Королева чувствовала обиду за свое прошлое, и улыбка медленно сползла с ее тонких губ. Джек не заметил этого, не смутился. Его глаза по-прежнему были закрыты, но разум, слух его ждал ответа супруги. Эльза отняла руку от лица мужа, поджала ее к себе. Губы ее были тонкой нитью…

– А ты, значит, развлекался? – спросила королева.

– О, если бы ты только знала, как…

«Ни за что не вышла бы за меня». Но Джек не произнес слов, что пронеслись в его голове. Он не обманывал себя. Будь у Эльзы выбор, он пал бы в любую другую сторону. Джек и сам знал, какое он производил впечатление на юных особ, каким казался самым проницательным. Эльза была достаточно умной девушкой, чтобы с первого взгляда увидеть в нем настоящую сущность.

– Меня редко выпускали из комнаты, – призналась королева, не без труда озвучивая горькую правду.

Она пыталась избегать этого…

Воспоминаний о детстве, о бесконечном разглядывании деревянной стены. В свои шесть лет юная принцесса Эльза могла без труда повторить орнамент, украшавший старую, но крепкую дверь, в подробностях рассказать о решетке, что ограждает ее окно… Она с упоением читала каждую книгу, принесенную ей матерью, лишь бы сбежать из своего гадкого мира в чей-то… Более приятным, открытый и ждущий ее с нетерпением.

И когда пришло время, чтобы рассказать о прошлом, девушка поняла, как его мало. Каждый день похож на предыдущий. Тихий шелест страниц в руках, пляс снежинок у потолка, шаги за дверью… Редкие визиты родителей и самых смелых горничных. Все до того момента, как Анна решилась на замужество.

– Они не выпускали меня из комнаты.

Эльза сказала это.

Мысль так долго крутилась в ее голове, что мозг королевы полнился ею одной. Но девушка знала, что говорить об этом со слугами нельзя, жаловаться Анне или Кристоффу тоже… Что уж говорить о приезжих правителях? Стыдно признаваться, но холодными скучными ночами, проведенными в окружении высоких бежевых стен, маленькая Эльза частенько думала: кто же больший монстр? Она или ее родители?

– Я так и думал, – простодушно ответил Джек.

Юноша хорошо понимал, как беспокойны могут быть близкие. Нет, его отец не запирал сына в комнате, не пугал сводных братьев, заставляя их держаться подальше. Фридрих считал себя виноватым перед Джеком, потакал каждой его слабости, возможно, взращивая в нем это порочное семя злости. Родительская любовь слепа, она бросается из крайности в крайность. От полной вседозволенности к тюремному заключению в собственных покоях.

– Знаешь, это же многое объясняет.

– Что, например? – слабо улыбнувшись, поинтересовалась королева.

Джек не открывал глаза. Он уже почти спал, видел под веками силуэты иных миров, ощущая тепло тела супруги. За дверью послышался тихий шелест: служанка обходила спальни. Юноша знал, что никто не ворвется в его покои без дозволения хозяина, потому не насторожился, в отличие от Эльзы.

– Ты же такая тихая… Сразу ясно, что тебя не баловали так…

– Как тебя? – спросила королева.

Но Джек ничего не ответил.

Сначала Эльзе показалось, будто супруг обиделся на ее малую колкость, но потом все стало ясно. Ясно из тихого сопения, медленно поднимающейся груди, спокойного выражения лица. Тонкие губы плотно сложены, глаза также плотно закрыты. Джек слишком резко погрузился в сон.

Что бы он ни говорил, а болезнь присутствовала в его теле. Пусть не такая сильная, какой ее рисовал Бертрам, но дух хвори парил вокруг. Эльза не боялась заразиться, понимая, что с ней все будет в порядке. Король Эренделла не стал бы подвергать ее опасности.

Любой опасности.

26. Счастливые вести

Утром не так противно.

Горло все еще продолжало першить, но тяжесть, сковавшая грудь еще вчера, почему-то пропала. И ушла она так кстати… Джек не улыбнулся новому дню, он просто открыл сонные глаза. Белый потолок отражал свет, глаза должны были заболеть, но юноша не почувствовал неприязни. Он хотел сладко потянуться, вытянуть руки и ноги, смять простыню, чтобы проснуться окончательно, но не решился.

Эльза же все еще спала. На его горячем плече, прижавшись к бледной коже. Ее слабое ласковое дыхание щекотало бледноватое тело Джека, волосы растрепались, лезли в чуть приоткрытый рот королевы. Солнечный свет играл с ними, превращая в прозрачные локоны лесной нимфы, делая их эфемерными, почти незримыми.

Тени занавески плясали по полу. Кружевные животные на занавеске, выполненные с особым усердием, давно износились, но Джек не спешил менять дорогую ему вещицу. Служанки исправно чинили расплетающееся кружево, меняли пожелтевшие нити на свежие, еще не тронутые налетом времени, а Джек и не замечал, как это происходит. Конечно, откуда ему знать?

Приступ кашля заставил его согнуться на кровати.

Тогда-то она и открыла глаза. Пока супруг громко кашлял, перевалившись на край кровати, девушка приходила в себя после долгого сна. Она выпала из тени слишком резко. Яркое солнце могло объяснить влюбленным, что утро давно прошло. Слуги, как и следовало ожидать, не решились разбудить Джека слишком рано, да и вообще боялись тревожить его покой.

– Все хорошо, – произнес Джек, когда приступ резко оборвался.

Он знал, что Эльза обязательно спросит его об этом. Даже сейчас, когда сон только-только отошел от ее разума, когда послевкусие его еще чувствуется на языке, королева понимала, что происходит вокруг. Ей не было безразлично состояние супруга, хотелось знать, что с ним все будет в полном порядке.

Тонкая рука королевы потянулась к вымученному мужу, погладила его по плечу. Эльза заметила липкую испарину, покрывавшую его бледное красивое тело. Вены особенно сильно видны на руках, на тонкой шее… Казалось, что они у Джека везде, выступают под кожей, словно трещины на тонком весеннем льду.

– Прости, что разбудил.