– Ты должен сказать ей, что успел показать мне записку и что я тоже ее люблю, – проговорил он. – И буду любить до конца жизни… Ты останешься? Тебе подготовят все, что нужно.

Не могу себе поверить, что я замялся. Голову заполнили мелочные отговорки, которые вечно валятся в самый неподходящий момент: званый ужин, где я обещал быть, обед назавтра с друзьями из Мюнхена… Что находит на человека в такие минуты? Не успел я ответить, как он положил руку на мою, лежавшую на одеяле:

– Прошу тебя. Обещаю, что больше никогда тебя не потревожу, это в последний раз.

Я быстро кивнул, устыдившись, что так долго колебался:

– Конечно я останусь!

И я остался. Нам подали обед, мне и юристу, некоему мистеру Слейду, – тот предложил мне называть его Алестером. Мы вяло поговорили о глобальном потеплении в XIV веке и о «странной истории» Гордона Брауна, ковыряя в тарелках на фоне роскоши обеденного зала, располагавшегося этажом ниже спальни, после чего наконец меня проводили в комнату, которую я занимал в свой первый визит. Казалось, это было в иную эпоху, хотя происходило всего пару месяцев назад. Бассетт принес мне все для бритья, зубную щетку и пасту, постельное белье.

– Я заберу в стирку вашу рубашку и остальную одежду и верну наутро, сэр, – сказал он.

Последние несколько лет Дэмиан провел в волшебной, но совершенно необитаемой стране.

Тот же Бассетт растолкал меня после полуночи:

– Вы можете прийти, сэр? Он отходит.

Я глянул на него и увидел, что его глаза полны слез. Когда человек умирает и плачет его дворецкий, видимо, что-то в своей жизни этот человек сделал очень правильно. Я схватил выданный мне новенький халат и поспешил по коридору в комнату смерти. Когда я пришел, там было неожиданно людно: обе сиделки, врач и Алестер Слейд, которому, видимо, приказали быть, на случай внезапных изменений завещания, но он не потребовался. Атмосфера была спертая и тревожная, и мне вспомнился Людовик XVI, разбивший стекло кулаком, чтобы дать побольше воздуха рожающей жене. Когда я вошел, все обернулись и настолько слаженно отошли, расчищая мне путь к кровати, что, видимо, это была еще одна заранее подготовленная часть плана в этом исключительно продуманном уходе.

Дэмиан был едва жив, но, когда увидел меня, его губы задвигались. Я опустился на колени и наклонился над ним, поднеся ухо как можно ближе к его губам. И услышал, как он отчетливо произнес:

– Пожалуйста, скажи ей, что я тоже ее люблю…

И все было кончено.

Тест дал положительный результат, как мы с Дэмианом и предполагали, так что не оставалось сомнений в том, что справедливость восторжествует, как только уладятся все формальности. Перед нашим отъездом Алестер дал мне копию завещания и предложил внимательно его прочитать, на случай если у меня возникнут вопросы, но все было предельно понятно, хотя и потрясало масштабами. У Дэмиана не осталось в живых близких родственников, так что никто не мог оспорить его, скажем так, эксцентричные решения. Я узнал, что меня назначили на хлопотную роль исполнителя завещания. Моя задача становилась чуть менее обременительной из-за двух фактов. Первый: я занимал эту должность в одиночку и все остальные менеджеры, банкиры, члены благотворительных комитетов, финансовые консультанты обширной империи Дэмиана должны были ко мне прислушиваться. Вторым подсластителем горькой пилюли было то, что Дэмиан оставил мне крупную сумму, в благодарность за любезное исполнение кропотливой задачи, чего я не ожидал, но за что был и остаюсь безмерно ему благодарен. С уверенностью могу сказать, что это наследство категорически изменило мою жизнь к лучшему.

Еще он выделил огромную, по моему представлению, сумму: «Она должна быть поделена мной между остальными людьми в списке, на его усмотрение. Он знает, что под этим подразумевается. Я не оставляю рекомендаций о том, как это следует осуществить, поскольку благотворителем будет выступать он, а не я». При разделе этой суммы я проявил бесстыдную пристрастность, отдав львиную долю Дагмар, которая, счастлив сообщить, после этого немедленно оставила Уильяма. Я не забыл, что в своей ужасной тираде Дэмиан к одной Дагмар обратился по-доброму, из чего я заключил, что ее счастье, так или иначе, имело для него значение. Немалую долю я отдал Кандиде, за что она была очень благодарна, и еще одну – Люси. Филип потерял эти деньги за три года, потратив на очередные непродуманные бизнес-проекты. Терри, как ни странно, удачно вложила свою долю и получает неплохой доход. Кирану я выплачивать ничего не стал, поскольку он в деньгах не нуждался, но, видя в нем законного наследника доброго имени Джоанны, я выкупил так понравившийся мне морской пейзаж Тернера, висевший в библиотеке, и подарил ему. Думаю, Киран был польщен. Единственное наследство, за получение которого я несу ответственность лично, но как исполнитель имел полное право назначить, была существенная сумма в пользу Мэри, сестры Пенистона. Отчасти я чувствовал укол вины – в отличие от Пенистона, в ее жилах действительно текла кровь Белтонов, – а отчасти желал подкрепить обманную версию, что Дэмиан решил разделить свои деньги между теми, кого он любил, и их детьми. Состояние было так велико, что наследство всех вышеупомянутых женщин оставило в нем лишь незначащий след, а кое-какие подарки способствовали распространению легенды, которую Серена была готова охотно поддерживать. Конечно, мне еще нужно было заручиться обещанием молчать от Кандиды и Терри, последних, кто знал правду, но Кандида – двоюродная сестра Серены, и на нее всегда можно было положиться. Я больше опасался за длинный язык Терри и хотел было выдать ей наследство только при условии, что она подпишет договор о неразглашении информации, но оставался риск, что это предложение покажется оскорбительным и я добьюсь лишь обратного. Так что я решил полагаться на остатки ее добропорядочности. И пока не разочаровался.

Похороны были скромными. Тело выставили на кладбище церкви Святой Терезы Авильской – неудивительно, учитывая, что церковь видела от Дэмиана при жизни немало благодеяний. Несколько месяцев спустя мы устроили более пышную и собравшую большее количество народа поминальную службу в церкви Святого Георгия на Ганновер-сквер. Завещание к тому времени уже стало достоянием общественности и дало почву для множества разговоров в лондонских гостиных и за лондонскими обеденными столами, так что на переполненных церковных скамьях можно было увидеть множество знакомых лиц из прошлого. Надеюсь, что не исключительно из-за обеда в «Клериджиз», запланированного после церемонии для всех присутствующих. Серена много помогала с подготовкой, и по ее предложению Пенистон выступил с речью. Речь была традиционной, о том, что «смерти нет», что меня всегда раздражает, но в данном случае она была более конкретна. Он говорил о том, как восхищалась Дэмианом его мать и как любила его, и это показалось мне довольно смелым и благородным. Поразил меня Эндрю. Он пришел и всю службу и траурный прием сохранял мрачную и надменную важность – видимо, самое близкое к скорбному выражение, на какое он был способен. С учетом обстоятельств, даже тех немногих, которыми с ним поделились, едва ли можно было ожидать от него проявления глубокого горя. Конечно, огромное состояние за одну ночь вознесло династию Эндрю в число двадцати самых влиятельных семей Англии, так что ему не подобало выглядеть неблагодарным, но нельзя ожидать как само собой разумеющегося, что люди будут проявлять хороший тон в любых обстоятельствах, и я был рад наблюдать его у Эндрю.

Люси пришла в своеобразном одеянии, весьма приблизительно напоминающем траурное платье: черное шелковое вечернее пальто и огромный искусственный цветок пурпурного цвета, приколотый к воротнику. Кандида приехала вместе с Дагмар, обе элегантные и искренне огорченные, что меня тронуло и укрепило в уважении к покойному. Появился даже Киран, хотя, возможно, только чтобы убедиться, что Дэмиан действительно мертв. Терри путешествие из Калифорнии не осилила, но не стоило просить от нее слишком многого. Зато она прислала букет модных и ужасных цветов, обожаемых городскими цветочными магазинами. Такое ощущение, что эти цветы питаются мухами.