Видно было, что вина за смерть первой жены бурлит в его венах так жарко, что и двадцать три года спустя он продолжает чувствовать себя виноватым.

– Я только считал, что ему будет лучше жить со мной, чем таскаться повсюду за матерью. К тому времени у меня уже было больше денег, чем у нее…

– Ого!

– За несколько лет до этого Альфред пострадал от обвала рынка недвижимости, так что там почти ничего не осталось. С тех пор как ты был с ними знаком, у них переменилась вся жизнь. Они жили по-настоящему бедно, в квартире на окраине Стретэма.

Перед моими глазами вдруг отчетливо встал образ миссис Лэнгли, сверкающей драгоценными камнями и, будто пронырливый хорек, наблюдающей с края танцевального зала, не проявляет ли к ее дочери интерес виконт Саммерсби. Я никогда особо не любил миссис Лэнгли, но все равно мне было жаль ее. В то время никто не представлял, какое будущее ее ждет.

– Дело не только в деньгах. Джоанна была разочарована тем, каким стал мир. Она считала, что мы все будем жить в этаком духовном Непале, курить травку и цитировать мюзикл «Волосы», а не получать свою пенсию в тэтчеровской Британии.

– Многие из нашего поколения так думали. Некоторые из них сейчас сидят в правительстве.

Но мне было не остановить этот поток. Кирану надо было выговориться. Как говорят в телевикторине, «пусть играет дальше».

– Если смотреть с ее точки зрения, я находился на пике своего безумия – орал, если на воротнике обнаруживалась складочка, увольнял персонал, потому что ножи и вилки в серванте лежат неаккуратно… Уж тут-то никакой ее вины не было. – Его стремление быть справедливым к покойной жене не просто заслуживало уважения, оно надрывало сердце. – В общем, дрались за мальчика, словно два кота, – вздохнул он. – Джоанна говорила, что я отравлю ему ум и сделаю фашистом. Я отвечал, что она отравит ему тело и сделает наркоманом. Так и продолжали рвать друг другу глотки. Пока наконец она не бросила бомбу. Однажды утром мы завтракали в той странной, натянутой атмосфере, когда два человека еще живут вместе, но знают, что это ненадолго. Мы сидели в молчании, пока Джоанна не подняла глаза, собираясь что-то сказать. Я понял, готовится какое-то оскорбление, и нарочно не стал задавать никаких вопросов. Через некоторое время ей надоело, и она просто сказала.

– Что?

– Что Малькольм не мой сын.

– Как она это сказала?

– Так и сказала: «Малькольм не твой сын».

Киран замолчал, давая мне осознать услышанное. Значит, мои поиски закончатся здесь? Было странно достичь цели, но при этом радостно, ведь смерть Джоанны отчасти искупится тем, что отец мальчика признает родного сына. Невзирая на некоторое разочарование, что богатство Дэмиана достанется единственной в Англии семье, которая этого даже не заметит.

Но Киран еще не закончил:

– Ты тут вспоминал загородную вечеринку в Португалии.

– Да. – Я знал, что Португалия обязательно всплывет.

– Джоанна сказала, что познакомилась с отцом мальчика там и переспала с этим мужчиной, когда мы возвратились в Лондон. Прямо в ту же ночь. Едва вернувшись домой из аэропорта, мы устроили скандал: зачем мы вообще туда поехали, – и она хлопнула дверью… – Он пожал плечами. – Было очевидно, что она говорит о Дэмиане. – Видимо, Киран уловил и неправильно истолковал мою реакцию на эти известия и поспешил загладить боль, которую мог причинить: – Ты всегда был ей очень симпатичен, но…

Что ему еще было сказать.

– Но я ее не интересовал, – помог я.

Мы оба знали, что это правда, так что возражать Киран не стал.

– Не так, как он, – продолжил Киран, принимая мой вердикт. – И до Тремейнов ей тоже дела не было. Так что наверняка Дэмиан. – Он помолчал немного. Как бы часто он ни возвращался на эту почву, ему по-прежнему было больно. – И вот я сидел с недоеденным тостом в одной руке и чашкой кофе в другой, а жена пускала под откос мою жизнь. А мне это не понравилось. Очень не понравилось.

– Еще бы!

– Не только из-за мальчика. Она рушила и всю нашу жизнь. Задним числом. В те времена, о которых она рассказывала, мы были женаты всего год, и мне тогда казалось, что мы счастливы. Да и против этой проклятой поездки я возражал, потому что боялся, как бы Джоанну не затащили обратно к тем людям, общаться с которыми не шло ей на пользу.

– Но ты поехал, потому что тебя заставила ее мать. А когда вы вернулись, она переспала с Дэмианом. – По крайней мере, теперь я понимал источник этой глубокой неприязни.

– Все так. И к тому этапу нашей битвы Джоанна была рада поговорить на эту тему, потому что это должно было спасти ее сына из моего порочного мира, потакающего безумствам в духе Леоны Хелмсли[62]. Она считала, что этим все уладит. Что я сдамся и отступлюсь, Малькольм достанется ей, а я останусь один, пересчитывать деньги и рыдать.

– Но этого не произошло.

– Нет, конечно. Мое имя стояло на его свидетельстве о рождении, как-никак. Я был на ней женат, когда ребенок был зачат и тем более когда рожден. Я любил его. Он был мой сын!

Киран чуть не выкрикнул это, снова переживая накал того скандала, но, увидев мое озадаченное лицо, пришел в себя и повторил то же спокойнее, что тронуло меня, как тронуло бы любого, кто услышал это.

– Я любил его. Он был мой сын. Я мог претендовать хотя бы исходя из этого.

Я выпрямился. Делать подобное заявление только «исходя из этого» он бы мог, если бы поддерживал связь с мальчиком. Судя по тому, как Киран говорил, он явно эту связь поддерживал.

– Но не стал?

Он покачал головой:

– Я прошел тест на отцовство. Хотел знать, насколько тяжелое грядет сражение.

Киран глянул на меня свирепо, и на мгновение я посочувствовал Джоанне, увидев, какой огонь ей пришлось принять на себя. Но видимо, нельзя достичь таких успехов, как Киран, частично не превратившись в сталь.

– Результаты теста показали, что Малькольм все-таки мой.

Ощущение, что все вопросы разрешились, покинуло меня в одно мгновение.

– Как это восприняла Джоанна?

– А как ты думаешь? – зыркнул на меня он. – Она тогда уже нормально не соображала. Сказала, что не верит. Что я эти результаты легко мог подделать и прочее, и прочее. Можешь себе представить. – (Я мог.) – Мы провели еще один тест, под наблюдением ее знакомых, и результат, разумеется, оказался тот же самый. А Джоанна к тому времени уже совсем слетела с катушек.

Киран стоял и смотрел в окно. Его силуэт вырисовывался на фоне темно-синего бархатного неба, усеянного звездами. Он смотрел в ночь и говорил, едва ли помня, что я здесь.

– Понятно, что все эти непрекращающиеся крики не способствовали укреплению образа здравомыслящей женщины, поэтому неудивительно было, что судья присудил полное опекунство мне, а ей дал право посещения, – больше, чем я просил. Решение мы получили в сентябре восемьдесят пятого.

– А в следующем месяце она покончила с собой.

– Покончила с собой или случайно приняла слишком большую дозу… Да что там говорить, – вздохнул он устало. Вернувшийся былой гнев совсем пропал. – Она мертва. Вот так все закончилось для Джоанны. И так бессмысленно. Малькольму тогда было четырнадцать. Я не мог бы контролировать, встречается он с ней или нет, даже если бы захотел, а я и не хотел, разве что на год-два.

Некоторые решения объяснить трудно. Решения стран и решения отдельных людей – иногда невозможно. Зачем Наполеон вторгся в Россию? Почему Карл I не заключил мир, когда ему предложили? И почему Джоанна Лэнгли убежала и вышла замуж за этого человека, когда он был ненадежен и вопиюще нелеп, но оставила в начале его триумфа? Почему пыталась разделить пополам их ребенка, когда он был уже достаточно взрослый, чтобы самому решить, что он думает о каждом из своих родителей и об их непримиримых философиях? Почему Джоанна стремительно впала в опасную депрессию, когда ей нечего было бояться?

– Не понимаю, почему мы никогда об этом не слышали. Почему про это ничего нет в Интернете?