— Но я обещал им! Ты учил меня никогда не нарушать слово!

Гластон вздохнул.

— Все меняется, Брик. — Он повернулся к Пятибрюхому. — Как договорились? Двадцать золотых, и ты отпускаешь меня и моего племянника с миром.

Пятибрюхий кивнул.

— Коряга, дай этому человеку то, что мы ему должны.

Кейн наблюдал за тем, что происходило дальше, с глубокой усталостью и знакомым ощущением тошноты. Бандит по кличке Коряга поднял свой лук и, всадив стрелу в плечо Гластону, сбил его с жеребца. Гластон попытался подняться, но ему в спину вонзилась вторая стрела, и он рухнул лицом в грязь. И все же он поднялся на колени и пополз к Брику, который чуть не бросился к нему.

Увидев опасность, Кейн схватил мальчишку и оттащил его назад, отбивающегося и вопящего.

— Не спеши, парень, — прошептал он. — Не спеши. Уже поздно.

Пятибрюхий тяжко вздохнул. Затем он неспешно двинулся к Гластону и достал свой ятаган.

— Похоже, я все должен делать сам, — проворчал он. Откинув голову Гластона назад, он провел лезвием ятагана ему по горлу.

Казалось, что кровь лилась нескончаемо. Она забрызгала всю траву, лицо Пятибрюхого, далее белого жеребца Гластона, который захрапел и ускакал.

Брик обмяк в руках у Кейна и зарыдал.

Пятибрюхий выпустил из рук тело Гластона, и оно упало на землю.

— Эй вы, все остальные, бросайте оружие! К тебе это тоже относится, кем бы ты, черт побери, ни был.

Хрипун обнажил свои клыки и собирался, похоже, броситься в атаку, Кейн поймал его взгляд и отчаянно покачал головой.

Зеленошкурый колебался. В конце концов он положил мечи на траву, прищурив в ярости янтарные глаза. Один из бандитов подошел, чтобы заглянуть в его мешок.

— Похоже на какое–то гигантское яйцо, — сообщил он озадаченным тоном.

— Просто хорошенько закрепи его, — ответил Пятибрюхий.

— Посмотрим, что извлечет из него Провидица. На что ты уставился, шраморожий?

Джерек прожигал взглядом жирного бандита.

— Оставь, Волк, — прошипел Кейн.

— Я сказал: на что уставился? — Пятибрюхий бросил взгляд через плечо, дабы убедиться, что его воинство по–прежнему рядом.

— Да хрен его знает, — проскрежетал Джерек. — Но, если бы пришлось уточнять, я бы сказал — на обрюзгший мешок дерьма, который довольно скоро станет трупом.

Лицо Пятибрюхого побагровело.

— Асандер велел доставить вас живыми, — проворчал он. — Но он не сказал, в каком состоянии. — Бандит резко ударил эфесом ятагана.

Джерек не пытался блокировать удар, приняв всю его силу на подбородок. Секундой позже он ухмыльнулся и плюнул кровью в лицо бандиту.

— Суровый парень, так, что ли? — зарычал Пятибрюхий, вытирая кровавую слюну с лица. — Сейчас мы этим займемся. Коряга, стреляй ему в ногу. Я хочу услышать, как он кричит.

Руки Кейна подергивались. Он готов был извлечь клинок, и черт с ними, с последствиями. Затем он опустил глаза и увидел молча плачущего Брика, и желание ввязаться в схватку испарилось. Если все это превратится в кровавую баню, с Пятибрюхого вполне станется добавить в груду трупов и Брика. Он не может взять на себя такую ответственность.

Бандит по кличке Коряга вложил в лук стрелу. Казалось, время остановилось, когда он натянул тетиву. А затем отпустил.

Джерек даже не вздрогнул. Волк опустил взгляд на стрелу, торчащую из ноги, с каменным лицом. Он схватил стрелу руками и, сломав ее, отшвырнул сломанный конец в сторону, словно это был камешек, который он только что вытащил из сапога.

Рот Пятибрюхого открывался и закрывался, его челюсти тряслись, пока он подыскивал слова. Наконец он повернулся к своим людям на холме, позади себя.

— Свяжите им запястья и лодыжки, — приказал он. — И не нежничайте. — Он повернулся к пленникам спиной, и, хотя тупую злобу, наполнявшую его глаза–бусинки, Кейн видел уже сотни раз, на сотне различных лиц, тем не менее от его следующих слов по жилам старого воина пробежал холодок. — Король бандитов устроит себе чудный большой костер.

Даварус Коул бросил камень с синими прожилками в повозку. Он упал, брякнув, и это должно было вызвать чувство удовлетворения. Но нет. Казалось, уже ничто не имеет значения. — Призрак? Ты в порядке?

Коул вздрогнул, будто кто–то ударил его, но это был всего лишь Улыбчивый, который притащил свою дневную выработку. Он сверкнул щербатой улыбкой из–под толстого слоя пыли и грязи.

— Прекрасно, — вяло ответил Коул.

Солнце уже садилось за горизонт, темнело теперь раньше. Приближалась осень.

— Хочешь пойти выпить вечерком? Ты в последнее время все один да один.

Коул покачал головой.

Улыбчивый придвинулся ближе.

— Я думал, ты собирался удрать, — прошептал он. — А ты вообще ни слова не говоришь. Что случилось с человеком, который противостоял Корваку? Человеком, который был полон решимости вернуться домой к своей девушке?

— Его больше нет, — тихо сказал Коул.

— Нет?

— Именно. Мне больше ничего не осталось, кроме этого места. — Он протянул руки к изгаженному людьми пейзажу.

Рог зловеще вздымался ввысь, нависая над расщелинами в черной земле, из которых Бешеные Псы поднимали сейчас шахтеров.

Неторопливо подошел Корвак, и Коул подался назад. Предводитель Бешеных Псов заглянул в повозку и одобрительно хмыкнул.

— Неплохая дневная выработка. Если будешь продолжать в таком же роде, я могу решить, что ты опять заслуживаешь денежного содержания.

Надсмотрщик неожиданно пододвинулся к Коулу, так что они оказались вплотную друг к другу. Глаза Корвака уставились на него, безумно сверкая, его тонкие губы изогнулись в усмешке.

— Попытайся оттрахать меня снова, и ты знаешь, что случится. Не так ли, сука? — Он медленно похлопал по своей ладони рукояткой кирки, которую держал в руке.

Коул сглотнул.

— Да, — прошептал он.

— Хорошо. А теперь возвращайся в город. Не хочу видеть твою бледную рожу до завтра. Ты понял?

— Да.

Протянув руку, Корвак потрепал Коула по щеке, а потом присоединился к своим людям. Он что–то сказал Бешеным Псам и указал на Коула, вызвав дикий взрыв смеха.

— Что это было? — спросил Улыбчивый.

— Ничего. — Коул повернулся спиной к своему другу.

Сгорбившись, он отправился в долгий путь к Новой Страде.

Когда он пришел, ночлежка была полупустой. Он вошел в общий зал и взял у повара свой ужин, затем поднялся по лестнице и тихо вошел в спальню, не желая привлекать к себе внимания. Дойдя до своей койки в конце комнаты, Коул сел и скинул сапоги. Он засовывал в рот теплое варево и почти не жевал — это требовало слишком больших усилий, ему хотелось лишь рухнуть в кровать. Несмотря на крайнее изнеможение, он почти не мог спать в последнее время. Кошмары не давали ему уснуть.

Он наполовину опустошил миску, когда на его кровать упала тень. Подняв глаза, он увидел, что на него уставился Тесак. В его руке что–то блестело. Нож, украденный из кухни.

— Дай мне свою еду, — мягко сказал Тесак.

У него были своеобразные манеры и смешная походка, из–за которых люди могли его недооценивать. Опасная ошибка, как уже обнаружил один из шахтеров.

Коул покачал головой.

— Нет, это моя.

Светосфера, свисающая с потолка, заливала Тесака зловещим светом. Снаружи огромная туча, которая начинала сгущаться, когда Коул возвращался в Новую Страду, решила избавиться от своего бремени. Первые капли дождя забарабанили по крыше.

— Голди говорит, что Корвак сделал тебя своей подружкой. — Тесак хихикнул и оглянулся, как озорник, который открыл тайну, которую не должен был узнать. — Говорит, что он собирается тебя сломать.

Сердце Коула упало.

— И почему он не оставит меня в покое? Я делаю то, что он мне говорит. Чего же еще он хочет?

Тесак прыснул.

— Голди не позволит ему забыть, что ты ей сделал.

— Я ничего не сделал.

— А она говорит другое. — Тесак покачал головой, на его лице явственно читалось отвращение. — Я не считаю себя ангелом. Я убивал людей. Заживо сдирал с них кожу. Но я никогда не относился непочтительно к женщине, как ты — к Голди. Нельзя так обращаться с женщиной.