– У меня ноги подкашиваются, – простонала она. – Ты не возражаешь?..

Я взял ее под руку, наслаждаясь ощущением близости ее тела.

– Эларн, – спросила Джесенда, когда мы вышли из лодочного сарая, – что ты собираешься делать?

– Насчет чего?

– Насчет себя. Или ты так и собираешься ждать неизвестно чего, живя на нищенские подачки своего отца, всю оставшуюся жизнь?

– Нет, конечно. Не думаю, что отец по доброй воле позволит мне когданибудь вернуться в Гильдию. Поэтому я собираюсь на ежегодном общем собрании оспорить его решение. Если большинство проголосует за мое восстановление в качестве пловца, отец ничего с этим не сможет поделать. К несчастью, до следующего общего собрания приходится ждать еще девять месяцев.

– А тем временем?..

– Тем временем… Ко мне обратился житель Тенкора, изготовляющий полозы и каноэ. Он собирается открыть лавку в Ступице и предлагает мне ею управлять и вообще постараться сделать катание на волнах популярным в столице. – Больше мне сказать ничего не удалось: Джесенда перебила меня.

– Ты же происходишь из правящей семьи Тенкора! Ты не можешь стать торговцем!

– Жить на подачки отца я тоже не могу, – с сарказмом ответил я. – Я даже не имею гарантии, что он попрежнему будет и этито деньги мне давать. Лучше самому зарабатывать себе на жизнь. – Говоря это, я порадовался, что лишен столичного снобизма, прозвучавшего в словах Джесенды.

– Разве у тебя нет гордости? Эларн, ты же силв!

– Ну и что? Очень многие силвы имеют собственные лавки.

– Именно. Они не работают на когото другого. Они сами платят тем, кто на них работает.

– И где же, потвоему, мне взять деньги, чтобы начать собственное дело?

Джесенда посмотрела на меня как на совершенно безмозглое существо.

– Эларн, ты же силв, – повторила она. – У силвов сколько угодно возможностей раздобыть деньги. К тому же у тебя есть дополнительное преимущество: мало кто из жителей Ступицы знает о том, что ты силв – они не ожидают такого от пловца с Тенкора.

– Ради всех тварей морских, к чему ты клонишь?

– Ну, не знаю… ты можешь отправиться в один из портовых борделей, которые вы, мужчины, так любите, и украсть ночную выручку. Или выиграть в кости с помощью иллюзии в какойнибудь гостинице с сомнительной репутацией…

– Ради бога, Джесенда! Ты что, серьезно?

– Конечно, я говорю серьезно! О, я не предлагаю тебе обокрасть порядочного человека, но ведь существует множество мошенников и злачных мест! А изменив свою внешность… – Джесенда пожала плечами. – Эларн, чтобы пробиться в жизни, ты должен сам для себя создавать возможности! Наверняка нет ничего дурного в том, чтобы обокрасть вора. А найти вора, если ты можешь сделать себя практически невидимым, труда не составит.

У меня похолодела кровь. Я вспомнил о том, что Джесенда говорила о плате своим осведомителям. Так ли велики были ее карманные деньги? А может быть, она воровала?.. О таком я даже и думать не хотел. Однако она была права: у силва, особенно у такого, про которого мало кто знает, что он силв, должно быть множество возможностей украсть и не попасться. Я подумал о том, какая ирония кроется в предложении Джесенды: она считала, что быть торговцем ниже моего достоинства, но советовала воровать, чтобы начать собственное дело!

«О Боже, – думал я, – с ее воспитанием явно было не все в порядке. Такая прелестная девушка не должна бы думать о подобных вещах».

Я поежился и плотнее запахнулся в плащ.

– Поразмысли о том, что я сказала, – прошептала Джесенда, крепче прижимаясь ко мне.

Я и поразмыслил, хотя не был уверен, что мои мысли мне нравились.

– Зайди со мной в дом, – сказала Джесенда, когда мы дошли до боковой двери. – Ты, должно быть, тоже устал. Зайди и отдохни немножко.

Я подумал, что она шутит.

– Моя одежда совсем не подходит для визита. – Мы оба использовали, кроме плащей, которые привез Хатерби, иллюзии одежды; под плащами на нас не было ничего, кроме купальных костюмов. Остальная моя одежда осталась в лодочном сарае.

Джесенда засмеялась и схватила меня за руку.

– Пойдем, мы сделаем себя невидимыми. – С этими словами она исчезла. Ее способность к силвмагии была невероятной: я чувствовал ее руку, державшую мою, но видеть не видел. Если я присматривался очень внимательно, я был в состоянии заметить какоето сияние, легкое марево в воздухе, но и только. Я торопливо огляделся, но рядом никого не оказалось. Я был уверен: мне далеко до умений Джесенды, и любой, кто станет высматривать чтото необычное, меня обнаружит, но Джесенда уже тянула меня к дверям.

– Постарайся идти тихо, ты, киттенкорец! – прошипела Джесенда мне в ухо, когда мы крались через вестибюль.

Сказать по правде, я ошалел. Я тайком проник в дом главы Совета. Я мог скомпрометировать его дочь, если она действительно вела меня в свою комнату… точнее, в целую анфиладу комнат, как скоро выяснилось. Роскошь ее апартаментов поразила меня. Одна комната была отведена только для одежды; несколько полок оказалось заполнено обувью. Джесенда имела собственную классную комнату, где когдато ее учили многочисленные учителя – мужчины и женщины. У Джесенды была собственная гостиная. Каждая пядь в этих покоях была украшена позолотой, мозаикой, фарфором и гобеленами. Думаю, что только тогда я понял, какую власть дает силвмагия, и начал догадываться, какова истинная экономика островов, которые я считал своей родиной. На самом деле силвмаги занимались не созданием иллюзий, не установлением защиты, не целительством – их интересовало распределение богатства и той власти, которую богатство дает.

В тот момент, конечно, у меня не было времени на размышления. Не успели мы войти в спальню, как Джесенда заперла все двери. Потом она развеяла иллюзии, сбросила плащ и подошла ко мне, распуская шнуровку своего купального костюма.

– Джес, – заикаясь, выдавил я, – не думаю, что разумно…

Джесенда рассмеялась, и ее низкий хриплый смех заставил меня задрожать.

– Конечно, нет. Я вообще не верю в разумность, Эларн.

И вот уже она стояла передо мной нагая – такая же прекрасная в реальности, какой я воображал ее в мечтах, – и ничуть не смущенная.

Вспомнив Цисси, я выдавил из себя грубое замечание о том, что у меня нет с собой необходимого приспособления, приобретаемого у аптекаря. Мои слова вызвали еще один взрыв смеха.

– Я силв! – сказала Джесенда. – Я не забеременею, если сама того не захочу, и поверь, сейчас это не входит в мои планы.

Я лежал на спине на смятых простынях и удивлялся своему везению.

Я начал спать с женщинами, когда мне еще и четырнадцати не исполнилось. Я помнил чудо первого раза, но остальные – все остальные – растворились в тумане перед тем, что я только что пережил с той, которую любил. На мгновение все в мире перестало чтолибо значить; остались только мы с Джесендой, и я рискнул бы чем угодно, лишь бы не потерять это мгновение.

– О Боже, – выдохнул я. – Знаешь…

Джесенда перекатилась на бок и посмотрела на меня. У нее был довольный, удовлетворенный вид, который говорил мне больше, чем могли бы сказать любые слова.

– Да?

– Кажется, у меня нет слов.

Она снова рассмеялась своим низким смехом, который обладал властью заставлять мое сердце колотиться как сумасшедшее.

– Таких разов будет еще много. Только запомни, мой тенкорец: никаких больше твоих портовых шлюх.

– Обещаю, – со всей искренностью ответил я. У меня не было ни малейшего желания делить ложе с кемлибо, кроме Джесенды, и если бы она захотела, чтобы все так и оставалось на всю жизнь, я тут же поклялся бы ей в этом.

– Тебе может прийтись нелегко, – предупредила Джесенда. – Такое не будет случаться особенно часто, знаешь ли.

– Слишком рискованно, – согласился я. Меня прошиб пот при одной мысли о том, что мне предстоит незамеченным выбираться из дома Датрика.