Крутов доложил о своем приходе.

— Подходите ближе, — пригласил его Черняков. — Я вызвал вас по такому вопросу: дивизия Безуглова начала наступление на Лиозно. Мы должны сменить один из ее полков, чтобы она могла уплотнить свои боевые порядки. Этот полк ведет бой за Кулятино. Майор Еремеев ведет туда свой батальон, и вы пойдете с ним. К моему приходу уточните обстановку у соседей. Если понадобится, займитесь там кое-какими формальностями смены, но об этом скажет начальник штаба...

Становилось темно. Связисты зажгли лампу и поставили на стол. Черняков одобрительно кивнул головой, убавил фитиль — лампа стала коптить. Большие тени заколыхались по стенам. Скрипнув, распахнулась дверь, и в горницу вошел заместитель командира полка по политической части Кожевников — подполковник, человек лет сорока на вид.

— А-а, вот и комиссар, — сказал Черняков. — Генерал приказал в девять выступать.

Кожевников молча кивнул головой: «Хорошо», — и поздоровался с офицерами, задержав взгляд на Крутове.

— Будет помощником начальника штаба, — обронил Черняков. — Пойдет с Еремеевым.

Кожевников придвинул табуретку к столу и сел. Неторопливо снял пилотку, пригладил блестящие, как вороново крыло, волосы. Иронически снисходительная улыбка скользнула по лицу и затаилась в уголках губ.

Потомок забайкальских казаков, он унаследовал по материнской линии бесстрастный характер, лицо с бурятскими чертами — скуластое, с раскосыми глазами, а по отцовской — высокую, ладную, крепкую фигуру. Ремни полевого снаряжения охватывали его атлетические плечи. На гимнастерке поблескивали два ордена и золотистая ленточка — знак тяжелого ранения.

— У вас что-нибудь есть к офицерам? — спросил его Черняков. — У меня — все!

— Я бы попросил вас, товарищи офицеры, — сказал Кожевников, — чтобы вы довели до бойцов сегодняшнюю сводку Совинформбюро. Во-вторых, обратите их внимание на то, что мы первыми в дивизии вступаем в Белоруссию. На этой вот речушке, — он отыскал ее на карте и показал, — кончается Смоленская и начинается Витебская область. Расскажите, как ждет Белоруссия своих освободителей. Конечно, ночь не особенно благоприятная пора для партийной работы, но кто знает, будет ли для этого время днем...

... Батальон уже вытягивался из деревни, когда начальник штаба наконец отпустил Крутова. Осенние сумерки очень коротки, и едва солнце скрылось, как небо стало гаснуть и вскоре потемнело. Только над самым горизонтом пробивались зарева далеких пожаров. Тяжелой поступью, с шорохом, темной бесформенной массой ползла по дороге пехота. Крутов обогнал ротные колонны и пристроился к майору Еремееву, шедшему во главе батальона.

— Чертовски темная ночь, — пожаловался комбат. — Можно людей растерять!

— Не заснут — отдыхали...

— А я, брат, ждал тебя обратно на роту, — помолчав, сказал Еремеев. — Не везет мне на командиров. Назначил взводного — ранило, даже не успел к нему приглядеться. А теперь прислали из резерва, так себе — ни рыба ни мясо...

— Я хотел...

— Хотел, а не вернулся.

— Назначили, — ответил Крутов. — По мне, где ни служить, все равно на передовой...

— Э-э, не говори! В штабе не то что в роте. Как ни крути, а все подальше и на глазах у начальства. — Еремеев был настроен иронически, но Крутов не обратил на это внимания.

— Еще не знаю, как получится. Я легкой жизни не ищу...

Когда батальон подошел к месту назначения, начало светать. В сумерках вставали по сторонам силуэты кустов. На небольших пригорках догорали деревенские избы и сараи.

— Кулятино, что ли? — спросил Еремеев и полез в планшетку за картой.

— Оно самое. Белоруссия!

Чад плотной пеленой, будто одеялом, застилал низину. На пожарищах потрескивали головни, языки пламени лениво долизывали столбы и обрушившиеся стропила, смрадно дымилось слежалое сено, курился назем. На уцелевшей изгороди захлопал крыльями петух, дурным охрипшим голосом заорал «кукареку». Это было столь неожиданно и дико, что офицеры вздрогнули. Потом кто-то засмеялся и сказал:

— Куры целы, фриц торопился!

— Видать, припекло!..

Ни одна живая душа не встретила батальон, и Еремеев забеспокоился:

— Что-то я не вижу, кого мне здесь сменять.

— Ничего удивительного, наступают, ушли вперед. Поищем. А вот и Малышко идет, наверное, знает!

— В километре отсюда ведет бой за Мальково другая часть, а нужный нам полк должен быть левее, — сказал Малышко и махнул рукой в направлении Лиозно, откуда доносилась глухая частая стрельба. — Здесь я все обегал — нет. Придется там искать.

— Ну, бегать с батальоном я не буду, — возразил Еремеев.

— А я пойду. Надо присмотреть наблюдательный пункт, а то Черняков приедет — устроит мне «сабантуй»...

— Я с тобой! — решил Крутов.

— Найдете «соседа», сразу сообщайте, куда выходить, — попросил их Еремеев. — А я тем временем пощупаю, что тут впереди меня делается.

Крутов вслед за разведчиками поспешно спустился в низину. Под ногами чавкала грязь. На гати были следы людей и повозок.

— Наши прошли, — сказал Малышко и поднял с земли патрон от русской трехлинейки.

Повстречавшийся боец сообщил, что видел невдалеке командира дивизии генерала Безуглова с офицерами. На первой же возвышенности Крутов увидел бойцов, роющих окопы, и качающийся прут антенны. У рации с картой в руке сидел генерал, в кожанке с полевыми погонами и в фуражке с красным околышем. Суровое, словно наспех вылепленное лицо генерала было хмуро. Резкие складки лежали меж бровей и по сторонам упрямо сжатого рта. Крутов обратился к генералу.

— Где вы пропадали до сих пор? — загремел командир дивизии. — Мои дерутся уже у Лиозно, а я вынужден держать полк Томина в стороне, ожидая вас. Вы смотрите, вот мои уже где!

Постукивая пальцем по карте, он показал Крутову обстановку. Красные полукружья наступающих частей, стремясь охватить Лиозно, упирались в большак.

— Товарищ генерал, вас вызывают, — подал ему наушники радист.

— Что, ты уже на большаке? Перехватили? — зычным, как труба, голосом спрашивал кого-то генерал.

«Ну и голосище же у него», — с удивлением подумал Крутов и переглянулся с Малышко.

— Давай, давай, нажимай южнее! Я тебя сейчас подкреплю. Смелей действуй! Что тебе «сосед», плюнь на него! Твое дело — вперед! Понял? — приказывал генерал без обычных в разговоре по рации «Как поняли? Прием!» — Ну-ка, моего начальника артиллерии!

— Товарищ полковник, к генералу!

— Полковника к генералу! — с готовностью подхватило несколько голосов.

Неподалеку из щели вылез полковник и рысцой затрусил к «хозяину».

— Левый полк оседлал большак у Лиозно, жмет противника к железной дороге. Подбрось туда пару батарей на прямую. Пусть идут следом и чтоб с большака ни шагу! — приказал ему Безуглов. — Да стань ты по-человечески, не тянись! Скажи, что твои делают?

— Запрашиваю, — уклонился от ответа полковник.

— Значит, не знаешь. Иди! — досадливо махнул рукой Безуглов. Он не мог быть без движения и тут же ткнул под бок телефониста: — Ну-ка, Томина! — Едва взяв трубку, он сразу заговорил о деле: — Эй, Томин, это я! Как твои, не подвигаются? Что, с кем говоришь? А вот я сейчас приду, узнаешь сразу... Узнал? То-то! Ты почему не организовал встречу «соседа»? Приказывал?.. А кто за тебя проверять должен, я? Так накажи кого следует! А теперь слушай: посылаю к тебе «соседа», заканчивай побыстрей с ними «работу» и выходи на Боровню.

— Ему же надо на Городок, — подсказал генералу майор-оперативник, прислушивавшийся к разговору.

— Что ему делать в Городке? Из Боровни он двинет на Черноручье!

— Но это в чужой полосе. Смотрите!

— Что ты мне тычешь в нос эту бумажку? — отстранил карту генерал. — Раз я впереди, тут я царь и бог и мне не до антимоний. Всякие разграничительные линии для тех, кто сзади, чтоб не толпились... Понял? А я воюю, и если пошло на левом фланге, давай сюда все!

Офицер связи повел Крутова и Малышко в полк Томина.

— Эй, офицер! — закричал вдогонку генерал. — Будешь вести свой батальон, веди с умом. В Мальково и на двести один — противник!