— Благодарю вас, учту, — ответил Крутов.

— Ты что, уже генералам благодарности раздаешь? Есть, а не благодарю!

— Есть! — щелкнув каблуками, ответил Крутов. Ему понравился энергичный горластый командир дивизии. — Видно, не цацкается со своими? — спросил он офицера связи.

— Ого, дает жизни. Не заржавеешь!

— С чудаковатинкой генерал!

— Не без этого, — горячо заговорил офицер связи о своем генерале. — Бойцы любят его. А почему? Да потому, что на войне и так тяжело, иной раз хоть волком вой, а если еще начальство такое, что не пошутит, ни участливого слова не найдет, то и шевельнется порой думка: а считают ли меня за человека, или я только активный штык? Каждый хороший генерал должен быть с чудаковатинкой!

— Значит, умный генерал, хорошо знающий военное дело, но без чудачества — не является хорошим? — весело осведомился Крутов у своего спутника.

Офицер связи пожал плечами, обиженно покосился на улыбку Крутова и заговорил убежденно:

— Узкий специалист — не больше. Пусть работает в штабе. Если он не может или не хочет найти для нашего брата теплого словечка, когда нам трудно, так он не совсем и умный.

Крутов покачал головой. Впрочем, спорить было некогда: они подходили к расположению Томина.

Подполковник Томин — довольно моложавый на вид, с худощавым интеллигентным лицом и близоруко прищуренными глазами — встретил офицеров запросто, как давно знакомых.

— Заходите ко мне в щель, а то тут иногда постреливают, — пригласил он их.

В самом деле, кустарники, окружавшие наблюдательный пункт, иссеченные пулями и осколками, не представляли надежного укрытия.

— Видно, недалеко? — кивнул в сторону противника Крутов.

— Полюбопытствуйте, — предложил Томин, уступая им место у стереотрубы. — Близок, будь он неладен!

К тому времени, как офицеры вернулись в батальон, туда подъехал на лошади Черняков.

— Ведите, показывайте! — приказал он им.

Отдав поводья ординарцу, он пошел за ними на возвышенность. Вдали раскинулась деревня Мальково; к ее южной окраине примыкала березовая роща. Среди домов взметывались клубки дыма, и тяжелый гул, забивая клокотание пулеметов, докатывался до офицеров.

— Соседи воюют! — сказал Крутов. — Как раз перед самой рощей лежат.

Черняков поморщился и, резко обернувшись к Еремееву, упрекнул:

— Видите, что сменяемая часть ушла вперед, чего было сидеть и ждать? Надо было идти следом, искать!

Еремеев пожал плечами.

— Как теперь туда поведете батальон? — продолжал Черняков. — Место совершенно открытое... Не представляю...

Справа, развернувшись цепью, вышло стрелковое подразделение.

— Чьи это? — спросил Черняков.

— Нашей дивизии — Коротухина!

Из-за Мальково донесся отдаленный грохот батарей, воздух засвистел, застонал, и вблизи цепи выросли черные султаны разрывов. Бойцы залегли, а потом стали бегом возвращаться в рощу.

При одной мысли попасть под такой огонь Крутов поежился и зябко повел плечами. Еремееву тоже было не по себе.

— Выводите! — сердито приказал Черняков и, хотя офицеры ни словом не возразили, повторил гневно: — Выводите! Не могу же я отменить наступление, если оно уже началось. Не вправе! Вы это понимаете?

— Вот дела, Павел Иванович! — тяжело вздохнул Еремеев, когда остался наедине с Крутовым. — Ну куда тут сунешься с батальоном, когда ни кусточка, ни ровочка. Все как на ладони, а приказ... Мы привыкли: устал — жалко, ногу натер — жалко, а когда по башке осколком стукнет, тогда как?

...Вскоре из Кулятино, в обход открытого поля, болотом пошла цепочка людей. Заговорила вражеская батарея. Было страшно за идущих, когда снаряды взметывали фонтаны грязи поблизости от них. Но движение продолжалось.

Передние уже исчезли в кустарниках по другую сторону болота, когда в Кулятино появилось несколько всадников. Впереди, на вороном коне, ехал Дыбачевский. Он сидел в седле ловко, как влитый, приосанившись, и беспокоил жеребца шпорой. Тот горячился, по-лебединому выгибал шею и часто перебирал тонкими ногами в забрызганных грязью белых «чулках».

— Вот не вовремя поднесло, — тоскливо сказал Еремеев. Он одернул телогрейку, выбившуюся из-под ремня, и пошел докладывать.

— Что за крестный ход в Курской губернии? — иронически воскликнул Дыбачевский.

— Вывожу батальон на исходное! — громко отрапортовал Еремеев.

Уставив руки в бока и чуть откинувшись в седле, Дыбачевский расхохотался:

— Ох, этот Черняков! Ручаюсь, что завтра получу докладную о новых боевых порядках!

Вторя генералу, расхохотались и его спутники. Особенно заразительно залился смехом краснощекий подполковник, сидевший на резвой каурой лошадке. Крутов неприязненно взглянул на него: «Гогочет, ровно гусь на проталине, а чего?»

— Коротухин, а где твои? — обернулся генерал к подполковнику. Тот сразу, будто поперхнулся смехом, умолк и, выдвинувшись чуть вперед, бойко ответил:

— Наступают! Только что доложили.

— Веди, посмотрим, — распорядился генерал и, не взглянув больше на Еремеева, все еще стоявшего вытянувшись, спрыгнул с лошади.

К полудню все подразделения сменяемого полка вышли из боя, и Томин зашел проститься к Чернякову.

— Счастливо вам воевать! — сказал он. — Наши уже в Лиозно, очистили половину города. Вы тут не засиживайтесь, нажимайте, тогда и там веселей пойдет.

— Сейчас подойдет еще один мой батальон и я атакую, — заверил его Черняков.

Однако Дыбачевский не дал согласия на атаку.

— Пусть подтянется все хозяйство Коротухина, тогда ударим одновременно!

— Но противник вот-вот отойдет!

— Никуда он не денется, — самоуверенно сказал генерал. — Жди, когда прикажу!

Над Лиозно поднялись в небо темные столбы дыма, взметнулись языки пламени. Донеслись протяжный скрип, вой, а потом и тяжкие бомбовые удары реактивных метательных снарядов «М-40».

— У Безуглова, — прислушавшись, сказал Крутов. — По нему бьют...

— Товарищ полковник! — закричал наблюдатель.— Противник отходит!

Черняков проворно подскочил к стереотрубе, глянул и, крикнув: «Хозяина!», — схватился за телефонную трубку.

— У меня отходят!

Дыбачевский долго молчал, наконец произнес:

— Начинай!

Стрелковые роты, преследуя отступающего противника, вскоре скрылись из поля зрения, и Черняков свернул свой командный пункт. Полк выходил на одну линию с наступающей дивизией Безуглова. На большаке Лиозно —  Сураж Черняков остановился, чтобы информировать генерала.

— Одиннадцатого! — приказал он радисту.

Дыбачевский был недоволен:

— Чего же ты копаешься? На словах закоперщик, а как до дела, так пусть другие впереди? Ведь Коротухин уже давно на большаке сидит. Давно сидит... Сейчас докладывал. Как поняли? Прием!..

— Понял вас, понял... Не знаю, когда он успел, ему было дальше, чем мне. Прием!..

— Я тоже не знаю, — насмешливо сказал Дыбачевский. — Вероятно, кроме желания бить врага, надо еще уметь это делать. Уметь... Поняли?

Черняков был озадачен и расстроен. Разговор по радио слушает вся дивизия, чтобы быть в «курсе». Это в порядке вещей.

Сумрачный, он отошел от рации, и то, что увидел, поразило его, как громом. У обочины дороги среди кустов лежали чьи-то разведчики. Над рацией у них еще торчал прут антенны.

— Откуда? — все еще не веря себе, спросил Черняков. Офицер встал и, застегивая планшетку с картой, доложил:

— Пешая разведка Коротухина!

— Возмутительно! — Черняков крутнулся на каблуках и побежал к своему радисту.

— Товарищ одиннадцатый! — закричал он, когда генерал отозвался. — Вас нагло обманывают. Рядом со мной пять «мальчиков» Коротухина влезли в чужую полосу, а докладывают вам, что на большаке все «хозяйство». Как это назвать? Прием! — Черняков тяжело дышал.

— Понял вас хорошо. Мне, кто бы ни вышел, все равно, — ответил генерал. — Разберитесь сами. Не теряйте из виду противника...

Черняков долго не мог успокоиться, крупными шагами мерил обочину дороги взад-вперед. Он был не на шутку обижен: его люди были сегодня первыми, а Коротухин обманом забрал у них эту заслугу.