделавшего состояние на организации самостоятельных туристических поездок. В последующие три года этот самый разумный из союзов благословило появление двух детей, один получил титул кронпринца Феодора, а другая – принцессы Дагмар.

Но для нас, а еще больше для наших родителей падение моравской династии произошло сравнительно недавно, и даже после возвышения мисс Мэрион Свиндли сияние настоящей короны не тускнело. Прошло всего лишь двадцать лет с их низложения, когда Дагмар стала появляться на наших приемах. Кроме того, коммунистический режим, пришедший на смену монархии, не пользовался популярностью, семья продолжала оставаться в списке приглашенных Букингемского дворца, и поговаривали, что в Испании грядет реставрация. В общем, сорок лет назад дело роялистов не казалось безнадежным.

Итак, новая великая герцогиня родила ребенка. Может, деньги семьи Свиндли и не слишком хорошо пахли, но их было вполне достаточно. И роль свою Мэрион усвоила очень хорошо, так что вскоре стала бóльшим католиком, чем папа римский. Она никак не могла считаться красавицей, но, как, по слухам, однажды выразилась вдовствующая великая герцогиня, наблюдая за невесткой, тяжело топающей по гостиной, точно морпех на сборах: «Что поделаешь. Нельзя быть совершенным во всем». К тому же никто не мог бы сказать, что она с виду невзрачна. Это обеспечивали хотя бы ее габариты. И дурочкой она тоже не была. Что касается крепкого здравого смысла, от своего отца, благоразумно не показывавшегося на публике, Мэрион унаследовала больше, чем готова была себе признаться.