– Умирает?
– Боюсь, что да.
Она осознала сказанное, пытаясь прийти в себя.
– Как странно… Трудно представить, что такой человек, как Дэмиан Бакстер, может умирать.
– Тем не менее…
– Да… – Она уже вполне владела собой. – Что ж, печально. Удивительно и печально.
– С ним всегда случалось много удивительного.
– Не согласна, – покачала головой Серена. – Он яркий человек, но бóльшая часть того, что он натворил, было не удивительно, а неизбежно. Неудивительно, что он так ловко проник на сезон. А также что заработал больше денег, чем кто-либо в обозримой истории. Я с самого первого момента, как познакомилась с ним, знала, что так и будет. Но умереть за тридцать лет до срока…
– Откуда ты знала?
Серена задумалась:
– Наверное, потому, что он всегда был озлоблен. А по моему опыту, люди, которые озлоблены с молодости, либо взрываются и сходят на нет, либо достигают невероятных успехов. Когда я услышала, что он нацелился на Сити, то поняла, что в конце концов он заработает миллионы.
Я не смог сдержать любопытства, хотя ощущение было такое, будто я что-то откусываю шатающимся зубом.
– Тебе он нравился? При всем при том?
Серена глянула на меня. Она поняла смысл моего вопроса, несмотря на то что после всех прожитых лет Дэмиан не имел ни малейшей значимости ни для ее жизни, ни для моей. Но при этом Серене было свойственно типичное для людей ее племени нежелание раскрывать свои чувства, если это может быть использовано против нее.
– В какой-то момент, – все же кивнула она. И словно подобрала с пола свои латы и снова крепко затянула их на себе. – Нам надо идти к остальным. Скоро начнется!
В ответ на ее слова внезапно послышалось громкое шипение, и сквозь незашторенные окна мы увидели, как по ночному небу несется ракета. Она с грохотом разорвалась и осыпалась бурным дождем золотых искр под одобрительное «О-о!» собравшейся толпы.
– Эндрю здесь? – Из соображений простой вежливости я дольше не мог избегать этого вопроса. Но он все равно прозвучал неловко, словно прилип к моим губам.
– Он на улице, с детьми, – кивнула Серена. – Любит фейерверки.
Передняя комната у нее за спиной вдруг снова начала наполняться людьми. Те, кто сидел в смежной гостиной, высыпали наружу, пытаясь воспользоваться другим выходом на улицу. Серена пошла к ним. Я не отставал. Мы вышли через открытые французские окна, и нас мгновенно охватил неожиданный холодок ночного воздуха. Справа из дверей гобеленовой гостиной выходили остальные гости, и широкая терраса уже была заполнена. Еще одна ракета, еще один мерцающий фонтан, и еще один вздох толпы.
– Эндрю, посмотри, кто здесь!
Меня до сих пор задевает, что из всех людей на земле Серена вышла замуж за Эндрю Саммерсби. Как могла моя богиня по доброй воле выйти за это глупое животное? Шекспировская Титания, по крайней мере, выбрала своего ткача Основу, находясь под действием зелья. Моя Титания выбрала своего Основу в здравом уме и твердой памяти, и глаза у нее были широко открыты. Безусловно, все мы знали, что леди Клермонт активно подталкивала дочь к этому браку, следуя общепринятой мудрости, что задача матери – обеспечить дочери достойное замужество, а добыть мужа, равного жене по положению и богатству, – оправдывает любые ухищрения. И конечно, все знали, что леди Белтон толкала с другой стороны, да так, что могла вывихнуть себе плечо. Но тогда еще трудно было это понять, а по прошествии времени еще труднее. Я молча размышлял, стала бы сегодня леди Клермонт, приобретя новые ценности и познав современный мир, настаивать на этом браке столь неистово. Скорее нет. Но к чему эти размышления? Если бы у моей бабушки были колеса, она была бы не бабушка, а трамвай.
Тупое, звериное лицо Эндрю – еще шире, глаже и краснее и, если это возможно, еще отвратительнее, чем я помнил, – безучастно повернулось ко мне и самодовольно и степенно кивнуло.
– Добрый вечер, – произнес Эндрю, ничего не спросив даже из вежливости, хотя мы не виделись очень давно.
Бриджет пробралась к нам сквозь толпу и выбрала самый подходящий момент, чтобы нарочито ревниво взять меня под руку, обозначив свое право собственности, и самодовольно улыбнулась Серене. Меня все это раздосадовало, но я не подал виду.
– Знакомьтесь, Бриджет Фицджеральд, – сказал я и кивнул на своих спутников: – Эндрю и Серена Саммерс… – Я прикусил язык. Ошибка! Отец Эндрю умер, и я это знал. Просто не подумал. – Прошу прощения: Эндрю и Серена Белтон.
Серена улыбнулась и пожала руку Бриджет, но Эндрю почему-то выглядел оскорбленным и отвел взгляд к фейерверку. Тогда мне показалось, что это из-за моей ошибки в фамилии, но сейчас, когда я вспоминаю о его полном отсутствии воображения и мозгов, у меня закрадывается ужасное подозрение, что он желал быть представленным человеку низшему по положению не иначе как лорд Белтон. Возможно, вам трудно будет поверить в такое предположение, но могу вас уверить, что среди истинных аристократов он был не одинок в этом виде безумства: подражать своим отцам в одежде и обычаях полувековой давности и старше. Все они пребывают в заблуждении, что это индикатор благовоспитанности, а вовсе не категорическое доказательство их идиотизма.
Серена продолжила как ни в чем не бывало, словно грубость мужа была вполне нормальным делом. Видимо, для нее она и впрямь была нормальна.
– Это моя дочь Мэри. А это сын Пенистон.
Представляли их для Бриджет. Я улыбнулся и поздоровался. Мэри ответила на приветствие любезно, это я с удовольствием отметил, и Пенистон тоже протянул руку. Они явно знали, кто я, и это для меня было трогательно и лестно. Серена тоже улыбнулась, радуясь присутствию детей.
– Когда ты в последний раз их видел?
– Боюсь, в прошлой жизни, – улыбнулся я и пожал молодому человеку руку. – Не буду вспоминать девочку, надувшуюся оттого, что заставляют надеть какое-то ненавистное выходное платье, или мальчика в синем комбинезончике, разъезжающего по кухне на своем первом трехколесном велосипеде.
– Вот здорово! – воскликнул Пенистон.
– Помню это платье, – подхватила Мэри. – Его прислала бабушка, и оно все было в жутких оборках, как на картинке из хрестоматии пятидесятых годов. Я была готова орать, пока не лопну, но только не надевать его, и сейчас бы сделала то же самое!
Мы засмеялись, и я обнаружил, что пересматриваю свое мнение о Мэри, пусть даже ее сходство с отцом было отталкивающим. Бриджет все это время выглядела отрешенно, а Эндрю снова напустил на себя оскорбленное выражение, которое, как я уже понял, было для него привычным. Никакого явного повода к тому не было, хотя, возможно, упоминание детских истерик его дочери или комбинезона его наследника было с моей стороны неуважением к его величию. Не знаю и не стремлюсь узнать.
Но молодые брат с сестрой сгладили острый момент, начав болтать о незначащих предметах, и невоспитанность Эндрю вскоре была забыта. Похоже, Пенистону с сестрой часто приходилось брать на себя эту работу – прикрывать чудачества своего невозможного папы. Я не был расположен полюбить юного виконта Саммерсби – сейчас этот титул перешел к нему, – поскольку меня передергивало от одной этой фамилии, но даже мне пришлось признать, что он, судя по всему, неплохой малый. Не буду лукавить, он был не слишком хорош собой, полноват и мал ростом, но лицо приятное, хотя и некрасивое. Впрочем, на мои впечатления полагаться не стоит. Большинство мужчин, да и женщин тоже, испытывают двоякие чувства к детям тех, кого когда-то любили. Особенно если отношения между ними прекратились не по их инициативе. Эти мальчики и девочки, символы ужасной ошибки провидения, не должны были родиться, если бы все пошло по-другому. Но ведь это не вина детей, верно? Рано или поздно все приходят именно к этой мысли. Так получилось и у меня по отношению к Мэри Уинтур и Пенистону Саммерсби. Известия о предстоящем рождении каждого из них разрезáли меня как ножом, сверху донизу. Но когда мне представили этого славного мужчину и эту милую женщину, все было совсем иначе, и даже я понимал, что несправедливо ненавидеть их из-за того, что их отец – болван, а мать разбила мне сердце. Ни у одного, ни у другого почти ничего не было от Серены, а с возрастом стало еще меньше. В детстве Мэри была Эндрю в миниатюре, намного больше, чем брат, но в тот вечер и Пенистон, если выбирать из двух родителей, больше походил на отца. Счастье для обоих и для их будущего, но оба унаследовали обаяние не от Эндрю.
