Эти последние несколько часов были адом. Я чувствовала себя так, как, наверное, чувствует себя омар в ловушке. Тор, конечно, вел себя как ни в чем не бывало. Он болтал и шутил с Алайном, словно все мы сидели в какой-нибудь таверне на Разбросанных островах. Нам, можно считать, повезло. Могло пройти несколько дней, прежде чем нам снова принесли бы пищу, но прошло, наверное, всего несколько часов, когда дверца люка распахнулась и вниз скользнула веревка. Обычно мы привязывали к ней бурдюк для воды, чтобы его подняли наверх и наполнили, но в этот раз, прежде чем кто-то из нас успел двинуться с места, следом за веревкой вниз свалилось что-то тяжелое и с грохотом ударилось о пол. К счастью, все мы сидели по углам нашей комнаты…

Алайн стал ощупывать то, что упало.

– О милосердный боже! – прошептал он.

В тот же момент сверху донесся отчаянный шепот Эйлсы:

– О Великий Вихрь! Я не хотела… Это был стражник! Я не думала, что он свалится вниз, когда я его ударю… Я ничего не видела – свет режет мне глаза.

– Поставь свечу рядом с люком, – спокойно велел ей Тор.

Крохотное пламя никак не могло сравниться с полуденным солнцем косы Гортан, но все равно все мы заморгали, глаза у нас начали слезиться. Алайн наклонился над лежащим на полу человеком.

– Он мертв, – печально сказал старик. Я подняла глаза на Эйлсу.

– Не переживай. Это был превращенный силв, а не раб. – Я видела серебристое сияние под багровыми отблесками; и то и другое быстро угасало. Я обыскала тело, рассчитывая найти что-нибудь, что могло бы нам пригодиться.

Алайн бросил на меня недовольный взгляд:

– Он был человеком, и его смерть должна вызывать у тебя сожаление.

– Нет, – резко ответила я. – Его смерть – благо. Будь он самим собой, он сказал бы тебе то же самое, – добавила я. – Проклятие, ничего полезного у него с собой нет!

Алайн был шокирован моей бесчувственностью.

– Как можешь ты сейчас думать о подобных вещах! – Он склонил голову и начал бормотать молитву по усопшему. Я всегда находила это совершенно бесполезным: даже если загробная жизнь существует, душа человека либо попадает на небо, либо нет, и никакие молитвы живых не могут изменить место назначения.

– Веревка наверху привязана: – спросил Тор.

– Я как раз сейчас привязываю, – ответила Эйлса. – Надеюсь, она достаточно крепкая и выдержит.

– Полезай первой, – сказал мне Тор, и я так и сделала. Снова меня поразило то, какой слабой я стала. Всего-то и нужно было влезть наверх по веревке; раньше это была детская игра, теперь же потребовало усилий.

Тор последовал за мной не сразу. Он задержался, чтобы что-то сказать Алайну; потом они обнялись. Уже не в первый раз у меня возникло чувство, что патриарх и Тор знают друг друга гораздо лучше, чем признаются.

Я коснулась руки Эйлсы. Бедняжка дрожала.

– Не переживай, – повторила я.

– Я нарушила самый строгий наш закон: ни одному человеку любое наше действие не должно приносить вреда.

– Дун-маги, – ответила я со своей обычной практичностью, – не люди. Сами-то они не отличаются гуманностью. Это касается и превращенных силвов. Человек, которым он когда-то был, давно мертв. – Я протянула руку, чтобы помочь Тору выбраться из люка. – Этот человек не по собственной воле сделался злым колдуном, верно, но он стал таким же злом, как и сам Мортред. Ты освободила его от мучений, Эйлса. Ты оказала ему услугу.

Top, уже стоявший рядом с нами, кивнул:

– Блейз права.

– О Великая Бездна! – воскликнула я, в первый раз за несколько дней разглядев Тора. Выглядел он ужасно: весь в синяках, грязный, тощий… я никогда раньше не видела его обросшим щетиной. – Ты выглядишь как отшельник с острова Брет!

– Наверное, и пахну так же. Только, знаешь, посмотрела бы ты на себя! – Тор ухмыльнулся. – Боже, до чего хорошо выбраться из этой дыры! – Он наклонился, чтобы спустить Алайну еду, бурдюк с водой и свечу, потом встал на колени и посмотрел в запрокинутое лицо патриарха. – Прощай, друг мой. Один из нас вернется за тобой…

До нас донесся слабый голос:

– Да сопутствует вам Бог, мой мальчик. Всем вам. Тор закрыл люк, и мы снова оказались в темноте.

– Почему-то, – тихо сказала я, – у меня такое чувство, что сир-патриарх Алайн Джентел не очень меня жалует.

В темноте я могла только по голосу догадаться, что Тор усмехается.

– Ты для него слишком большая безбожница. К тому же он считает, что ты плохо влияешь на меня. – Тор пожал плечами. – Таков обычный недостаток большинства патриархов. Они сами так чертовски праведны, что заставляют нас, простых смертных, чувствовать себя вечными грешниками, которым не светит надежда даже заглянуть на небеса. Ладно, пошли, нужно выбираться отсюда.

Мы ощупью добрались до двери и приоткрыли ее. Снаружи было светло: дневной свет падал из высоко расположенных окон какого-то помещения, куда выходила дверь. Дальше нам предстояло импровизировать: никакого плана у нас не было. Это оказалось и к лучшему: все равно ничего из того, что мы могли бы себе вообразить, не сбылось бы.

Мы начали красться по коридору (у нас с Тором и не было иного выбора: ноги у нас по-прежнему были скованы); выглядели и пахли мы, как обитающие в трущобах крысы. Комната в конце коридора оказалась камерой пыток; она располагалась в подвальном помещении и окна имела только высоко под потолком. Всюду вокруг валялись мерзкие орудия палача, одна комнате никого не было. В одном конце виднелся очаг с широкой трубой.

– Подонки, – прошипел Тор, оглядываясь. – Какие подонки! – Он поднял с пола молоток и зубило. – Может быть, удастся избавиться от этих проклятых железок. Иди Блейз, попробуем. – Я была только счастлива подставить ему свои кандалы. Дело шло медленно, но, в конце концов, и руки, и ноги у нас оказались свободны.

Какое же это было облегчение! Я снова стала чувствовать себя человеком; несколько раз согнув руки и присев, я хоть отчасти вернула себе прежнюю силу.

– Оружие, – сказала я, поднимая щипцы с длинными ручками. Их назначение, вероятно, было доставать горячие угли из очага. Тор выбрал себе нечто среднее между вертелом и мечом; молоток он тоже прихватил с собой. Эйлса с отвращением оглядела все, чем была полна комната, и, подойдя к очагу, взяла длинную кочергу. За все время она не проронила ни слова; похоже, освобождение положило конец ее разговорчивости.

Я все еще высматривала что-нибудь более подходящее в качестве оружия, чем щипцы, когда дверь – не та, через которую мы вошли, а расположенная в другом конце комнаты – распахнулась; мы оказались застигнуты врасплох.

Мне показалось, что все мы застыли в неподвижности, как головастики, вмерзшие в лед после внезапного резкого похолодания. Хотя, конечно, прошло всего несколько секунд, прежде чем в комнате началась суматоха, за эти мгновения я успела подумать очень о многом.

Первой в комнату вошла Флейм.

Я чувствовала себя так, словно получила одновременно удары в горло и в солнечное сплетение.

Флейм! Так, значит, Мортред все же заполучил ее! Но как? Теперь она для меня мертва… Нет, хуже! Дерьмо!

Ее сопровождал Домино. Он мог теперь ходить, хотя все еще приволакивал ногу. Низкорослый убийца по-хозяйски обнимал ее за плечи и смеялся какой-то ее шутке. А Флейм – Флейм улыбалась ему, и ее прекрасные голубые глаза блестели, как влажные раковины-литорины на солнце. Их сопровождало несколько человек, среди них, по крайней мере, один прирожденный дун-маг, но все мое внимание было сосредоточено на Флейм.

Цирказеанка была одета так, как раньше я никогда не видела… Я не из тех, кто присматривается к одежде других женщин, но даже я не могла не заметить, что ткань по цвету в точности подходит к глазам Флейм. Она была прекрасна и царственна, словно удостоила своим присутствием придворный прием. Если подумать, раньше я вообще ни разу не видела ее в платье. Длинные рукава плотно облегали руки – в том числе иллюзорную на месте ампутированной. На коже Флейм играли багровые блики дун-магии, мешаясь с серебристо-голубым…