Коул уставился в горящие осуждением глаза Тесака. После всего, что он выстрадал, после того, что с ним сделали в ту ночь за таверной, этот хладнокровный убийца будет его укорять?

Светосфера на потолке, казалось, стала светить ярче. Барабанная дробь дождя снаружи превратилась в грохот. Как если бы масло плеснули в огонь, в Коуле вспыхнула ярость, внезапная и чудовищная, как в ту ночь, когда он впервые появился в Новой Страде и обнаружил, что кто–то обделал его кровать. Он чувствовал, как неистовый гнев пульсирует в его жилах, и потребовалась вся его сила воли, чтобы не броситься тут же на Тесака.

— Ты идиот! — рявкнул он. — Оставь меня в покое!

Тесак ногой выбил миску из рук Коула. Ее содержимое выплеснулось Коулу в лицо, на его шахтерскую одежду и даже на кровать. Рагу в этой миске — это единственная еда, которую он мог получить до утра. Тесак поступил бы куда добрее, если бы просто нассал Коулу в лицо.

Охваченный яростью, Коул бросился на Тесака, пытаясь сбить его с ног. Но за последние два месяца он сильно ослаб, и, потеряв голову от бешенства, он забыл все уроки Темного Сына. Гибкому Тесаку удалось сохранить равновесие, он засадил Коулу коленом по яйцам и, свалив на пол, приставил нож к шее.

— Ты — тупое дерьмо. — Дыхание Тесака было горячим и кислым. — Ты — подружка Корвака, иначе я убил бы тебя, как того педика. Но тем не менее я еще могу поразвлечься. — Рука Тесака скользнула вниз по его телу, нож сверкнул в лучах светосферы. Сцепившись, они несколько отошли от светосферы, и по мере удаления от ее зловещего света Коул почувствовал, что его гнев почти мгновенно сменился отчаянным страхом.

— Нет! — стал умолять он. — Прошу, не надо! Я отдам тебе мою еду, всю до крошки, и буду отдавать завтра и каждый день, пока ты не передумаешь. Не делай мне больно. — Было время, когда он ни за что не стал бы так унижаться, но лучшая его часть умерла в ту ночь, когда Корвак с бандой напали на него за таверной.

Тесак криво ухмыльнулся и прижал нож еще сильнее.

— Голди была права. У тебя и в самом деле крошечный член. По крайней мере, не будешь о нем сильно жалеть.

— Ты это прекрати! — прогромыхал густой голос на всю спальню. Внезапно Эд, оказавшийся рядом, оттащил Тесака и швырнул его через всю комнату, будто он ничего не весил. Слабоумный нахмурил брови в гневе и погрозил Тесаку пальцем. — Не смей делать больно моим друзьям!

Тесак зарычал и, прыгнув на Эда, стал пырять его ножом раз за разом. Эд не оказывал сопротивления. Он просто стоял с озадаченным выражением на лице, пока клинок погружался в его тело и выныривал из него, разбрасывая вокруг брызги крови. В конце концов несколько мужчин подбежали, чтобы обуздать обезумевшего Тесака, но к тому времени было уже слишком поздно.

Эд опустил глаза на кровавое месиво, в которое Тесак превратил его грудь.

— О, — произнес он и рухнул на пол.

— Призрак?

Он попытался открыть глаза. Мир вокруг был сплошным размытым пятном, а он ощущал такую тяжесть в голове. Коул попытался собрать немного слюны, чтобы смочить горло, но во рту ничегошеньки не осталось. Его рот был сух, как старая кость.

— Парень в отрубе, — крикнул другой голос откуда–то сверху. Затем последовало недолгое молчание. — Это подружка Корвака.

В нескольких дюймах от его носа появилось лицо. Улыбка на этом лице что–то ему напомнила, и это воспоминание выплыло из тумана его одурманенного мозга.

Пианино.

Эта улыбка напомнила ему о пианино, черных и белых клавишах, одна рядом с другой. У Гарретта было пианино. Его наставник приобрел инструмент в Призрачном порту и перевез через Бурное море в свой особняк в Сонливии. Все, кто его видел, завидовали. Саша научилась играть несколько произведений, таких красивых, что остались в его памяти навсегда. Сам Коул так и не овладел этим инструментом. Саша всегда была умнее его.

— Призрак! — повторил первый голос. — Не спи! Если вырубишься, можешь уже не проснуться.

Он почувствовал, что его подняли, а затем он поплыл в воздухе. Как этот пианист назвал его? Призрак?

Он — призрак, поднимающийся вверх на бесплотных крыльях, чтобы улететь туда, где лучше. Но, если он призрак, это должно означать, что он мертв. Кажется, это не так уж плохо, подумал он. На самом деле, это довольно спокойно.

Бум-м.

Его приземление оказалось весьма болезненным. С его плеч что–то сорвали, и грубые руки пощупали его.

— Парень — одна кожа да кости. Это чудо, что он протянул так долго. Думаешь, с ним покончено?

Зазвучали приближающиеся шаги, сапоги хрустели по твердому камню.

— Он готов. Бросьте его в карьер шаркунов.

Он знал этот голос и человека, которому он принадлежал.

Корвак.

К нему вернулась память. Он свалился в карьере. Кирка выскользнула из рук, когда он окончательно изнемог.

Слова Корвака крутились в его голове, разворачивались, подобно листу пергамента, и отпечатывались в его мозгу, будто выжженные огнем.

Бросьте его в карьер шаркунов.

Надзирать за шахтерами — скучная работа, поэтому Бешеные Псы создали собственную извращенную форму развлечения. Карьер шаркунов, куда сбрасывали мертвых рабочих и оставляли гнить, пока Заброшенный край не возвращал их назад, лишенных всего, что некогда делало их людьми.

Коул отчаянно сопротивлялся, когда его потащили по почерневшей пустоши ко рву, но он был слишком слаб. Он слышал, как несколько Бешеных Псов негромко запротестовали, наиболее порядочные из них высказали свои возражения Корваку. Тем не менее никто не осмелился вмешаться в происходящее.

Они достигли края карьера. Корвак поставил ногу в сапоге на грудь Коулу, и на мгновение показалось, что предводитель Бешеных Псов чуть ли не извиняется.

— Это — за проявление неуважения к моей женщине, — сообщил он. — Никто не трахает Голди. Не платя денег. Она сказала, чтобы я передал это тебе.

И с этими словами Корвак спихнул его с края карьера.

Его стены были не совсем отвесными, Коул отскакивал от них, падая вниз, и сломал по крайней мере два ребра. Несмотря на ужасную боль, он неимоверным усилием приподнял голову и огляделся вокруг.

Яма — почти круглая, около тридцати футов в ширину. Возле центра неуклюже растянулись тела двух мертвых шахтеров. Пока Коул смотрел на них в мучительном ужасе, трупы стали подергиваться. Головы мертвых шахтеров медленно повернулись на разлагающихся шеях и уставились на него покрытыми слизью глазами. Издавая жуткие стоны и потрескивая конечностями, трупы медленно поднялись на ноги.

Будучи моложе, Коул представлял себе, что, когда со временем придет час его смерти, он встретит его в ореоле славы. Даварус часто грезил о своем героическом последнем бое: враги сыплются на него со всех сторон и прижимают к земле, но он с полудюжиной торчащих из тела мечей поднимается и вновь бросает вызов противнику.

Он никак не мог себе представить, что будет умирать с переломанными ребрами, страдая от голода, на дне ямы, где его разорвут на части трупы, с вожделением пускающие слюни.

Шаркуны подобрались ближе, гниющая плоть слезала с их тел, рты открывались и закрывались с жуткими щелчками.

Коул попытался не думать об окружающем, как учил его Темный Сын. Ускользнуть в абсолютную безмятежность. Однако шаркуны так щелкали челюстями, что сосредоточиться и забыться было невозможно. Он открыл рот, чтобы прореветь свой вызов, но издал лишь жалкое кудахтанье.

Даварус опять закрыл глаза. С ним покончено. «Мне жаль, Саша, — подумал он. — Я подвел тебя».

Над ним что–то прошелестело, легкое дуновение коснулось его щеки, будто что–то пронеслось над головой.

— Карр.

Он открыл глаза. На него уставилась глазами–бусинками ворона.

— Коул, — сказала она.

— Ты… я знаю тебя. Ты — птица из моих снов.

«Приказывай им. — Голос прогремел внутри его черепа.

Прикажи им остановиться, и они повинуются тебе».

— Как? — Коул попытался пошевелиться, но без толку, у него не осталось никаких сил. — Как ты говоришь со мной?