– Да? – спросила она, рывком открыв дверь и сурово на меня глядя. Лицо у нее раскраснелось от гнева, а на шее выступили вены.

– Дело в том, что я приехал на бал у Бантингов и буду жить у вас, – пробормотал я.

На секунду мне показалось, что она сейчас меня стукнет.

– Ох, да ради бога! – рявкнула она, развернулась и ушла в холл.

Даже сейчас, постарев и, надеюсь, помудрев, могу признаться, что для меня непросты ситуации, когда попадаешь в беспомощное положение из-за того, что ты здесь чужой и не можешь отплатить той же монетой. В те дни, юношей, я просто не знал, что мне делать. Помню, я задумался, не будет ли вежливее и в целом правильнее сразу возвратиться в машину и ехать в ближайший отель? Или этим я еще больше все испорчу? Но миссис Питер Мэйнуоринг, она же Билли, еще не закончила:

– Чего вы ждете? Входите же!

Я подхватил чемодан и, спотыкаясь, вошел в большой светлый холл. Яркий, подсолнухово-желтый с белой росписью, он не сочетался с мрачностью сцены, которая в нем разыгрывалась. На дальней стене висел очаровательный портрет матери с ребенком работы Рейнольдса. На широкой лестнице стоял высокий мужчина, вероятно мистер Питер Мэйнуоринг.

– Кто это?! – крикнул он.

– Еще один из гребаных гостей Бантингов. Сколько ты им разрешил? Тут тебе не гребаный отель!

– Заткнись! И покажи ему комнату.

– Сам показывай эту гребаную комнату!

Видимо, другого прилагательного в ее арсенале не было.

За все время этого нелюбезного обмена репликами я стоял в центре прелестного зала, замерев от испуга, похожий на статую индейца, какие ставят в табачных магазинах. И тут мне пришла в голову блестящая идея, что я могу сыграть роль успокоительного средства.

– Не беспокойтесь, я сам найду дорогу, – сказал я.

И это оказалось ошибкой.

Она повернулась ко мне, как рыщущий в поисках добычи зверь:

– Не говорите гребаных глупостей! – Недовольство Билли моим появлением перерастало в активную неприязнь. – Как вы найдете дорогу, если не знаете этого гребаного дома!

Будь я старше и увереннее тогда, я бы, наверное, велел ей сдерживаться, следить за выражениями, идти ко всем чертям и уехал бы. Но участь молодых – принимать обвинения на свой счет и думать, что в каждой проблеме так или иначе виноваты они сами, и я тоже был таким. Уверен, большинство молодежи конца 1930-х считало Вторую мировую войну своей виной. Я стоял, краснея и заикаясь, а мои хозяева орали друг на друга, и вдруг каким-то божественным провидением на лестничной площадке над Питером Мэйнуорингом появилась Терри Витков и помахала мне. Не могу вспомнить, когда еще я был так рад кого-то видеть.

– Терри! – крикнул я, словно был влюблен с четырнадцати лет, и побежал вверх по лестнице мимо злобной хозяйки, мимо хозяина навстречу Терри.

– Я покажу ему, где он спит. Это комната рядом с моей. Правильно?

И едва они успели кивнуть, я был спасен.

В последующие часы мы с Терри стали группой взаимной поддержки. Как выяснилось, Питер, не сказав жене, купил где-то во Франции дом или виллу, и Билли впервые услышала об этом минут за двадцать до приезда Терри. Та приехала на поезде – не помню, почему я не подвез ее. Может быть, ехал откуда-то из другого места. Суть в том, что она прибыла за час до меня. За это время стычка разгоралась и дошла до того, что Билли стояла в холле, выкрикивая слова, даже сегодня кажущиеся шокирующими, и грозила разводом, который будет стоить Питеру «все до последнего гребаного (а какого же еще!) пенни». Я так до конца и не понял, почему его преступление сочли столь ужасным. Подозреваю, что там был замешан кто-то еще. Либо у Билли были другие планы на деньги, погибшие в результате этой покупки.

Моя комната оказалась довольно милой и примерно такой, как я рассчитывал, побывав у незнакомых хозяев в небольших домах Англии: приятные обои с бледным псевдовикторианским рисунком, шторы на подкладке, пусть даже и не совсем такие, как у леди Коулфакс, и гравюры цветов в золоченых рамках на подставках цвета нильской воды. У меня была собственная ванная, что в те дни отнюдь не считалось само собой разумеющимся, к тому же она могла похвастаться не слишком большим количеством уховерток и мокриц, а также вполне добротная кровать. Но никаким комфортом не компенсировался нереальный накал криков, продолжающихся внизу и усиленных тем, что хозяева снова остались одни и свободно могли вцепиться друг другу в глотку, пока им никто не мешает.

Позже приехали еще двое гостей. Сперва мальчик по имени Сэм Хоар, которого я запомнил лучше, потому, что он собирался стать актером – совершенно невероятная мечта для того времени. В моем кругу желание попасть на сцену рассматривалось не столько как обреченное на провал, сколько как требующее врачебного вмешательства. Он был высоким, красивым парнем и в конце концов стал довольно заметной фигурой на телевидении, так что, видимо, он был прав в своем упорстве, несмотря на то что это раздражало его родителей. Последним гостем, который не просто приехал на ужин, а останавливался в доме, была славная девушка по имени Карина Фокс. Мне она всегда нравилась, хотя я ее особо и не знал. Мы услышали лай собак и разговоры в холле и, как ранее сделала Терри, прокравшись по коридору к верхней лестничной площадке, спасли вновь прибывших. Мэйнуоринги передали новых гостей на наше попечение, даже не оглянувшись на нас. Питеру и Билли было не до того, что их гости, может быть, устали с дороги и хотят чая. Такие инциденты очень сближают. Мы четверо сидели у меня в комнате, обмениваясь впечатлениями, и прикидывали, как переживем грядущий вечер, пока наконец не почувствовали себя почти друзьями, а не чужими людьми, как было бы при обычных обстоятельствах.

Обед начался сравнительно неплохо. У Мэнуорингов как-никак было время поостыть, и, кроме того, за столом сидели в числе приглашенных две незнакомые нам пары из соседей, возраста наших хозяев. Безо всяких приключений выпив в саду бокал шампанского, мы все вдесятером без четверти девять сели за стол и некоторое время вели светскую беседу, словно и не было недавнего эпизода. Я уверен, что последние гости, генерал с очень милой женой и пара соседей-землевладельцев, и не подозревали, что их дорогие друзья Питер и Билли только что разыгрывали гастрольную версию спектакля «Кто боится Вирджинии Вульф?» и только перед самым их приходом разбежались принять ванну. Столовая была довольно приятная. На столе стояли превосходные фарфор и стекло, а стены украшали еще несколько удивительно хороших картин. Видимо, Питер происходил из семьи, которая утратила свои владения, но во многом сохраняла антураж, что тогда было достаточно распространено. Впрочем, как и сейчас. Но не уверен, что денег у него осталось несметное количество, и Билли, судя по всему, готовила сама. В домах не слишком шикарных, таких как дом приходского священника, даже если их владельцы принадлежали к классу, когда-то именовавшемуся джентри, временный персонал в шестидесятых годах задействовали гораздо реже, чем сегодня, и большинству хозяек приходилось стряпать самостоятельно – возможно, пережиток этики военного времени. Еда бывала не особенно хороша и часто готовилась по отвратительным рецептам из журналов. Женщины вырезáли их и вклеивали в кулинарные блокноты, печатавшиеся специально для этой цели. Когда все было приготовлено, считалось вполне нормальным позвать пару соседок помочь накрыть на стол, помыть посуду и так далее, как и было сделано в тот вечер. Первая перемена блюд прошла достаточно спокойно: обязательный мусс из лосося, который в те дни появлялся на каждом обеденном столе с такой регулярностью, что уже не воспринимался на вкус. Вслед за ним подали эскалоп в густом соусе, чем-то сверху посыпанный, с морковкой, нарезанной аляповатыми розочками. Это мы тоже пережили. Но прежде чем на столе появился пудинг, послышались первые раскаты беды. Я сидел примерно в середине стола, на своем обычном для младших гостей месте. Генеральская жена, леди Грегсон, как только горничная забрала ее пустую тарелку, повернулась к сидевшему справа Сэму Хоару.