Потом наконец я услышал ответ:

– Мы этого не сделаем. Где находятся твои друзья, мы не знаем. Однако мы сообщим обо всем выводку Эйлсы.

Подразумевалось, что выводок Эйлсы передаст мое сообщение. Я мрачно улыбнулся в душе. Не только люди умели перекладывать на других опасные дела…

– Спасибо, – сказал я.

– А как насчет татуировки?

Я сделал глубокий вдох. Слова, которые я произнес, оказалось ужасно трудно выговорить, как будто я отказывался от части собственной личности.

– Я выбираю цирказеанское гражданство.

Тремя днями позже я стоял у окна своей комнаты во дворце, рассеянно теребя мочку уха со знаком гражданства – аквамарином в середине татуировки, изображающей глаз, – и глядя сверху на Адский Ушат и причалы. Некоторые корабли отошли от берега и встали на якорь в глубине бухты: этой ночью можно было ожидать дебошей. Бочонки с пивом и дешевым вином, выставленные на нижних уровнях города, чтобы жители могли отпраздновать свадьбу властителя, означали, что три четверти населения скоро начнут спьяну буйствовать. Предусмотрительные горожане просто разошлись по домам и заперли двери, а капитаны кораблей отвели свои суда подальше от берега. На одном из причалов уже разгорался пожар, и мне на фоне пламени были видны силуэты людей, передававших друг другу ведра с водой, чтобы погасить огонь.

Во дворце дела шли ненамного лучше. Многие из приглашенных на свадьбу – знать, жившая на верхних уровнях столицы, – после дневного празднества разбрелись кто куда, и начались ночные оргии. Ближайшее окружение властителя дало волю своим извращенным вкусам, и из того, чему я был свидетелем, явствовало, что этой ночью новобрачная не разделит ложе со своим супругом. Властитель ел и пил за дюжину гостей, и я даже усомнился, что после такого он останется в живых.

Мне пришлось примириться с тем, что в тот день Лиссал вступила в брак с человеком, которого когдато презирала настолько, что отказалась от своего высокого положения и прав на трон Цирказе, лишь бы от него избавиться. Когдато она меня любила… возможно, гдето в глубинах ее души эта любовь была еще жива, но теперь мне оставалось только наблюдать. Одиночество погружало во тьму каждый момент моей жизни. И не было рядом никого, с кем я мог бы поговорить, – совсем никого.

Хуже всего оказалось начало празднества, когда Роласс Триган – тогда еще трезвый – поднялся на ноги, чтобы провозгласить тост за новобрачную, и во всеуслышание заявил о том, что она беременна.

– Признаюсь, друзья, – проревел он так, что заглушил все разговоры в зале, – ваш благородный повелитель не очень хорошо вел себя при дворе Цирказе. Он поторопил события и соблазнил прелестную Деву Замка в ее собственном доме еще до заключения брачного договора. Милая девица… впрочем, конечно, уже не девица… явилась сюда, чтобы исправить упущение. Вот сегодня мы это и делаем. Господа, выпьем же за будущего наследника трона Брета!

Я от изумления разинул рот. Триган не имел никакой возможности сделать такое на Цирказе! Даже если бы Флейм этого захотела – а она совершенно точно ничего подобного не хотела, – он не смог бы увидеться с ней наедине. При дворе Цирказе женщины из правящей семьи были затворницами. Близость с Флейм места не имела, и тем не менее властитель, повидимому, искренне верил в свои слова. Он лукаво улыбнулся Лиссал, и отблески дунмагии ярко вспыхнули на нем. Ей какимто образом удалось своим колдовством дать ему ложные воспоминания. Он верил в то, что сказал, верил, что дитя, которое она носит, его.

Думаю, что никогда еще я не испытывал подобного ужаса. Лиссал, как оказалось, была способна на такое тонкое использование дунмагии, о котором Мортред и не догадывался. Вместо того чтобы превращать людей в марионеток, лишенных воли и разума, она сумела вложить в свои жертвы, не разрушая их личности, но полностью подчиняя своим целям, воспоминания о событиях, никогда не происходивших в действительности.

Уловка Лиссал была необычайно изобретательной. Вместо того чтобы накладывать чары на множество людей, заставляя их поверить в то, будто наследник мог родиться так быстро после зачатия в ночь бракосочетания, она предложила им простое объяснение: Триган признался в том, что дал волю своей страсти несколько преждевременно. То, что ребенок оказывался незаконнорожденным, значения не имело; главным было другое: властитель при свидетелях признал ребенка своим, и родиться он должен был уже после свадьбы. Если это случится с некоторым опозданием… что ж, мало кто вспомнит, когда именно властитель был на Цирказе, да никто и не станет утруждать себя подсчетами.

«Ох, Флейм, – думал я, – уж слишком ты умна… нет, не Флейм, а та, сочащаяся дунмагией тварь, которой ты стала».

Я провел всю ночь у окна, глядя на Ушат и гадая, чем может быть занята Флейм. О чем она думает… как страдает. Мою душу разрывало горе.

В дни, предшествовавшие свадьбе, она по большей части не обращала на меня внимания, за исключением редких моментов, когда мы оказывались наедине. Тогда она подвергала меня жестоким насмешкам: издевалась над моей внешностью, высмеивала мою глупость и робость. Я надеялся, что делает это она, чтобы заставить меня бежать, бросить ее до того, как поглощающая ее скверна заставит ее меня убить. Так мне хотелось думать, но иногда поверить в это оказывалось трудно. Она слишком хорошо меня знала, и ей так легко было найти мои уязвимые места и ткнуть меня носом в мои слабости.

Думаю, я должен быть благодарен судьбе за то, что придворные по большей части оставляли меня в покое, считая, что Дева Замка покровительствует мне, – среди них едва ли нашелся бы хоть один, кто не был бы развращен и жесток. Единственными жителями Брета, к которым я мог чувствовать хоть какуюто симпатию, были чиновники, цеплявшиеся за свои своды законов, чтобы поддерживать нормальную жизнь государства. Впрочем, я к ним не обращался: я старался оставаться незаметным, не разговаривать и держаться, насколько возможно, в тени. Мне такое легко давалось, когда я был птицейдастелцем; сейчас это было ненамного труднее. Удивительно, насколько придворные привыкли не замечать слуг, а положение конюшего, в конце концов, было всего лишь приукрашенным положением слуги, и к тому же немого.

Поэтому я оставался незаметным – и одиноким.

И всетаки, по крайней мере вначале, я не отчаивался. Я продолжал надеяться, что в любой момент объявятся Блейз, Гилфитер и Тор. Тор наверняка наймет шхуну Скарри, скоро я получу помощь, и мы какимнибудь способом спасем Флейм.

Однако дни шли, и никто из них не появлялся. Несколько раз приходили пакетботы с Ксолкаса, и я начал думать о всяких ужасах, которые могли случиться; на первом месте в этом списке значились кораблекрушения. Я помнил, в какой ужасный шторм попадал наш корабль. Я помнил сотни рассказов о коварстве океана; не было ни одного архипелага, где не вспоминали бы о сотнях погибающих каждый год в море…

После свадьбы я все глубже погружался в бездонную пучину отчаяния.

Лиссал прогнала дуэнью и перебралась в покои, смежные с апартаментами властителя. Она снова со злобным удовольствием отвела мне комнату, примыкающую к ее приемной, где она каждый день проводила часть времени, разговаривая с гостями. Лиссал постепенно стягивала сеть дунмагии, наброшенную ею на Тригана и его придворных. Все они подпадали под ее чары и спешили исполнить ее капризы с раболепием, смотреть на которое было тошно. Глаза властителя не отрывались от Лиссал; он следовал за ней, как собачка, старающаяся привлечь внимание хозяина, хотя сомневаюсь, что ему удалось хоть однажды уложить ее в свою постель. Вельможи льстили и угодничали, напоминая бабочек над слишком сильно пахнущим цветком, и все как один носили багровые цвета ее магии, словно развеваемые ветром флажки.

Лиссал начала посещать встречи властителя с его чиновниками – канцлером, архивариусом, управителем дворца, новым начальником охраны. Когда потребовалось назначить нового главного советника, этот пост заняла Лиссал. Сначала она говорила мало, но это длилось недолго. Скоро она начала задавать проницательные вопросы, а потом и давать советы. В конце концов решения стали приниматься в присутствии властителя, но под диктовку Лиссал. Вскоре чиновники стали приносить бумаги на ее одобрение, прежде чем представить их на подпись властителю. Роласс Триган, тиранически правивший своим государством, фактически стал пустым местом: он ставил свою подпись там, где ему велели. Учитывая его прежние деяния, я не мог сказать, что действия Лиссал не приносили пользы.