— Противника близко нет, — рассказывал Малышко, — мы с километр прошли — никого! Потом вдруг слева пулемет. Подобрались, нагрянули, двух уложили, а этого субчика прихватили... Давай, товарищ майор, двигай свое войско! — весело закончил он, довольный собой, своими разведчиками и тем, что им удалось так просто захватить «языка».

Поманив за собой Крутова в угол, он зашептал:

— Ты знаешь, что говорит этот Альберт? Они ждали нашего наступления. Вот, сволочи, подслушали... У них тут была целая команда со специальными аппаратами, а наши в открытую по телефонам шпарили. Правда, поздно, говорит, узнали. Только и успели кое-где пехоту из-под удара выдернуть. Вообще-то ку-у-льтурный тип, какой-то там университет кончил!.. Хочешь, поговори с ним, он по-русски немного кумекает...

Пленный снял пилотку и осторожно пригладил прилизанные волосы. Он старался держаться поближе к Малышко и, увидев у него в руках портсигар, попросил закурить. Пальцы его дрожали.

— Ну его к дьяволу, времени нет, — отмахнулся Крутов. — Сейчас пойдем, тут не до него... Веди его побыстрей к Чернякову, может, он еще что путное знает...

Батальон начал наступать, и комбат прошел мимо Крутова вместе со своими связистами. Наступали осторожно, ощупью. Развернув роты в боевой порядок, Еремеев двигался вместе с ними. На случайные выстрелы бойцы не отвечали. Крутов держался рядом с комбатом, но на душе было неприятно, когда пули летели откуда-то сбоку, чуть ли не сзади. Правда, с правого фланга их прикрывал батальон Усанина, но чем черт не шутит?.. Вдруг засада!

Неожиданно впереди взвилась ракета. Она еще не долетела до земли, как ударила пулеметная очередь. Кто-то вскрикнул от боли, кто-то заорал: «Ложись!»

По кювету дороги, пригибаясь, бежал боец, спрашивая на ходу комбата.

— В чем дело? — откликнулся Еремеев.

— Товарищ майор... Докладывает боец Бабенко. Там пулемет. Командир роты спрашивает, что делать.

— Что? Вас учить? — крикнул Еремеев, в негодовании поднимаясь в кювете во весь рост. — Забыли?

— Что вы, товарищ майор, — оторопел боец, сроду не видевший комбата в таком гневе. — Да мы сами, мы только спросить...

Но Еремеев, не слушая его, уже бежал по кювету к командиру роты. «Э, — подумал Крутов, — правду говорят, в тихом-то омуте чертей вдвое!» Вскочив, он помчался следом. Еремеев насел на командира роты:

— Забыли? Забыли, чему учил вас полмесяца? Пулемет! — злобно передразнил он, даже не пригнувшись, когда трассирующие пули, свистнув над головой, унеслись вдаль. — Встать, когда старший командир стоит! — снова заорал он на ротного. — Действуйте, а не разводите руками!

— Кудря! Подавить пулемет! — приказал командир роты.

— Разрешите и мне? — обратился Бабенко.

— Давай! Быстрей...

Из темноты донеслась тихая команда: «Тачкой вперед. Пошел, ребятки!» Прошуршала по мерзлой земле плащ-палатка.

Вражеский пулемет, было замолчавший, снова сыпанул пулями. В ответ гулко ударил станковый пулемет Кудри.

— Наш перекукует немецкого, — сказал боец, лежавший рядом с Крутовым. — Кудря на эти дела мастак. Он «барыню» на своем пулемете выстукивает...

«Максим» замолчал. Молчал и вражеский пулеметчик. Рванув тишину, грохнула противотанковая граната.

— Ну, что, долго они там будут копаться? — подал голос Еремеев.

Послышались шаги торопливо идущих людей. Бабенко, бросив к ногам немецкий пулемет, сказал:

— Вот, трофей. Ваше приказание исполнили.

Этой ночью еще не раз вспыхивала перестрелка, но батальон упорно продвигался вперед, пока не вышел к тому месту, которое указал на карте Черняков.

Еремеев обосновался прямо на дороге, в глубокой воронке, вырытой реактивным снарядом. На Крутова он сердился и избегал разговора. Полковые связисты, тянувшие линию за батальоном, собрались в обратный путь. Крутов присоединился к ним. Вдоль дороги отдельными группами бойцы долбили землю. Это Усанин прикрывал Еремеева от возможной контратаки во фланг.

Черняков перешел в тот самый блиндаж, который оставил Еремеев. Было шумно. Связисты перекликались со своими промежуточными контрольными постами, громко разговаривали офицеры. Коротко доложив обстановку в батальоне, Крутов присел в самом углу блиндажа.

Усталость брала свое. Постепенно он потерял нить разговоров, задремал. Он еще помнил, как ушел из блиндажа Кожевников «подтолкнуть тылы», как спрашивал по телефону Черняков Усанина про его успехи, но это уже урывками. Помнил, была мысль, как бы его не послали опять куда, и на этом все обрывалось. Крутов уснул, будто канул в воду.

Вспомогательный пункт управления армии — ВПУ — размещался на небольшом удалении от линии фронта в деревне Черноручье.

Громыхание своей артиллерии доносилось сюда, как раскаты далекой грозы. В окнах тонко и жалобно звенели стекла, вздрагивая, когда сильные удары сотрясали землю. «Пушечная бригада», — отмечал про себя Березин.

Потом громыхание прекратилось. Скупые строки телеграфных лент донесли, что части ведут бой в глубине обороны противника. В двенадцать часов Березин передвинул на своей карте красные полукружья наступающих дивизий на зубчатую линию переднего края обороны противника. В два — перенес их чуть вперед — заняты деревни Зоолище и Шарики. В три — положение не изменилось. Только у Безуглова, наступавшего левее Дыбачевского, части продвинулись на два километра. Наступление затухало.

Почему? — этого Березин не мог прочесть в донесениях, узнать по телефону. Не раздумывая, он выехал в войска, чтобы своими глазами увидеть положение дел и понять, отчего исходит неясность.

Туман мешал видеть, что делалось по сторонам дорог, но Березин и без того знал, что все овраги и рощицы до отказа забиты войсками артиллерией, машинами. Это свежие части — гвардия. Ему очень важно определить — не настал ли момент для ввода их в бой? Бросить их в наступление, когда моральное состояние обороняющихся частей противника еще не надломлено, значило растратить силы понапрасну на второстепенные задачи. Опоздать — все равно, что боксеру нанести удар, когда противник уже от него закрылся.

Судя по донесениям, гвардию вводить рано. Но, если Безуглов еще продвигается, не намечается ли у него что-нибудь похожее на успех? К нему и направился Березин.

На наблюдательном пункте он застал горячую суету сборов. Майор — начальник оперативного отделения — доложил:

— Генерал ушел на наблюдательный пункт командира полка.

— Указывайте дорогу, — приказал Березин, усаживая майора в свою машину.

Безуглова они нашли в окопе, недавно отбитом у противника. Он не спеша доложил Березину, что ведет бой двумя полками, что противник сопротивляется и отступает без всякой паники.

Безуглов озабоченно сдвинул брови, припоминая, что еще необходимо доложить командующему.

— Так вот, — сказал он, — неожиданности у нас не получилось, болтаем много, когда молчать надо, а теперь из-за каждого куста приходится выковыривать пулеметчиков, своих солдат класть.

Это была суровая, неприятная правда, и Березин смолчал: он это уже знал.

— Приказал Томину спать, а как стемнеет — пущу на Бояры, — продолжал Безуглов.

— Правильно! — сказал Березин. — Главное — не дать передышки немцу. Перестраивайтесь на ходу, просачивайтесь в тыл и разворачивайтесь у него за спиной. Где надо, действуйте мелкими группами, больше шуму. К утру Бояры должны быть у вас!

— Возьму! — пробасил Безуглов.

Березин выехал в обратный путь, твердо уверенный, что для гвардии время еще не пришло. Еще он был почему-то уверен, что Безуглов обязательно возьмет Бояры. Нравились ему люди, умеющие в любой обстановке оставаться деловитыми и напористыми.

Вернувшись на ВПУ, Березин, забыв о времени, еде, отдыхе, отдался делу. Он любил целиком погружаться в работу, любил, когда становилось тесно во времени до того, что вздохнуть некогда, когда забываешь о себе, а только чувствуешь — остановись, и замрет, как птица на лету, вся сложная машина руководства боем. Обычно он умел заставлять себя сосредоточиваться, но сейчас, о чем бы ни приходилось думать, в голове неотвязно стояли Бояры. Хотелось узнать, как идут дела, но он терпеливо ждал сообщения от Безуглова, не желая дергать его телефонными разговорами. «Двинуть полк с места и то надо время, а тут взять такую деревню. Позвонит сам», — думал он, совершенно не предполагая, что события уже идут полным ходом.