Облокотившись на высокие перила, Бойченко долго стоял, наслаждаясь прохладой. Вся его энергия в последние дни уходила на подготовку предстоящей операции. Прямая подготовка началась двадцать дней назад, а до этого? Разве не были предшествующие бои за Витебск для армии суровой школой? Можно смело сказать: они многому научили армию. Пополняясь людьми, воевавшими в Сталинграде, на Курской дуге, под Ленинградом, на Украине, боевыми участниками сокрушительных ударов по врагу, впитывая опыт других фронтов, армия росла, качественно менялась.

Предстоящая операция — творение сотен и тысяч людей, их труд, их опыт, их безграничная жажда победы. Кто мог заставить орудийные расчеты буквально по полочкам рассортировать снаряды согласно каждой цели, занумеровать их, разложить в идеальном порядке? Кто-то один начал, сотни других немедленно подхватили. На исходе дня Березин указал артиллеристам, что неплохо бы полить водой преддульные конуса, чтобы пыль, поднятая во время стрельбы, не демаскировала батареи. Уезжая с переднего края, Бойченко сам видел, как сотни людей вышли с ведрами, котелками, банками таскать воду для поливки...

Остается каких-то пять часов до начала проверки.

— Как командующий? — спросил Бойченко часового, когда тот поравнялся с блиндажом.

— Лег отдыхать, товарищ генерал. Только что...

— А-а, ну и мне пора!

А Березин между тем ворочался на постели, тщетно призывая сон. Ему так необходимо быть к утру со свежей спокойной головой. Вместо этого о чем только не думалось!

Недавно его вызывали в Москву, и ему удалось встретиться с семьей. Радость, которую он носил, была слишком короткой. Дети повзрослели, были заняты чем-то своим и встретили его настороженно, как ему показалось, даже холодно. Возможно, он сам был в этом виноват, так как мало уделял им времени, весь отдаваясь службе. Странно, но раньше, маленьких, он их любил больше. Что это, возрастное? Он многого тогда не понял, не разобрался. Не было времени, не успел!

Ночью, слушая неторопливые сетования жены на трудную жизнь, он оставался равнодушен к ней. Разве Березин думал когда, что их любовь уйдет бесследно, что им не о чем будет говорить? Разве назовешь разговором эти жалобы на то, что дочери нужны наряды, что у других чернобурки, а у нее их нет, у других удобства, а она якобы лишена их?.. Ведь раньше они прекрасно обходились без всего этого и были счастливы. Или он просто огрубел на фронте?

Он мог задержаться в Москве на лишний день, но не пожелал, и никто из домашних об этом не сожалел, как будто так и надо. Уезжая, уносил тоскливое чувство. Потом, со временем, все это притихло, потеряло остроту и лишь сегодня, в такое неподходящее время, вдруг всплыло...

Березин встал с постели и стал расхаживать по комнате. Перед ним мелькали лица, встречи и разговоры с самыми различными людьми, с которыми сталкивала его служба. Пришли заботы, и среди них, — еще чего не хватало! — «Нужен бы хороший дождь...» — «Ах, черт, не проверил, исполнили артиллеристы мое указание или нет? Ведь метеорологическая сводка предсказывает на завтра солнечный день. Хотя бы ветер был с востока, чтобы дым и пыль от разрывов не закрыли наблюдение после первых же залпов», — подумал он и подошел к окну. За стеклом была темнота, ни одной звездочки.

Не надевая фуражки, Березин вышел за порог. По тропинке прохаживался часовой. В плащ-палатке, с автоматом на груди, он мерно шагал от блиндажа к блиндажу, взад и вперед, и его темная фигура почти сливалась с кустами, как только он отходил на несколько метров. Кое-где проглядывали звезды, но их было мало.

— Вроде облачко? — спросил Березин.

— Тучки ходят, товарищ генерал, — ответил боец, остановившись. Он не знал, чего больше надо командующему, дождя или хорошей погоды.

— Может, все же небольшой соберется, а? — выдал Березин свое тайное желание. — Как думаешь?

— Вполне возможно! Долгого ждать не приходится, а небольшой, глядишь, накрутит. Да и росы нет, вы сами попробуйте, товарищ генерал, лист-то сухой почти... Соберется, непременно соберется, — уже уверенно заявил боец.

Ему было немного жаль генерала. В такой поздний час он не спит и завтра, чуть свет, опять будет на ногах. Хотелось как-то успокоить Березина.

— Вы бы не тревожились, а ложились спать, — сказал он чуть погодя. — Я покараулю и чуть что сразу в окошечко стукну, чтобы знали... Когда его ждешь, так он как раз долго и не бывает!

— Стукни, — согласился Березин и уже повернулся уходить, когда часовой кого-то громко окликнул: «Стой! Кто идет?»

— Не видишь? — раздался спокойный голос Тони-официантки, вынырнувшей из темноты с посудой.

Она поднялась по ступенькам и с укоризной сказала:

— Что же вы про ужин забываете, товарищ генерал?

— Так, устал, наверное, не хочу. Лучше завтра пораньше, часиков в пять...

Она молча пожала плечами: «Смотрите сами» — и пошла обратно.

— Не споткнитесь, — поддержал ее Березин за мягкие, оголенные по локоть руки.

На миг пришла мысль вернуть ее. Стоило сказать одно слово... Он подавил в себе это желание и усмехнулся со скрытым сарказмом. Он не слышал, как во второй половине ночи раздался шорох и первые редкие капли упали на пыльную землю, на листву, которая ждала влаги...

Часовой поднял голову и подставил лицо теплому освежающему дождю. Он улыбнулся, постоял немного, ожидая, когда он участится, и только когда вокруг зашумело, чуть-чуть побарабанил в оконное стекло.

— В чем дело? — спросил Березин, уже забыв о своей недавней просьбе.

— Идет, товарищ генерал, да крупный такой, — сказал часовой.

— А, дождик... — вспомнил Березин. — Спасибо!

Довольный тем, что даже самое ничтожное его желание сбылось, он сразу же снова заснул.

Рано утром Березин был разбужен телефонным звонком.

— Да! — громко сказал он, поднимая трубку. — Березин!

— Вы приказывали вас разбудить...

— Хорошо. Очень хорошо!

Проделав быструю и резкую гимнастику, он сел бриться. Издалека, с юга, донесся ровный тяжелый гул. Березин прислушался, как чуть подрагивает в окне стекло, и взглянул на часы: пять! Наступление у соседей началось. «Минута в минуту. Наш черед через час!» — подумал он и, ощупав подбородок, стал старательно скрести его бритвой. Он еще умывался, когда раздался грохот артиллерийского налета. Это уже на его участке. «Чего доброго, вдруг контрподготовка?» — забеспокоился Березин. Наспех вытершись, он пошел к телефону, чтобы узнать, в чем дело, когда телефон зазвонил снова.

— Слушаю! Березин...

— Доброе утро! — сказал ему Безуглов. — Решил позвонить, чтобы зря не беспокоились. Пустое... Сосед его разбудил, вот он в порядке перестраховки и сделал налет на Шарки и рощу «Кинжал». Я приказал не отвечать...

— Правильно сделали. Я сейчас буду на своем месте, чуть что, звоните сразу туда, — сказал Березин и приказал подавать машину, чтобы ехать на наблюдательный пункт.

Утро было румяное, свежее; по низинам стлался еле приметный туман. Машина, мягко покачиваясь на ухабах, мчалась по дороге. Вместо обычного пыльного хвоста за ней оставалась прибитая дождем колея с четким отпечатком шин.

На высоте 182,9, находившейся неподалеку от деревни Шеляги, в лабиринте глубоких ходов сообщения сновали люди. Командующий прошел в свой блиндаж.

— Василия Романовича еще нет? — спросил он у дежурного офицера.

— Уже здесь, но куда-то вышел, — ответил офицер и стал докладывать обстановку.

Вошел Бойченко, поздоровался и тоже стал прислушиваться. Ничего особенного в войсках за ночь не произошло. Противник вел предупредительный огонь из пулеметов, освещал передний край ракетами. Лишь утром небольшой артналет...

В неизменности поведения противника, пожалуй, было самое отрадное. Значит, гитлеровцы не подозревали о наступлении, разумеется, пока не грянула артподготовка у соседей. Но людям, когда они охвачены тревогой, свойственно в самой простой бездеятельности усматривать глубокий смысл, видеть хитрость, и Березин стал размышлять, а нет ли угрозы в спокойствии гитлеровского командования?