Созвал бояр на совет. Как поступить, домнитор? Поднялся гвалт. Одни считали, что надобно податься в Фэлчиу либо в Бырлад. Другие — в Фокшань, на границу с Валахией, и там ожидать развязки и тогда предаться победителю.
Были и такие, кто требовал идти навстречу царю, были наиболее осторожные: они поспешили укрыться в своих имениях и там выжидать развития событий.
Среди строптивцев был митрополит Гедеон — духовный глава княжества, был и хатман Антиох Жора, были и другие бояре, твёрдо стоявшие за соединение с царём. Они послали к Петру своего человека с уведомлением: Кантемир-де водит за нос и царя и турок, ему-де опасно доверять...
Господарь про то проведал. Он отправил Петру покаянное послание. Кантемир писал: визирь ведёт за собой четырёхсоттысячную армию с пятьюстами пушек, что княжество разорено, что саранча пожрала Лосевы, что татары кучкуются на границе и готовы по первому сигналу разграбить Молдову.
Царь отвечал: жребий брошен, и обратного хода нет. А потому Кантемиру надо решительно отбросить колебания. За все припасы будет щедро заплачено, как заплачено господарю Брынковяну, который-де уже занят заготовкой провианта...
С царским письмом были присланы богатые подарки: осыпанная алмазами кавалерия святого мученика Андрея Первозванного, драгоценный царский портрет в золоте и брильянтах, соболя и иное.
Легко сказать — отбросить сомнения. Кантемир всё ещё пользовался доверием визиря, хана Девлет-Гирея, министров Порты... Оно дорогого стоило, это доверие. Взять так вот сразу и разрушить всё, что он терпеливо строил всю свою сознательную жизнь?! С другой же стороны, господарство его ненадёжно: явится охотник на престол с тугой мошной и перекупит его. А царь обещал закрепить за ним династические права.
Наконец его осенило: он испросил у визиря прикинуться другом русского царя, дабы выведывать его намерения. Согласие было дано. И Кантемир пока что мог вздохнуть свободно. Теперь он беспрепятственно сносился с Петром и его генералами.
Похоже, он перехитрил всех! Во всяком случае, пока. Он исправно поддерживал сношения с обеими сторонами. Слал малозначащие донесения визирю и исполнял его повеления. Одновременно получил письменное согласие царя на присоединение к княжеству земли между Прутом и Днестром, называемой некоторыми Бессарабией и прежде принадлежавшей княжеству. Было ещё много лестных для Кантемира пунктов, и царь на все согласился: княжество будет свободно от дани, престол закреплён наследственно за родом Кантемиров, во время войны молдавское ополчение будет содержаться за счёт русской казны; русские не смогут претендовать на сколько-нибудь высокие должности в княжестве; царь не заключит мира с турками на условии сохранения Молдовы под турецким владычеством...
Кантемир вёл трудную и рискованную игру. Проиграть? Нет, он достаточно умён: если не выигрыш — княжество, прирастившее свои пределы и свободное от турок, то, по крайней мере, и не проигрыш: царь обещал ему два дворца в Москве, титул светлейшего князя, обширные поместья, денежные дачи, звание сенатора и иные почести. Не только ему, но и тем боярам и служиторам, которые решат последовать за ним в случае неудачи похода.
Он выговорил всё, что мог. И за спиной царя чувствовал себя надёжней, нежели за спиною султана. Но пришло время, когда следовало оказать себя, своё истинное лицо — игре пришёл конец. Ему донесли, что, узнав об измене, и визирь, и хан Девлет-Гирей поклялись изловить Кантемира и весь его род и одних посадить на кол, а другим отрубить голову.
Конечно, он долго их дурачил, зная при этом, что пощады не будет, и не только он, а и все Кантемиры будут беспощадно вырублены под корень.
Что ж, он сделал выбор — пожалуй, лучший из всех возможных. Если Всевышний сохранит его на тернистом пути из греков в варяги, он сможет заняться трудами философа. И тогда его единственным оружием станет перо, а полем битвы — бумага. Не будет суеты властителя, с которой он постоянно сталкивался в Яссах: разбора распрей между боярами, забот об умножении доходов княжества, а стало быть, и княжеских доходов, ибо надлежало возвратить то, что было израсходовано на выкуп господарского стола.
Всё, что ни делается, — к лучшему — вот афоризм, которым должно утешаться истинному философу. И это безлюдье, встретившее его на улицах Ясс, тоже к лучшему: горожане спрятались либо бежали. Не будет свидетелей и его бегства.
Кантемир предпринял попытку выкурить ясских турок — их было немало — ещё тогда, когда российское войско подвигалось к пределам княжества. Он написал паше Бендер: русские переправились через Днестр у Сорок и движутся к Яссам, а потому можно опасаться набега их кавалерии и разорения Ясс: паша должен приказать правоверным отправиться под защищенье армии садразама.
Паша отвечал: успеется. И тогда господарь приказал распустить слух о скором пришествии русских. Они-де примутся истреблять турок. Подействовало! Часть турок бежала, взявши лишь самое ценное. Остальные, особенно мелкие торговцы и ремесленники, видя выдержку молдаван, положились на волю Аллаха.
Тогда и он, Кантемир, ещё служил двум богам — Аллаху и Христу. И трудно сказать, какому из них с большей истовостью. Как только передовые отряды русской кавалерии показались в виду Ясс, молдаване бросились грабить конаки богатых турок. Потом пришёл черёд остальных.
Господарь приказал остановить бесчинства. Но было уже поздно: избиение подошло к концу. Уже кое-где чернь принялась потрошить и своих богатеев. Приступали к конакам ненавистных бояр.
Тогда и он, господарь, принуждён был принять предосторожность, ибо видел, что народное буйство обращается в неуправляемую стихию. С семейством и двором он переправился в укреплённый замок Четацуя, высившийся на холме на другом берегу Бахлуя. Отсюда он послал гонца к Шереметеву с призывом поторопиться самому либо послать наперёд конных драгун числом не менее трёх тысяч для умиротворения разбушевавшейся черни.
Драгуны во главе с бригадиром Кропотовым явились тогда, когда погром сам собою угас. И тогда Кантемир в окружении верных ему бояр-вел — логофета Николая Костина, ворников Иона Стурдзы и Иона Росети и вистиара Илии Катаржи — выехал из замка и направился в урочище Цуцору навстречу Шереметеву.
Злые языки разнесли слух о том, что господарь-де самолично разрешил грабить турецкие лавки и конаки и побивать турок. Но это был досужий вымысел его недоброхотов. Известно: чернь при всякой перемене власти первым делом принимается за грабёж. Сначала грабят иноплеменников, а уж потом принимаются и за своих.
Первым, естественно, распустил слух предводитель ясских турок Мехмед Язаджи-эфенди, прежде чем сбежать. Он имел наглость требовать, чтобы Кантемир повёл ополчение на соединение с армией садразама. Кантемир отвечал осторожно: народ, мол, взбунтовался, он неуправляем, сам же он вместе со своими приближёнными непременно отправится навстречу визирю с развёрнутыми байраками...
Да, пришлось испытать великие волнения. Выручала прирождённая находчивость и знание обстоятельств, что в своё время столь подкупало его высоких турецких покровителей.
От Шереметева он тогда получил всё, что просил: двести мешков левков на содержание десятитысячного ополчения. Офицерам было заплачено вперёд и с той щедростью, которую предписал царь. Савва же Рагузинский вручил ему ещё триста мешков — плату за скот для войска, — как провиантмейстер русской армии. Нет, ни у кого язык не повернётся сказать, что пришествие российской армии обременило княжество: она расплачивалась за всё, даже за посулы...
Всё это чередой проплывало в памяти, когда он в полном молчании, смущавшем его спутников, ехал по улицам Ясс. Он отдирал от души вросшую было в неё привязанность к ним, к церквам и монастырям — святым местам его юности и зрелости. Улицы были по-прежнему безлюдны, а он помнил их иными — шумными, запруженными толпами приветствовавших его подданных...
Подданных у него больше не будет. Будут слуги, служиторы, будут крепостные — рабы, будет, наконец, малый двор из незначительных бояр. Будут деревни, которые пожалует царь, с крепостными людьми. Деревни эти потому и называются так, что построены из дерева, в котором утопает Россия. Его новое прибежище...
