— Ты нашёл мою жену? — спросил король.

Заложив руки за спину, Раннульф стоял перед ним, посреди шатра; алый шёлк шатра, просвечивая, окрашивал воздух цветом вина.

   — Я вёз её в Иерусалим, когда мы повстречали гонцов. Вид у Ги был осунувшийся, чисто выбритые щёки уже покрывала отросшая щетина, глаза потемнели.

   — Она в безопасности? Ты видел её? А мою дочь? Они в безопасности?

   — Сейчас, сир, они уже в Иерусалиме — ив безопасности.

   — Ты уверен?

   — Да, сир.

   — Очень хорошо. Что ж, очень хорошо. — Король отвернулся.

В шатре было просторно, словно в каменном зале. Пол устлан коврами; справа на крюке висела кольчуга, за ней — свежеокрашенный королевский щит. Дальнюю часть шатра отделял занавес, за его отдернутым краем виднелась походная кровать. Ги не стал бы спать на голой земле. В шатёр вбежали два пажа, таща носилки с бочонками и корзину, от которой пахло абрикосами и бараниной. Ги не стал бы и есть чёрствый хлеб, и пить тухлую воду.

   — Сир, — сказал Раннульф, — со мной десять человек. Половина войска ещё не прибыла. Позволь мне поразведать, чем занят султан.

   — Магистр тамплиеров ещё не прибыл, — ответил Ги. — Ты должен дождаться приказа от него.

   — Сир, я бы мог...

Король в ярости развернулся к нему:

   — Не перечь мне, Фиц-ублюдок! Я знаю, что твой магистр не доверяет тебе. Отойди и заткнись — здесь есть люди получше тебя.

Раннульф отступил к стене шатра. Откинув полог, мимо него в шатёр вошёл низкорослый светловолосый человек в шапочке с ярким пером, пальцы сплошь унизаны перстнями — Балан д'Ибелин. За ним по пятам следовал его брат Бодуэн — он был выше, красивее и намного глупее брата. Они приветствовали короля напряжённым и нервным тоном, осторожно подбирая слова: оба были сторонниками Триполи.

Раннульф уже слышал, что сам Триполи направляется в Сефорию, чтобы заключить мир с королём ради спасения королевства. Среди дворянчиков, которые толпились вокруг Балана и его брата, были и другие сторонники Триполи — Реджинальд де Сидон и юный Хамфри де Торон. Ги приветствовал каждого из них — пронзительным, колким, полным пренебрежения голосом.

   — Сир, — сказал Балан, — ради спасения Иерусалима мы забудем о наших разногласиях.

   — Я — король, и потому вы последуете за мною, — отвечал Ги. — Что до остального — пока забудем об этом. Ты сказал, что привёл с собой пехотинцев.

Бодуэн д'Ибелин выступил вперёд:

   — Генуэзцы послали солдат для крестового похода — они сейчас подходят по Яффской дороге. Они молоды и неопытны, но хорошо вооружены.

   — Отлично, — сказал король. — Мы выставим против мусульманской собаки Саладина могучую армию. Потом пусть себе трясётся и обливает слезами бороду — мы заставим его молить о милосердии!

   — Где тамплиеры? — спросил Балан, глянув в сторону Раннульфа. — Я смотрю, кое-кто из них уже здесь.

   — С нами будет вся сила Храма. — Король шагнул вперёд, повысив голос. — Магистр де Ридфор отправился на север, чтобы привести сюда гарнизоны из замков. Клянусь глазами Господними, у нас тут будет войско, от которого Саладин пустится наутёк, точно коростель!

   — Так хочет Бог, — пробормотал кто-то. Затем собравшиеся погрузились в спор о припасах и о том, кто где станет лагерем.

Раннульф стоял в стороне, между напольной лампой и табуретом. Когда появились пажи, разнося кубки с вином, он покачал головой. Ги трезвонил, точно пустой кувшин, рассыпая шелуху слов; во всех его речах не было и грана сути. Раннульф подумал о Сибилле, связанной браком с этим ничтожеством, и опустил взгляд на пол, покрытый узорчатым ковром, чтобы скрыть внезапно нахлынувшие чувства.

Он не должен больше думать о Сибилле. Даже сейчас одно только воспоминание о том, как он сжимал её в объятиях, распаляло его, и Сибилла вставала в мыслях, как наяву, более реальная, чем люди, окружавшие его. Она расколола его пополам, отняла половину его сердца. Её муж, напыщенный щёголь, кривлялся и важничал и презрительно насмехался над Раннульфом — над тем, кто совсем недавно держал в объятиях Сибиллу. Целовал, проникая языком в рот, и желал её, и чувствовал её желание... Он не должен больше думать о ней.

Она встала между ним и Богом. Он, Раннульф, принадлежит Богу, который дал ему всё, что у него есть, — откровение, которое спасло его, обет, который придавал ему силы; в конце концов, Бог дал ему даже Сибиллу.

Как испытание. Ещё одно испытание.

   — Сир, — говорил между тем Балан, — нам бы нужно выслать разведчиков. Пошли вон того тамплиера — это его ремесло.

Раннульф поднял голову, привлечённый этими словами, и увидел, что дворянчик кивает в его сторону.

   — Пока не прибудет магистр, я не стану отдавать приказы его людям, — ответил Ги. — Вот что мы должны решить...

И тут в шатёр с топотом ввалилась громогласная толпа вновь прибывших.

Их возглавлял Керак, с непокрытой головой и могучим телом, выпиравшим, как булыжник, из бархата и шитого атласа; в окружении своих рыцарей он бесцеремонно шагнул в шатёр и сразу увидел Раннульфа.

   — Вот он! Господом клянусь, я прикончу сукина сына!

И бросился на Раннульфа, на бегу выхватывая меч.

Раннульфу бежать было некуда; он отпрыгнул вбок, запутался в мебели, схватил железный остов лампы и отразил им удар Керакова меча. Лампа сорвалась и отлетела прочь. Вокруг что-то кричали. Балан бросился между ними. Кто-то повис на правой руке Раннульфа, другая рука обхватила его грудь. Люди Керака оттащили Волка.

   — Стойте! — прорычал Балан, вскинув руки, чтобы не допустить их друг к другу. — Остановитесь! Мы не можем убивать друг друга — иначе Саладин получит всё, к чему так стремится!

Глаза Керака так и сверкали; его люди окружили его.

   — За ним долг крови. Он убил моего сына, он сам признался в этом.

   — Отпустите меня, — сказал Раннульф. — Я не трону его: он старик. — Оказалось, что в его правую руку вцепился Бодуэн д'Ибелин. — Да отпусти же, чёрт тебя побери! — рыкнул Раннульф, и рыцарь попятился.

   — Уймись, Святой, — сказал Балан.

   — Я же говорю, что не трону его! — огрызнулся Раннульф. Через толпу, разделявшую их, он взглянул на Керака. — Я убил Жиля и, значит, согрешил, но согрешил против Бога, а не против тебя. И отвечу я за свой грех не перед тобой, а перед Богом.

Керак по-волчьи оскалил зубы:

   — Я выпью из тебя кровь!

Раннульф презрительно рассмеялся:

   — Господь рассудит меня. А ты себе болтай.

Балан повернулся к нему и ударил его по руке. Керак впился глазами в Раннульфа, тот отвечал таким же пристальным взглядом, — но мгновение спустя Волк тяжело отвернулся. К шатру приближался новый гость.

Паж протолкался через толпу с пронзительным криком:

   — Милорды, милорды, король, господин мой...

Откинулся полог, и в шатёр шагнул граф Триполи — всё такой же тощий, в поношенном камзоле, с окладистой бородой.

За ним следовали несколько его людей; с их приходом в шатре стало тесно. Раннульфа оттеснили к шёлковой стене, и ему пришлось нагнуться, чтобы не задевать головой потолок. Триполи прошёл прямо на середину шатра и оказался лицом к лицу с королём. Ги побагровел. Зрители притихли, даже Керак унялся, и двое в полной тишине стояли друг перед другом.

Наконец Триполи проговорил:

   — Я здесь, чтобы биться за Гроб Господень, за Истинный Крест и спасителя нашего Иисуса Христа. Примешь ли ты меня? — Он протянул руку.

Ги откашлялся. Все взгляды были устремлены на него, он должен был отвечать и не видел иного выхода, кроме как поступить подобно Триполи.

   — Если так, мой лорд, добро пожаловать, — сказал он и пожал протянутую руку.

Раздались негромкие радостные восклицания. Балан подошёл к королю и Триполи, улыбаясь, точно отец невесты на свадьбе.

   — Славный поступок, милорд граф, господин мой король — славный!