— Как и все, сдал экзамен.

Следующий вопрос — о войне — был закономерен.

— Воевали против федеральных войск?

Альберт закинул ногу на ногу и скрестил пальцы. Сейчас Мартин походил на пожилого священника. Благостное выражение его лица выражало понимание и прощение. Играет, конечно, входит в доверие...

— Я амнистирован.

— Что ж, каждый делает свой выбор. После войны сразу вернулись в Оресту с командой сенатора?

— Да.

— Вы были близкими друзьями с Дробински, мистер Лаккара?

— Мы были хорошими приятелями... — Альберт запнулся, потом продолжил: — Лео плотно занимался темой аппийской войны. Я помогал ему получать доступ к некоторым документам.

Поймав взгляд Мартина, пояснил:

— Видите ли, мы, аппийцы, не очень жалуем северную прессу — по отношению к нам она редко бывает беспристрастной. Для журналиста из Оресты очень многие источники информации в Аппайях вне досягаемости.

— Подозреваю, что и вы не лишены некоторого предубеждения, когда дело касается северян. Это не вопрос, мистер Лаккара, и я здесь не для того, чтобы вас судить. Тем не менее вы лично доверяли Дробински...

— Я — да. Это был в высшей степени честный человек.

— Что вы собирались обсудить на сегодняшней встрече?

Из последнего телефонного разговора с Лео Альберт понял, что тот напал на какой-то серьёзный след. Лео говорил обиняками, боялся, что его мобильник прослушивают. Собирался ли он поделиться с Альбертом теми сведениями, которые ему удалось раздобыть? Лаккара догадывался, что FBC добро на полноценный репортаж по этой щекотливой теме, скорее всего, не даст. Догадывался, что Дробински через Альберта планирует наладить контакт с сенатором Барроса. Но стоило ли делиться своими догадками со следователем?

— Я не знаю, зачем я ему сегодня понадобился, — Лаккара старался звучать как можно искреннее. Если следователь и просечёт, что он врёт, доказать этого не сможет.

— Возможно, что Дробински устранили в связи с его последними расследованиями? Над чем он работал, вам известно?

Солгать сейчас было невозможно. Мартин Альберту не поверит: понятно же, что между Лаккарой и Дробински установились доверительные отношения, сам сказал. Теперь придётся выкручиваться.

— Первые месяцы аппийской войны. Его интересовало, что привело к трагедии. Почему кризис нельзя было разрешить мирным путём.

— Кому ещё было известно о вашем сотрудничестве?

— Никому, полагаю. Для остальных мы были просто приятелями... — Лаккара запнулся и продолжил: — Послушайте, я даже уверен, что оружия у Лео никогда не было. Это не его пистолет.

— Очень странно, — мягко заметил Мартин, — дело в том, что никаких следов присутствия кого-то постороннего на этаже нет. По предварительным данным, к девяти часам вечера Дробински был уже мёртв. Никаких следов насилия, никто не рылся в его бумагах. Последняя активность на его компьютере была зафиксирована в восемь тридцать вечера. Конечно, мы просмотрим видеозаписи с камер на этаже, и пока рано утверждать на сто процентов...

— Я не верю, что Лео решил вышибить себе мозги, — с нажимом произнес Альберт. — Не было у него для этого причин, понимаете? Зато у других причины избавиться от него вполне могли найтись.

«И от меня», — подумал и тут же устыдился собственного малодушия. Когда это он боялся пули? Только бы не зря...

— Вы имеете в виду кого-то конкретно, или это общие предположения?

Лаккара отрицательно покачал головой. Стоящей внимания информации у него не было, они не обсуждали это с Лео. Никаких имён Альберт назвать не мог.

Мартин постукивал костяшкой среднего пальца по ребру стола. В затянувшемся молчании его собеседник сохранял спокойствие и невозмутимость.

— У него были проблемы с женой, не так ли? — прервал Мартин паузу.

— У него уже двадцать лет проблемы с женой.

Это было чистой правдой. Альберт столкнулся с миссис Дробински однажды. Она была на пару лет его старше, страдала одышкой и носила брючные костюмы пастельных тонов, пытаясь скрыть расплывшуюся фигуру и короткую массивную шею. В ней было что-то откровенно провинциальное, хотя миссис Дробински изо всех сил изображала из себя даму из высшего орестовского общества. Лео, часто рассуждавший о том, что любой брак — клоака, казалось, в самом деле не понимал, что окружающие посмеиваются у него за спиной и легко переводят полные тонкой рефлексии разглагольствования в более простое и доступное: «Моя жена — та ещё сука, парни».

— Вы его только что назвали честным человеком, — вновь вступил Мартин. — А нам тут рассказали историю, что каждой своей новой пассии он говорил, что не разводится, потому что жена не даёт развод...

Альберт пожал плечами. Новые пассии могли бы, интереса ради, глянуть на Разводный Акт — согласие второй стороны на развод не требовалось, если супруги год жили раздельно. Но они предпочитали верить на слово.

— А что ему надо было говорить? Правду, что он безнадёжный подкаблучник?

Мартин хмыкнул. Альберт покачал головой, не сдержав ироничной улыбки, и добавил:

— Не думаю, что он в этом случае пользовался бы большим успехом у женщин. Я, наверное, имел в виду профессиональную честность. На Лео можно было положиться, он не выдавал свои источники и не изменял своим убеждениям.

— А так как ваши убеждения совпадали, вы, мистер Лаккара, предпочитали не замечать ничего остального?

— Я предпочитаю не лезть в личную жизнь людей, с которыми общаюсь. Полагаю, мы все не без греха, мистер Мартин.

Сказано это было таким высокомерным и жёстким тоном, что следователь осёкся и посмотрел на Альберта чуть ли не с удивлением. Потом протянул ему листы бумаги с показаниями:

— Перечитайте, поставьте инициалы на страницах и распишитесь на последней.

Альберт пробежал глазами протокол, профессионально фиксируясь на формулировках. Вроде всё правильно...

— Сожалею, что не мог быть вам полезен.

— Кто знает, мистер Лаккара, кто знает... Мы позвоним вам, если возникнут какие-то вопросы.

Разговор был закончен. Следователь поднялся, Альберт встал вслед за ним. Возвышаясь над Мартином едва ли не на целую голову, Лаккара протянул руку для прощального рукопожатия. После обмена формальными любезностями Альберт поспешил покинуть офис корпорации. На выходе лишь махнул рукой Пилар, хотя заметил, как та приподнялась, словно хотела его окликнуть.

У лифтов к подземной парковке никого не было.

Альберт потёр ладонями лицо и шагнул в открывшиеся двери. В кабине он прислонился затылком к холодной зеркальной стенке, прикрыл глаза — начинала болеть голова. Но уже через пару секунд подобрался, выпрямился — звякнул звонок, предупреждающий об остановке, и на втором уровне вошёл высокий худой мужчина, одетый в униформу обслуживающего персонала. В правой руке он держал чемодан для инструментов. Безразлично глянув на Лаккару, протянул левую руку и ткнул в кнопку. Альберт невольно обратил внимание, что на указательном и среднем пальцах мужчины отсутствовали первые фаланги. Ощутив внезапную неловкость, Лаккара перевёл взгляд в зеркальную стену — и наткнулся на пристальный холодный прищур незнакомца. Прозрачные серо-голубые глаза смотрели в упор, и сложно было с ходу понять, чего в них больше — ненависти или презрения. Впрочем, к подобному Лаккаре было не привыкать. И в среде северян хватало черноволосых и темноглазых, но одного взгляда на удлинённое смуглое лицо с тонким носом, глубоким и широким губным желобком, с вытянутыми к вискам чёрными глазами незнакомцу было достаточно, чтобы отвернуться с плохо скрываемым презрением. Что ж... «Земляная свинья» — вот кто Лаккара для северян.

— Что-то не так с моим лицом? — с явным вызовом в голосе поинтересовался Альберт.

Но здесь лифт остановился, бесшумно открылись двери, и неприятный сосед вышел, пробормотав себе под нос что-то неразборчивое.

Уже в автомобиле Лаккара запрокинул голову и закрыл глаза, мысленно прокручивая каждую деталь разговора со следователем. Нет, похоже, ничего лишнего он не сказал...