Руку подняла Лорганна. После того как половина членов Совета несколько месяцев назад были отравлены смертельным ядом, Тимерус сделал ее министром по связям с общественностью. Тимерус сам был одним из участников того заговора, о котором стало известно только после убийства Салазара. Возвышение этой женщины до уровня члена Совета некоторые его члены восприняли с раздраженным недовольством. С точки зрения Эремула, весьма маловероятно, что она окажется хуже мужчин, и в любом случае, считая себя мизантропом, он придерживался в своем отношении к людям принципа равноправия полов.

— Освобождение города стоило жизни многим рекрутам из сельских поселений, — сказала Лорганна. Новый верховный судья подавил зевок, а Брака возвел глаза к небу, слушая продолжение ее речи. — Поселениям прибрежной зоны грозит голодная смерть. Сюда стекаются сельские жители, к тому же в условиях усиливающейся нехватки продовольствия и наша городская беднота уже не в состоянии обеспечивать себе пропитание.

Тимерус пожал узкими плечами.

— Им предложили Контракт Первопроходца, не так ли? Добровольцев, тех, кто вызвались исследовать острова, будут кормить и обеспечат одеждой и всем необходимым для нормальной жизни. В их отсутствие оставшимся здесь супругам будут платить по серебряному скипетру еженедельно.

— Этого серебра едва хватит на буханку хлеба, мой лорд. Цены растут день ото дня.

Великий Регент вздохнул.

— Бедным придется потерпеть. Белая Госпожа и так уже много вложила в Сонливию.

Возмущение, которое неделями копилось в душе Эремула, наконец вырвалось наружу.

— К чертям ее вложения! Как насчет жертв, которые мы уже принесли? Тысячи мертвецов. Еще сотни спроважены на Небесные острова. Скоро этот Совет будет управлять умирающим городом. И голод — это еще не самое худшее, — добавил он, тут же пожалев о последних словах.

Тимерус откинулся назад на своем троне. Глаза его зло блеснули, но в нем пробудился интерес.

— О чем ты говоришь?

Эремул сделал глубокий вдох. Он дожидался подходящей минуты, чтобы поднять эту тему. Сейчас явно неподходящий момент. Тем не менее он ничего не выиграет, если будет тянуть время.

— Я полагаю, что мы в большой опасности, — сказал он, тщательно подбирая слова. — В ночь убийства Салазара я вернулся домой и обнаружил, что меня ожидает мой слуга. По крайней мере, я считал его своим слугой. Он говорил о каре. О возвращении на родину для подготовки крестового похода. Я заверяю вас, этот человек, Айзек, — не был человеком. — Он окинул взглядом огромный стол. На лицах магистратов читался вежливый интерес и недоверие. — Я провел последний месяц, изучая все имеющиеся в этом городе тексты, где хотя бы мимолетно упоминается раса, которую сейчас мы называем Исчезнувшими. Я полагаю, что они вскоре вернутся на эти земли, плывя на восток через Бескрайний океан.

Тимерус снова приподнял бровь.

— С какой целью?

Подавшись вперед, Эремул впился в Великого Регента пророческим взглядом.

— Они намереваются уничтожить всех нас.

Его заявление было встречено гробовым молчанием. Он ожидал услышать смех или по крайней мере один–два смешка.

Тимерус покачал головой.

— Я не верю тебе, глупец, — медленно сказал он.

Это поразило Эремула:

— Я высоко ценю вашу щедрую оценку моего интеллекта.

— Нет… ты не глупец. Ты сломленный человек, к тому же страдающий галлюцинациями.

— Да подождите одну богами проклятую минуту!

— Все это понятно, — мягко вставил Тимерус. — Ты так долго жил в страхе, что просто не способен принять внезапную перемену судьбы. Ты цепляешься за свою паранойю, как дитя за материнские соски.

Слова Тимеруса задели какую–то чувствительную струну в его душе. Пробудило нечто болезненное и жуткое.

— Не смей относиться ко мне свысока, ты, сукин сын!

Служительница Белой Госпожи вздрогнула:

— Следи за своим языком, — сказала она совершенно бесстрастно. — Или умолкнешь навеки.

Он знал, что без осторожности нет и доблести, но в это мгновение не смог удержаться.

— Я уже слышал подобное и прежде, — усмехнулся он. — Тебе следует поостеречься, угрожая чародею. Даже такому безумному придурку, как я.

— Довольно, — велел Тимерус. Некоторая настороженность, прозвучавшая в этом надменном голосе, принесла Эремулу странное удовлетворение.

«Итак, он опасается, что я не блефую. Если я ничего больше не выиграю этим кошмарным вечером, то по крайней мере навсегда сохраню память об этом».

— Таким образом, ты лишаешься своего места в Совете, — провозгласил Великий Регент. Он указал тонким пальцем на двойные двери: — Убирайся!

Эремул огляделся. Собравшиеся магистраты отказывались встречаться с ним взглядами, за исключением Лорганны, которая слегка кивнула ему.

— Доброго вечера, моя госпожа, — сказал он и выкатился из зала.

Ее руки тряслись. Она уставилась на мужчину, привязанного к стулу посреди комнаты. Он сидел, скрючившись, на голове — грязный брезентовый мешок, туго стянутый на шее. Сверху на мешке — темное пятно застывшей крови. Мужчина дышал медленно и с трудом, судорожно глотая воздух. Она опустила взгляд на нож, который держала в руке, и сама с усилием сглотнула. Амбрил скоро вернется. У нее заканчивается время.

Она подошла к пленнику. Дикое зловоние, исходящее от мужчины, чуть не заставило ее остановиться. Находясь здесь больше месяца, он мочился и ходил иод себя бессчетное число раз. Просмердело все это здание — омерзительная смесь запахов мочи, дерьма и смерти.

Комната вокруг нее будто качалась, едва слышные вначале звуки раннего вечера, долетавшие снаружи, становились все отчетливей и громче. Смеялась женщина, словно глумясь над ней. В криках этой попрошайки слышалась скрытая угроза. Загавкала собака — раз, другой, третий, все страшнее с каждым разом. Ее сердце внезапно заколотилось в груди, и нож стал выскальзывать из вспотевших ладоней.

Зажмурившись изо всех сил и стараясь не слышать уличных звуков, она сделала несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Ухватившись за мешок, закрывающий голову мужчины, женщина с силой потянула его вверх. Из–за засохшей крови и грязи мешок прилип к щеке. Она потянула еще сильнее, чувствуя, как грубая ткань скребет по его щеке. Не обращая внимания на его стоны, она сорвала мешок и с отвращением отшвырнула в сторону.

— Мерзкий ублюдок, — не сразу выдавила Саша. Рана на голове Трехпалого, затянувшись, превратилась в месиво, покрытое струпьями. Свинячьи глазки под грубыми бровями пытались сморгнуть коросту, которая образовалась за долгие дни, проведенные в полной темноте. Его лицо обросло месячной щетиной, которая росла только там, где кожа не запаршивела. Пучки грубых седеющих волос то там, то сям торчали между пятнами лиловой плоти.

Трехпалый попытался что–то сказать, но из его рта вылетали лишь брызги слюны.

Она сощурилась.

— Что ты сказал?

На сей раз ему удалось злобно прошипеть:

— Пошла на хрен, шлюха!

От его взгляда сердце ее заколотилось. Саша поднесла нож к его лицу.

— Помнишь, как ты сказал мне, что у меня грязный рот? Ты больше никому и никогда не причинишь боли.

— Развяжи мне руки, и мы посмотрим. — Он напрягся и, изрыгая проклятия, потянул веревку, которой его руки были привязаны к стулу. Она наблюдала за ним, спокойно дожидаясь, пока он прекратит борьбу. В конце концов он обмяк и поник, уронив голову на грудь. Амбрил чуть не расколола ему череп надвое. Он оставался в живых каким–то чудом.

— Мы прорвались сквозь хаос у ворот, — сказала она тихо. — Нам повезло. Создатель знает, что ты этого не заслуживал, но у тебя была возможность сделать что–то из своей жизни. В тот день погибли мужчины, которые были намного лучше тебя. И женщины, тоже лучше тебя. — Она вспомнила чародейку Брианну, которую разорвала магия Салазара. — Ты это заслуживаешь, — добавила Саша. «Он это заслуживает, — сказала она себе. — Он заслуживает».