Оставалось ждать посольства. Русские не помедлили. Вскоре посольство явилось с надлежащими церемониями и свитой.
Его возглавлял вице-канцлер барон Пётр Павлович Шафиров, хитроглазый, велеречивый и весьма-весьма обходительный. При нём были переводчики-толмачи-драгоманы Андрей Остерман, Иван Зуда и Лука Барка, перекрещённый ради осторожности в Чернышёва — его многочисленные родственники жили в Царьграде, замыкал подьячий Иван Юрьев. Для пересылок же были назначены ротмистр Артемий Волынский и волонтёр Михайла Бестужев, сын обер-комиссара Петра Бестужева, состоявшего при герцогине курляндской Анне Ивановне, племяннице царя, и бывшего её любовником.
Пётр знал, кого назначить в главные переговорщики. Шафиров был великий хитрован, умея торговаться (ещё с тех времён, когда был сидельцем в лавке) и обвести вокруг пальца, да ещё при языках. Большие надежды подавал и Андрей Иванович Остерман, пронырливый немчин, прирождённый дипломат: сын лютеранского пастора именем Генрих Иоганн Фридрих, он, вступивши в русскую службу восемь лет назад, уже свободно объяснялся по-русски, правда, с некоторыми погрешностями в произношении.
Пётр Павлович сдержанно поклонился визирю и покивал присутствующим, как подобало послу великого государя, ибо достоинство его почитал паче всего. Всем своим видом он давал понять, что вовсе не просителем явился, но равною стороной и не намерен ни отступать, ни уступать.
— Кто тебя послал и с чем ты пришёл? — задал традиционный вопрос визирь.
— Послан я от главнокомандующего российским войском графа и кавалера генерал-фельдмаршала Бориса Петровича Шереметева, по воле государя нашего, царя и великого князя и многая прочая Петра Алексеевича... — Шафиров произнёс всё это на одном дыхании и как-то особенно певуче, так что переводчик едва поспевал за ним. — Желаем мы замирения, как о том получили ещё в месяцу мае известие от вашего сиятельства, дабы воцарился вечный мир между нашими великими государями.
— Что же ваш царь может предложить нам в обмен на мир? — с нарочитой небрежностью спросил визирь. Он полагал, что имеет дело с просительной стороной, и ждал покорности и великих уступок.
Но Пётр Павлович был себе на уме и, нарочито помедлив, сказал так:
— Мы ведь не просить пришли, ваше визирское сиятельство, а предлагать...
Ответ был, несомненно, вызывающий. И тогда слово взял Осман-кяхья — противник, достойный Шафирова. Он сразу же обрушился на него:
— Предлагать? Что вы в состоянии нам предложить? Ваша армия окружена, пути снабжения отрезаны, вас ждёт голод. Аллах нашлёт на вас болезни, ибо он милостив к правоверным. Так что мы предъявим вам наши условия. И если царь или ваш главный генерал их не примут, война возобновится. — Он говорил нарочито жёстко, тоном, который исключал какие-либо сомнения в решимости турок не уступать ни в чём.
Но Пётр Павлович Шафиров оставался невозмутим:
— Мы сильны и богаты. Ежели его царское величество соблаговолит рассмотреть требования ваши и некие пункты их принять, то на то будет его высокая воля.
Пётр Павлович едва ли не наизусть заучил письменный наказ царя, покоившийся у него на груди. Понимая безвыходность положения и желая сохранить остаток армии, царь повелевал уступить во всём, что потребуют, кроме выдачи Кантемира и Саввы Рагузинского. Вот что было писано в том наказе:
«1. Туркам все города завоёванные отдать, а построенные на их землях разорить, а буде заупрямятся позволить отдать.
2. Буде же о шведах станет говорить, чтоб отдать всё завоёванное, и в том говорить отданием Лифляндов, а буде на одном на том не может довольствоваться, то и прочия по малу уступать, кроме Ингрии, за которую, буде так не захочет уступить, то отдать Псков, буде же того мало, то отдать и иныя провинции, а буде возможно, то лучше б не именовать, но на волю султанскую положить.
3. О Лещинском, буде станет говорить, позволить на то.
4. В прочем, что возможно, султана всячески удовольствовать, чтоб для того за шведа не зело старался».
Царь сочинял сей наказ единолично, я Пётр Павлович, прочитав его, восстал. Восстал против своего господина и благодетеля! Как?! Отдать всё, что было завоёвано в тяжелейших войнах со столь многими жертвами?! Согласиться уступить земли исконно русские?!
«Нет, ваше царское величество, негоже казать слабость и уступать всё подряд, что только требовать станут. Им, окаянным, едва намекни, что готовы во всём удовольствоваться, так и полцарства потребуют. Нет, нет и нет! Сказано было: мы сила и богатство. Стало быть, на том обязан и буду стоять!»
Что же водило рукою царя, когда он писал сей наказ? — размышлял Пётр Павлович. Не болен ли он был? Великое опасение, даже страх чудились ему в этих строчках. Страх у царя? Всегда решительного и бесстрашного? Боится быть пленённу? Вместе с царицею, с министрами, с генералитетом? Боится великого позору, а то и поношения от турка? Быть может, оно и так. Но Господь милостив и сего не попустит. И он, подканцлер Шафиров, из выкрестов, приложит к сему старание.
И Пётр Павлович перешёл в решительное наступление, справедливо полагая, что наступление есть лучший вид обороны.
— Подначальные ваши татары опустошили и продолжают опустошать российские провинции, а посему должно удовольствовать его царское величество и государство Россию уступкою всего пространства, даже до Дуная. От сего, как ведомо великому государю, не отрёкся бы и его салтаново величество.
Визирь и его вельможи были озадачены: дойти до такой наглости и требовать уступки земель! Неслыханно, невиданно, невероятно! И ссылаться при этом на будто бы высказанное согласие султана!
— Мне ничего не известно об этом, — сухо ответствовал визирь. — И такого не может быть, чтоб мы отдали наши земли в обмен на мир. Вы и так захватили у нас многое. И теперь мы будем требовать возвращения наших коренных земель.
— Требовать вы можете, — дерзко отвечал Шафиров, — но не уповаю, согласится ли его царское величество на ваши требования. Конечно, — прибавил он примирительно, чтобы не раздражить Балтаджи Мехмед-пашу, — мы рассмотрим ваши требования, а лучше сказать ваши условия, и можем пойти на уступки, коли найдём их справедливыми.
Визирь распорядился, и Шафирову вручили заранее подготовленные требования. Они простирались весьма широко. Надлежало возвратить шведскому королю все земли, отвоёванные Россией и принадлежавшие его короне. Самого Карла следовало пропустить в его владения в сопровождении тридцатитысячной турецкой армии. Возвратить Азов с прилегающими землями, срыть Троицкую крепость и уничтожить крепости вдоль Днепра, возвратить Польше Украйну, очистить Браилов, выдать изменников Кантемира и Рагузинского, наконец, выплатить контрибуцию, размер которой предстоит согласовать с министрами Порты.
«Э, да это не столь страшно, — возрадовался Шафиров. — Гораздо менее того, на что готов был пойти государь. Я многое отвергну своею волею, особенно в части бывших шведских владений. Есть и иные чрезмерности: возврат Украйны, к примеру. Визиря и его вельмож должно купить щедрыми подношениями — они станут уступчивей. Тогда и о контрибуции речи не станет».
— Мы вам, конешно, можем и Азов отдать, и крепости иные срыть, да только и вы уступите земли до Дуная, — продолжал настаивать на своём Шафиров. Андрей Иванович Остерман одобрительно кивал, слыша таковые речи своего патрона. — Что же касается господаря Кантемира да Саввы, о которых вы просите, то ведомо нам стало, что с началом военных действий они скрылись в сопредельных странах, опасаясь вашей мести.
Визирь махнул рукой:
— Из-за двух гяуров две великие империи не станут торговаться. Рано или поздно, но они не избегнут возмездия Аллаха и карающей руки моего повелителя. Остальные же пункты останутся неизменны.
Но Пётр Павлович продолжал теснить визиря. Да, только наступать, и тогда турок мало-помалу станет уступать и уступать. Кровь его деда, мелкого еврейского купчишки, взговорила: уменье выгодно назначить цену и столь же выгодно отступить-уступить, важное в торговле, было не менее важно и в дипломации. Посему все Шафиры отличались красноречием, способностью убеждать и, схватывая всё на лету, тотчас переменять позиции в интересах дела. Знание же нескольких языков тоже было потомственным: купец должен быть многоязычен. В странствии молодого царя, поименованном Великим посольством, Пётр Павлович оказал ему важные услуги. И с той поры почти не расставался со своим великим тёзкою.
