— Почему?

   — При каждом глотке вы вдыхаете пар в желудок. Обязательно будут колики.

   — Я слишком стар, чтобы вновь учиться, как правильно пить. Какие новости, старый сплетник?

   — Ваше величество, некоторые говорят, что вы собираетесь в Неаполь, другие считают, что вы высадитесь в Египте, а третьи думают, что вы плывёте через Мальту в Иерусалим.

   — И это всё? Тогда, доктор, я должен одеваться. Да и вы должны упаковать свои чемоданы, — Улыбаясь, он поднялся из ванной.

   — Эти ванны вас прикончат, ваше величество.

   — Я всю свою жизнь провёл в горячей воде, — сказал Наполеон, выходя из облаков пара. — И не вам отучать меня от неё, доктор. До свидания.

Но затем, как будто любая резкость в этот день была ему неприятна, он сказал:

   — Нет, нет, доктор, простите меня. Я совсем не то хотел сказать. Вы хорошо мне служили. Я вас обнимаю.

Он потрепал за ухо своего медика, и тот вышел из ванной со счастливой улыбкой.

После ванны Наполеон облачился в жилет из фланели и домашний костюм — брюки наподобие кальсон и халат из канифаса. Затем по ритуалу следовало бритье. В те времена мало кто брился сам, в основном прибегали к услугам цирюльника. А император всегда брился самостоятельно.

Наполеон и двое слуг заняли свои обычные места у окна. Маршан в левой руке держал плоский серебряный тазик (с мылом и перекинутым через край полотенцем), в правой — кувшин с горячей водой. Мамелюк, стоя спиной к свету, держал зеркало. Выпрямившись и сосредоточившись, Наполеон по-императорски энергичными движениями, разбрызгивая мыло во все стороны, намылил половину лица. Маршан подал ему бритву с перламутровой рукояткой, и император решительно принялся за дело, сбривая щетину сверху вниз, вопреки советам специалистов и обычной процедуре бритья. Когда эта половина лица была выбрита, Маршан с мамелюком поменялись местами, как часовые в карауле. После бритья слуги оценивали результаты работы. Маршан обнаружил крохотный небритый клочок на подбородке, и Наполеон игриво потрепал за ухо Али, не указавшего ему сразу на это место.

Наполеон тщательно протёр лицо и руки маленькой губкой и приступил к чистке зубов. Сначала он старательно прочистил зубы деревянной зубочисткой, потом щёткой, смоченной в спирте, ещё раз натёр их превосходным зубным порошком и прополоскал рот свежей водой, смешанной с бренди. В заключение соскрёб налёт с языка при помощи скребка из черепашьего панциря.

   — Зеркало, Али.

С явным удовлетворением Наполеон осмотрел свои зубы — они всё ещё оставались в прекрасном состоянии и отличались белизной. Да, с годами его зубы не изменились, чего, к сожалению, нельзя было сказать о фигуре и волосах!

Внимательно, как женщина, он подровнял себе ногти. У него были руки прекрасной формы, и он всегда тщательно ухаживал за ними. В это утро ножницы показались ему недостаточно хорошо заточенными, и он послал Али за другими.

Он бросил на Маршана глубокомысленный взгляд. Его камергер и так вскоре всё узнает.

   — Маршан, — попросил он, — упакуй сегодня вещи.

   — Для поездки в Лонгоне, сир? — бесстрастно спросил слуга.

   — Для длительной поездки. Я скажу тебе, когда мы отплывём. Что с волосами?

   — Если поездка будет длительной, сир, тогда их нужно немного подстричь. Сзади и на ушах...

   — Отлично. Скажи парикмахеру, чтобы пришёл после обеда.

   — Вы будете сегодня растираться, сир?

   — Сегодня обязательно.

Впереди были многие дни в море, военные действия и, быть может, темница и смерть, поэтому в этот день нельзя было ничего упустить.

Он снял фланелевый жакет. Маршан вылил ему на голову немного одеколона (на Эльбе нелегко было его достать), и Наполеон жёсткой щёткой начал яростно скрести себе грудь и руки. Затем Маршан, взяв щётку и щедро орошая своего господина одеколоном, натёр ему спину и плечи. «Сильнее, — приказал Наполеон, — сильнее! Представь, что трёшь осла... или полковника Кемпбелла!» Император был очень высокого мнения о своей привычке растираться, которую, по его словам, приобрёл в Египте. Здоровая кожа была для него главным залогом здоровья, поэтому он предпочитал достаточно сильный массаж.

Теперь он был готов одеваться. Первым делом он надел фланелевый жилет и в этот момент задумался. В дни прошлых кампаний вслед за жилетом он вешал на шею чёрный шёлковый шнурок с маленьким атласным мешочком, в котором хранился яд. Сейчас мешочек находился в футляре из слоновой кости. Правда, в мешочке был какой-то новый порошок. Но так ли ему нужно теперь носить с собой яд? Нет. Прошлой ночью мать не зря упомянула об этом. Без сомнения, она прослышала о том позорном эпизоде в Фонтенбло. Она права. Этого больше не повторится. Лучше не искушать судьбу. Кроме того, всё сразу же стало бы известно Маршану и Али. Да и вообще, какой здравомыслящий человек мог бы положиться на яд? Он усмехнулся, покачал головой и протянул руку за сорочкой.

Маршан надел ему на ноги тонкие носки из мериносовой шерсти, а поверх них белые шёлковые чулки, придерживаемые белыми кашемировыми подвязками, застегнул золотые пряжки на коленях, а Али укрепил эластичные скобы.

   — Что это такое, Маршан? Новые башмаки?

   — Да, сир.

   — Почему?

   — Я подумал, сир, — спокойно ответил этот образцовый слуга, — что сегодня вы должны надеть новые башмаки. У других износились каблуки.

Наполеон подозрительно посмотрел на него, однако просто сказал:

   — Отлично.

Он подумал, что, конечно, Маршан прав, — сегодня следовало надеть новые башмаки. Маршан прозорлив.

   — Их разнашивали?

   — Да, сир. Жиль уже три дня проходил в них.

Такова была обычная процедура. По счастью, у Жиля был тот же самый размер, что и у Наполеона.

   — Три дня?

Новые подозрения возникли у него в голове. Значит, уже три дня назад Маршан решил, что именно в этот день ему понадобятся новые ботинки!

   — Маршан, — сказал император, — ты человек огромного ума.

   — Все мне говорят об этом, сир, — ответил верный слуга, преданно и искренне глядя на него. Наполеон встретил его взгляд лёгкой, понимающей улыбкой.

   — Башмаки хорошо сидят, — только и сказал он.

   — Рад слышать это, сир, — произнёс Маршан, очень довольный.

Новые башмаки были его маленьким личным вкладом в великое дело.

Али с удивлением наблюдал за происходящим.

Затем шла очередь очень тонкого шейного платка из муслина, а поверх него надевался тугой воротник из чёрного шёлка, очень высокий и достаточно широкий. Следом Наполеон надел свежий жилет из белого кашемира. Почти каждое утро он менял жилеты, как и бриджи. Это было просто необходимо, так как к своей одежде он относился не очень внимательно, например, когда писал, забрызгивал чернилами всё вокруг. В былые времена каждый год для него заказывалось по сорок восемь перемен одних и тех же одежд. На Эльбе он не мог позволить себе такой гардероб. Маршан устроил так, что в этот день у него было всё свежее. Воистину он был человеком огромного ума.

Поверх жилета Наполеон пристегнул портупею. У него их было великое множество. Сегодня он отверг портупею со сложным орнаментом из орлиных голов и сплетённых змеиных колец, на которой красовались две огромные буквы «NS», а также портупеи из тёмно-красного шёлка и кожи оленя, украшенной золотом. Были выбраны обычная портупея из чёрной кожи и шпага, которая была с ним при Аустерлице.

На жилет он нацепил ленточку Почётного легиона. Последним шёл мундир, и так как это было воскресенье, был выбран мундир пеших гренадеров — из королевского синего сукна с синим воротником, белыми отворотами, малиновыми манжетами и подкладкой, позолоченными пуговицами с изображением увенчанного короной орла и с маленькими эполетами. На нём красовались орден Почётного легиона и золотой орден Железной короны. К мундиру шла прославленная шляпа — чёрная касторовая, достаточно широкая и мягкая, с подкладкой из золотистого атласа. Единственным украшением её служила кокарда Эльбы. Маршан сбрызнул одеколоном носовой платок из превосходного батиста, и Наполеон слегка притронулся им к губам и вискам. Потом настал черёд раскладывания по карманам различных предметов, а именно: бонбоньерки, небольшого круглого ящичка из хрусталя с портретом матери на крышке, в котором он держал лакрицу и анисовое семя; маленькой овальной табакерки, сделанной из черепахового панциря; карманного бинокля и письма для генерала Лапи. Наконец всё было закончено. Ровно в девять часов камергер, ответственный за отбытие, легко постучал в дверь, держа в руке список посетителей.