Чем больше я узнавал о владычице, тем меньше она мне нравилась. Я подозревал, что она намеренно бывает то очаровательно простой и доступной, то величественно властной, чтобы держать своих придворных в постоянной растерянности. Этрад с его ленивым равнодушием был, возможно, единственным мужчиной, готовым мириться с неопределенностью и подчиненным положением ради явных преимуществ роли консорта правительницы и отца будущего наследника.

Ксетиана и ее спутники в сопровождении свиты, куда входил и я, снова поднялись по лестнице на крышу дворца, а потом по плоским крышам домов, соединенным между собой мостиками, перешли в ту часть города, откуда открывался вид на западные утесы. Сильный ветер нес с собой запахи соленых брызг и кружащихся в небе морских птиц. Дамы взвизгивали и хихикали, когда порывы ветра трепали их юбки и срывали чепчики. Я был признателен ветру за то, что он унес большую часть смрада дун-магии; однако мне приходилось все время нахлобучивать поглубже свою форменную шляпу. Хотя путь по крышам был явно удобнее улиц, народ толпился внизу; лишь немногие следили за состязанием сверху. Когда я спросил одного из гвардейцев, почему это так, он объяснил мне, что на крыши допускались лишь горожане высокого ранга. Ремесленники, торговцы, крестьяне никогда не поднимались на крыши, а высокопоставленные персоны никогда не ходили по улицам. Такие правила показались мне довольно глупыми, но в тот момент они меня порадовали. Чем меньше народа было вокруг, тем в меньшем количестве запахов мне приходилось разбираться, и я мог сосредоточиться на самых важных.

Вид, открывавшийся с платформы, устроенной над самым обрывом, был поразительным. Мы видели перед собой узкий пролив, именовавшийся Тощей Шеей; по воде сновало множество лодочек. Богатые островитяне, запасшись едой и питьем, вышли в море, чтобы наблюдать состязание оттуда. Для нас, смотревших на них с высоты, лодки выглядели как водомерки, беспорядочно скользящие по воде. На другой стороне пролива пять островов, побывать на которых должны были участники соревнования, выстроились гигантской лестницей – начиная с самого высокого, Когтя, на севере до Сухаря на юге. Коготь был слишком далеко, чтобы зрители, собравшиеся на платформе, могли различить что-нибудь, кроме высоких колонн храма ветра. Люди казались всего лишь разноцветными точками…

К этому времени я знал, что с Когтя до следующей части маршрута, Крюка, можно было добраться, скользя вдоль натянутой веревки. Для перемещения с высокого острова к более низкому достаточно было прицепиться к ней и пролететь все расстояние; путь в обратном направлении был более трудным, но все-таки возможным; приходилось, правда, пользоваться блоками и противовесами. Местные жители, по-видимому, сочли, что висячий мост делать там не стоит, хотя я и не мог понять, чем существующая конструкция лучше. Как ни напрягал я зрение, разглядеть веревку я не мог: она сливалась со скалами и морем.

Маршрут гонки проходил по восточному краю Крюка, и участники соревнования стали бы лучше видны наблюдателям с главного острова. Следующий остров, Корка, был совсем близко от Крюка и ниже его; затем шел Плавник, почти соприкасавшийся с Коркой, и наконец самый низкий из всех, Сухарь, необитаемая скала, которую неумолимо грызло море. Эти четыре острова обычно соединялись деревянными мостиками, больше похожими на сходни, но ради состязания их убрали. Участники должны были перепрыгивать через узкие расселины. Для тех, кому это не удавалось, падение бывало смертельным. Расстояния между островами не превышали роста взрослого человека, и такой прыжок не представлял трудности для хорошо подготовленного атлета… если, конечно, он не боялся высоты. У меня, например, от одного взгляда на узкие проливы между островами во рту становилось сухо.

Когда владычица и ее гости прибыли на смотровую платформу, первые из участников состязания уже бежали через Коготь в сторону канатной дороги. Важно было добраться туда первым, потому что переправляться разрешалось только одному человеку зараз, и ожидание означало потерю драгоценных секунд. Волнение зрителей накатывало на меня пахучими волнами. У некоторых вельмож были подзорные трубы, и с их помощью можно было разглядеть бегущих впереди; вокруг стали заключаться новые пари. Ксетиана, конечно, не стала пользоваться своей подзорной трубой. Она с успехом притворялась беззаботной и как школьница радовалась, когда узнала, что на третьем месте находится женщина. Меня, конечно, это не обмануло: на самом деле Ксетиана была сосредоточена и напряжена, как струна.

Я оглянулся, пытаясь разглядеть, где прячутся лучники. Я обнаружил нескольких, находившихся поблизости, но остальных не смог найти даже после того, как командир гвардейцев сказал мне, куда смотреть. Платформа для знати и окружающие крыши были разукрашены флагами, так что ловкому человеку было где укрыться. Другое дело, что взять злого колдуна на прицел лучникам было нелегко: вокруг сновало слишком много народа. Придворные дамы явно больше интересовались возможностью похвастаться нарядами, чем состязанием, а многие мужчины предпочитали стоять у ограждения, а не сидеть на своих местах.

Возбуждение среди зрителей возросло, когда первый из участников переправился по канатной дороге с Когтя на Крюк и помчался по пастбищу, распугивая овец; скоро его не стало видно.

– Мы снова увидим его через несколько минут, – сказала Ксетиана, – когда он обогнет бухту.

К тому времени, когда бегун действительно появился, с ним поравнялись еще несколько человек. Ни на одном из них не было видно красного пояса, и, к огорчению Ксетианы, оказалось, что женщина отстала. Первый из достигших края Крюка участников не колебался ни секунды: он перемахнул через пропасть, отделявшую Крюк от Корки, взмахнул руками, восстанавливая равновесие, и помчался дальше. Порыв ветра донес до меня запах его усталости.

Второй бегун задержался на мгновение, чтобы отдышаться, но тоже совершил прыжок. Третий, тот, кто первым воспользовался канатной дорогой, совсем запыхался, но прыгнул с разбегу… и поскользнулся на самом краю обрыва. Зрители ахнули, и исходящая от них смесь запахов страха и острого интереса заставила меня поморщиться.

Бедняга начал скользить вниз, безуспешно хватаясь за камни. Усталый и растерянный, он, казалось, был не в силах остановить неизбежное падение в пропасть. Однако в последний момент несколько смотрителей, дежуривших у самого узкого места, сумели схватить его и вытащить на ровное место. По рядам зрителей пронесся вздох разочарования, смешанного с облегчением.

– Неудачник, – равнодушно сказала Ксетиана. – Ему теперь придется всю жизнь носить клеймо – его спасли смотрители. Он никогда от него не избавится, разве что победит в каком-нибудь новом состязании.

Через несколько минут мы увидели, как двое возглавляющих состязания бегунов перепрыгнули на Плавник – маленький остров, где обитало единственное крестьянское семейство, а потом – на Сухарь. В этот момент Ксетиана поднялась и обратилась к Гетелреду:

– Сир-силв, я с моими дамами возвращаюсь во дворец – нам следует переодеться перед окончанием соревнования и последующими торжествами. Думаю, что вы с Этрадом предпочтете остаться: тебя наверняка интересует, как закончат гонку твои люди.

Гетелред встал и поклонился. Его улыбка стала несколько натянутой. Я почуял его разгорающийся гнев и сделал шаг к нему. Злой колдун не был глуп: он понял, что Ксетиана втайне смеется над неспособностью его приспешников победить в состязании. Впрочем, он подавил раздражение.

– Конечно.

Я поежился, уловив, какая злоба скрывается за любезной улыбкой.

Ксетиана повернулась к Флейм.

– Госпожа Лиссал, не желаешь ли присоединиться ко мне? Этрад приведет благородного Гетелреда во дворец к началу празднества. Не так ли, любимый?

Этрад поклонился в свою очередь, не показывая никаких чувств. Ксетиана и ее дамы вместе с Флейм в сопровождении гвардейцев под командой секурии удалились. Флейм казалась почти бесплотной: отстраненная, погруженная в себя…