– Хороший меч, Дэни. Мак знает, что он у тебя?

– Джейда. Скоро узнает. Я ничего не скрываю. И не делаю ничего, что требуется держать в тайне. Я могу лишь умалчивать или иначе интерпретировать факты, чтобы получить желаемое. Подожди-ка, что-то я совсем как ты.

Он наклонился к ней – очень близко, но не прикасаясь к ней.

– Готова к бою, да, Дэни? – прошептал он. – Приятное ощущение, верно? Драться с тем, кто может выдержать. С тем, кого не можешь сломать. Вспомни об этом, когда будешь выбирать себе союзников. Меня невозможно сломать.

– Меня тоже.

– Ты научилась прогибаться в нужных местах. Гибкие не ломаются.

– Ах, поразительные дифирамбы, – насмешливо откликнулась она. – Комплимент.

– Вложи немного огня в свои действия, и ты, возможно, понравишься мне снова.

– Снова, – эхом откликнулась она, хотя и не собиралась. Но рядом с ним ее рот функционировал сам по себе, независимо от правил самоконтроля. Она подозревала, что все из-за бесконечных разговоров, которые она вела с ним в свои первые годы в Зеркалах, отвечая сама себе вместо него, оценивая свои решения по принципу «А счел бы их полезными и мудрыми великий Риодан?»

Взгляд его серебряных глаз встретился с ее взглядом и задержался.

– Мне не нравилась Дэни.

– По крайней мере ты последователен.

Его серебряные глаза стали льдом.

– Я любил ее.

Она не могла это контролировать. Каждый мускул ее тела сжался. Она отказывалась делать то, о чем кричало ее тело: разорвать визуальный контакт действием – отвернуться, занять чем-то руки, избегая проницательного взгляда, который даже сейчас исследовал ее, пытаясь перевести язык ее тела. Он всегда видел слишком многое. Она усилием воли заставила себя расслабиться, снова стать текучей.

– Ты не знаешь значения этого слова.

– Отказ от эмоций – удавка на очень короткой веревке.

– Эмоции – петля с еще более короткой веревкой.

– Нет смысла спорить. Пока. Танцор здесь. Я ожидаю от тебя…

– Мое сотрудничество никак не связано с твоими ожиданиями. Ни одно мое действие не относится к тому, чего ты ожидаешь. – Долгие годы она жила именно так. – Я буду делать только то, что нужно для спасения моего мира.

– Нашего мира. – Он повернулся к двери на звук приближающихся шагов.

– Это единственное, что у нас может быть общего.

– Осторожнее, Дэни. Раньше ты любила выделываться. Но не обделываться.

Звуки шагов были какими-то неправильными. Люди бежали, кричали. Джейда рванула в сторону, на линию скольжения, и пулей промчалась мимо него.

А если ее локоть и воткнулся ему в ребра, то всего лишь из-за спешки, не более того.

[21]

В крошечном мирке телепортирующихся деревьев Джейда повстречала пушистого зверька, которого можно описать как помесь рыси с пухлой коалой, – с кошачьей мордочкой, мохнатой дымчато-серебристой шерсткой и толстым белым животом. Лапы у него были огромные, с толстыми и острыми черными когтями, а из торчащих заостренных ушей курчавились большие пучки серебристой шерсти.

Несмотря на свою упитанность, зверек оказался поразительно проворным – мог резво вскарабкиваться на деревья в те редкие минуты, когда они ненадолго останавливались, и преодолевать огромные расстояния на потрясающей скорости.

Он угрюмо сообщил, что из всех представителей его вида выжил он один.

Он непрерывно болтал, капризничал и был склонен к депрессивным комментариям практически по всем темам. Высмеивал ее множественные синяки, полученные от непредсказуемых постоянно перемещающихся деревьев, отчитывал за то, что она, без сомнения, устроит апокалипсис своими хаотичными авариями, и вдалбливал, что надо лучше управлять потоком.

Как сказал ей зверек – а его слова звучали невероятно обиженно и депрессивно, вероятно, потому что сам он был вечно обижен и депрессивен, – она не умела мысленно собраться, чтобы управлять потоком, но способна, хоть и с трудом, пробиваться сквозь одно из более высоких измерений. И как ей это удавалось, с учетом ее примитивности и неуклюжести, он определить не мог.

Она спросила, как его зовут, ни капли не удивившись странному способу коммуникации, который между ними возник, поскольку к тому времени видела слишком много несообразных вещей и уже почти ничему не удивлялась.

Он с пафосным отчаяньем провозгласил, что у него нет имени, но он не против его получить.

Со слезами, струящимися из огромных фиалковых глаз, он поведал, что его жизнь не имеет значения. Так что он предпочитает оставаться в восьмом измерении – которое она едва ли способна понять, учитывая, что даже с пятым у нее огромные проблемы, – где его никто не увидит, потому что там нет никого, кто мог бы видеть, а если кто-то невидим и одинок, ничто не имеет значения, даже само значение.

Он вернулся в третье измерение, как только почувствовал, что она там, признался он в промежутке между всхлипами. Он втайне надеялся, что сможет попросить ее прочесать пальцами его сбившуюся шубку (учитывая, что грязная оранжевая масса кудряшек на ее голове не была в полном беспорядке) и, возможно, подстричь ему ногти (не такие короткие и грязные, как у нее) – слишком острые, чтобы обгрызть, и уже начавшие болезненно врастать.

Она окрестила его «Шазам!»[22], надеясь, что он дорастет до своей клички, превратившись из мрачного зверька в отличного компаньона. Позже она стала звать его Шазам[23], поскольку волшебник нравился ему больше, чем супергерой.

Это происходило в ее первый год в Зазеркалье – так она его называла до того, как срезала волосы, когда все еще верила, что ее могут спасти, но была готова рисковать и завязывать знакомства с обитателями других миров, показавшимися ей разумными.

Застряв на несколько месяцев на планете Олеан, которая примерно в шесть раз меньше земной Луны, она путешествовала по маленьким континентам, пытаясь отыскать способ покинуть этот мир в компании мрачного, склонного к внезапным исчезновениям, мелко-капризно-требовательного котомедведя. Она училась всему, чему он мог – или желал – ее научить в промежутках между коматозными наплывами депрессии, которые сменялись тревожным запойным пожиранием всего, до чего дотягивались его когтистые лапки.

Депрессивный и капризный спутник приказал ей прекратить мысленно замыкаться в карте, а вместо этого расширять чувства и чуять преграды, возникающие на ее пути.

В итоге она наставила себе больше синяков, чем за весь период, когда передвигалась самостоятельно изобретенным способом.

Но однажды, с завязанными глазами и ноющими конечностями, подавленная и раздраженная его вечными упадническими комментариями по любому поводу – от зловещего предзнаменования в положении солнца на небе до неизбежного разрушения мира, прогнозируемого изгибами ветвей телепортирующихся деревьев, – она наконец начала видеть и понимать, что он имел в виду.

Благодаря Шазаму, Джейда теперь стоп-кадрировала без усилий: ощущая препятствия и ни с чем не сталкиваясь, она скользила по потоку так же гладко и легко, как на горке в аквапарке.

Здесь и сейчас, в аббатстве, передвигаясь в пятом измерении, она ощущала впереди огромную энергию. Это не Риодан, его она оставила позади, в кабинете.

Это был Фейри/не Фейри. Принц/не Принц.

Тридцать футов, препятствие приближается, двадцать пять, двадцать…

Она врезалась в сплошную стену и, отскочив от нее, вырвалась из потока, ловя руками равновесие.

– А, Дэни, – ласково усмехнулся Риодан. – Я тебя не заметил.

Она остановилась как вкопанная. Черта с два он ее не заметил. Она не стала тереть пальцами скулу, на которой, без сомнения, вскоре расцветет синяк. Она была оком шторма, но не штормом. Штормом – никогда.