Крутов, не торопясь, шагал полем на передовую. От дороги катился несмолкаемый гул тягачей и машин.

Увязая по самые колеса, волнами разгоняя грязь, тяжело колыхались дальнобойные длинноствольные пушки, короткорылые гаубицы, противотанковые орудия разных калибров, а за ними машины с расчетами и боеприпасами, и все это шло к большаку — от соседней армии.

«Какая все-таки силища!» — невольно залюбовался Крутов. Части были незнакомые, и он, постояв минуту, отправился в батальон. Оказалось, не он один любовался. Из кустарника вышел сержант Бабенко с охапкой хвороста на плечах и остановился, поджидая Крутова.

— Не к нам ли, товарищ капитан?

— А куда же еще? Надо посмотреть, не утонули ли вы там.

— К тому идет! Комбат приказал все траншеи хворостом оплести, чтобы не заваливались. Пусть, говорит, хоть вплавь по окопу, а чтобы было где защищаться. Вода побыла и уйдет, а траншеи должны оставаться целехоньки...

— Почему сам хворост носишь? Ты же теперь начальство... Разве послать некого? — поинтересовался Крутов.

— По правде — так и некого!

Бабенко подбросил на плече вязанку и пошел рядом.

— На месте стоишь, так и не замечаешь, что за сила вокруг тебя, а как тронутся, так просто диву даешься. С неделю день и ночь шум на дороге, все идут, а конца не видно.

— Перегруппировка, наверное... — пожал плечами Крутов.

— Мы тоже так думаем, не иначе как где-нибудь немца шибануть собрались! У нас некоторые даже выходили на дорогу, интересовались, куда идут, зачем?.. Ну, известно, ничего определенного не скажут, но слух идет... — сержант понизил голос: — Только вы уж не смейтесь, потому что это вроде сказки, а в ней кое для кого быль... Говорят, что теперь и мы должны наперед выходить. Сами подумайте, на юге к границе вышли, за Ковель дерутся, на севере против нашего тоже вперед продвинулись. Один наш фронт никак ни с места. Что же, мы, выходит, хуже всех? Сколько раз начинали наступать с тех пор, как под Витебск пришли...

— С осени пять раз...

— Вот видите! А Витебск и Орша как были, так и остались под немцем. Что-то тут неладно! Посмотрел наш Главнокомандующий, посмотрел, да и послал своих маршалов. Поезжайте, мол, разузнайте, что да почему. Сели они на самолет и сюда, на наш Западный фронт, как снег на голову, и сразу к командующему: «А ну-ка, отчитайся о своих делах, расскажи, как наступал, да почему до сих пор врага не осилил?» Командующий отвечает, что, дескать, наступали несколько раз и фронт прорывали, а не можем продвинуться как следует по причине превосходства сил, которые здесь против нас Гитлер держит. Вот, мол, посмотрите наши карты, планы, поинтересуйтесь сами, да целую вязанку бумаг-то разных бух на стол...

Ну, у маршалов тоже глаз наметанный, сразу видят, где и что. Посмотрели они две-три для интересу и отложили в сторону.

«Не станем, — говорят, — время зря тратить, в бумагах рыться. Нас тоже дела ждут, и рассусоливать некогда. Только должны мы сказать, что людей тебе давали, танки давали, орудия и все прочее тоже не меньше, чем другим, а надежду ты не оправдал. Задачи войскам для начала ставишь правильно, видно, что военную науку знаешь, да не все еще постиг. Русского замаху в тебе не хватает! Ты вроде не доверяешь нашему солдату, не понимаешь, чем он дышит... За это, — говорят, — мы тебя извиняем: этому ни в одной академии не учат, нужно, чтобы это тебе папа с мамой вот сюда вложили!» — сержант похлопал себя рукой по груди.

— Здорово, — рассмеялся Крутов. — Ну и что ж дальше?

— А дальше? Сели они на самолет да в тот же день обратно улетели. Только командовать фронтом тому генералу больше не пришлось, послали его в тыл войска обучать, а на его место другого человека поставили, способного. Ходят теперь слухи, что, как только Черняховский на своем новом месте оглядится, должны мы фашиста здорово трепануть, так, чтобы из него пух и перья посыпались.

Крутов с любопытством взглянул на Бабенко. Сержант как сержант: шинелька на нем за зиму замызгалась, шапка с подпалиной, сам давненько не брит, но лицо круглое, добродушное.

— Ты, наверное, первый сказочник по деревне был?

— Куда там первый! — рассмеялся Бабенко. — Я и в деревне-то не жил. Так, за что купил, за то и продаю, разве заусеницы немного посбивал.

— Ну, как рота, собирается?

— Да как вам сказать, — пожал плечами Бабенко. — Здорово нас тогда распотрошили, так что и собирать почти некого. Конечно, командир — лейтенант Бесхлебный — вернулся, Мазур, еще два-три человека...

— О Кудре не слыхать?

— Нет, как увезли тогда в госпиталь, так ни слуху ни духу...

Комбат Еремеев находился в своем блиндаже. На Крутова с порога пахнуло сыростью.

— Как вы тут сидите? Хоть бы дверь открывали, проветривали!

Еремеев усмехнулся:

— У меня еще благодать, на стол не течет!

— Конечно, плащ-палатку подвесил, так не течет, а только каплет.

— С бумагами, брат, беда. Нигде приткнуться не могу, хоть на коленках канцелярию заводи, а вам подавай разные сводки, и никаких гвоздей... Да, знаешь, Кудря-то, оказывается, жив!

— Что ты говоришь? А мы только что про него вспоминали!

Еремеев достал из сумки письмо-треугольничек.

— Открутился от смерти. Старый-старый, а цепкий, В Омске. Поклонов всем кучу передает, говорит, жив буду, в лепешку разобьюсь, а вернусь в батальон...

— Еще бы! Тут у него сын лежит, крепкая зацепка.

— Вот за него он и хлопочет: как да где схоронен, да отмечена ли могилка? Надо будет письмо Бесхлебному передать, пусть из роты тоже напишут. А ты куда?

— Пойду по твоему «хозяйству» пройдусь.

— Иди без меня, — сказал Еремеев. — Только переобулся, не хочу второй раз ноги мочить. Что не так, скажешь...

Зазуммерил телефон, Еремеев, не торопясь, снял трубку:

— Слушаю!.. Крутов, тебя вызывают!

— Бегом к Чернякову! — коротко, без объяснений, передал начальник штаба.

Никогда еще с такой поспешностью не вызывали Крутова. Значит, что-то серьезное. Не мешкая, покинул он блиндаж и побежал обратно к штабу полка.

Перед блиндажами, в кустах, стояло несколько легковых машин. Крутов стремительно влетел к командиру полка и, не разобравшись в лицах со свету, начал докладывать:

— Товарищ полковник... — Только тут заметил у сидящих золотые погоны с крупными звездами, осекся и к ним: — Разрешите обратиться к полковнику?

Черняков сам встал ему навстречу:

— Поведешь генералов по подразделениям!

Никогда не видели окопы под Витебском столько начальства. Крутов повел двух генералов, Малышко — полковников, в тылы направились интенданты, на батареи — артиллеристы.

Генералы приказали, минуя комбата, сразу вести их в роты. Не поморщившись, следом за Крутовым, они шагнули в окопную грязь. Захлюпало под ногами, забулькало. Быстро измазались о глинистые бока окопов, но интересовались всем:

— Почему грязи много?

— Почему жердей не настлали в окопах?

— Почему пост так далеко один от другого?

Что ответишь на эти вопросы? Нет людей, не хватает рук! Бойцы с удивлением смотрели на генералов: какая нужда загнала их в окопы в такую пору? Однако не терялись, четко докладывали:

— Боец такой-то роты!..

Выскочил из блиндажика командир взвода, отрапортовал.

— Оборону держишь? — улыбался здоровый, краснощекий генерал, глядя на вытянувшегося лейтенанта, серого, затертого глиной.

— Держу! — твердо ответил лейтенант.

— Какой фронт взвода?

— Четыреста пятьдесят метров!

— Молодец! Сколько постов?

— Один. Ночью — три.

— Показывай, где живете.

Молча прошел лейтенант к блиндажу, отворил дверь:

— Прошу!

Согнувшись, протиснулись генералы в блиндаж, присели на земляные нары, застланные хвойными ветками, огляделись.

— Давай сюда людей, показывай!

— Двое на посту стоят, троих отправил за хворостом, один ушел за обедом. Больше нет никого, — перечислил лейтенант.

— Ты что, смеешься? — поднял брови генерал. — Какая это оборона без людей?