Триполи сказал:

   — По условиям завещания Бодуэна Прокажённого я отныне король Иерусалимский.

   — Это так, — кивнул Жослен. — Но мы с тобой родственники и братья во Христе, а потому я должен предостеречь тебя: Иерусалим для тебя небезопасен.

Раннульф стоял в изголовье гроба, сложив руки на рукояти меча и глядя перед собой; речи этих людей звучали в его ушах адской музыкой.

   — Нет, — сказал Триполи, — я не боюсь. Но де Ридфор ухватится за любую возможность вмешаться, и к тому же нельзя забывать и о Кераке.

   — Ты можешь укрепить своё право на трон, — сказал Жослен. — Поезжай в Тивериаду и созови там совет баронов королевства. Пусть совет объявит тебя королём. — Жослен положил руку на гроб. — Тамплиеры доставят это в Иерусалим и позаботятся о погребении. Когда все признают тебя королём, ты сможешь явиться в Иерусалим и короноваться.

   — Ты говоришь разумно, — согласился Триполи. — Утром я уеду в Тивериаду.

Он повернулся и вышел. Жослен опустился на колено, пробормотал молитву и тоже покинул часовню.

   — Жослен сказал то, что хотел услышать Триполи, — заметил Стефан, — потому-то он ему и поверил.

Свечи у гроба догорали; Раннульф взял свежие, зажёг их и укрепил на оплывших огарках. Опустившись на колени, он перекрестился и прочёл «Отче наш». Свечи образовали вокруг гроба островок света; за его пределами часовня была погружена во тьму.

Ему казалось, что он слышит вокруг возню и шуршание: гигантские колеса, которые привела в движение смерть маленького человечка.

Мерцая белками глаз, Стефан говорил в темноту:

   — Как только мы можем хоть чему-то доверять? Триполи умный человек; если его так легко обвести вокруг пальца, на что надеяться такому, как я?

   — А что же ещё делать-то? — спросил Раннульф.

В глубине ночи зазвонили колокола к ночной службе. Между ними стоял гроб с телом мальчика, которого оба они любили. Раннульфу казалось, что голос Стефана доносится к нему через пропасть, которая становилась всё шире.

   — Я должен во что-то верить, — сказал Стефан. — Я не могу молиться в пустоту.

   — Так верь, — сказал Раннульф.

   — Как я могу, если вижу, как все вокруг обманывают себя? И при этом они так же уверены, как я. Даже больше! Потому что я уже сомневаюсь во всём.

Раннульф переступил с ноги на ногу. В темноте он услышал, как открылась и закрылась дверь.

   — Просто верь, Мыш, — сказал он. — Либо Иисус умер за нас и мы можем быть спасены, либо нет — и тогда мы прокляты. Так или иначе, лучше верить.

   — Не могу! — вскрикнул Мыш, и тогда она вышла из темноты на свет свечей и остановилась в изножье гроба.

   — Я знал, что ты здесь, — сказал Раннульф. — Когда говорил Жослен, я слышал в его голосе твои слова.

Сибилла стояла у гроба, прямая и тонкая, в длинном белом платье, с огромными глазами. Уставшему Раннульфу казалось, что её окружает озеро струящегося света. Из недр этого озера донёсся её голос:

   — Завтра Триполи уезжает в Тивериаду. А я поеду в Иерусалим и там стану королевой.

   — Зачем же ты явилась сюда и говоришь мне всё это?

   — Затем, что хочу, чтобы ты не вмешивался. Из всех людей в этом королевстве ты — единственный, чьи поступки я не могу предугадать.

Раннульф переступил с ноги на ногу:

   — Как же я могу не вмешиваться? Я рыцарь Иерусалимского Храма.

   — Тогда скажи мне, что ты на моей стороне. Я рождена для того, чтобы править в Иерусалиме. Кто ещё может там править?

   — Есть Триполи. Он тоже говорит о мире с султаном.

   — Триполи — узурпатор. Раннульф, Господь желает, чтобы я стала королевой. Я наконец исполню волю Господню в этом королевстве. Я заключу мир и положу конец кровопролитию — Святую Землю, поле битвы, я превращу в цветущий сад мира!

   — Так хочет Бог, — сказал Раннульф.

   — Нет! — Сибилла метнула на него взгляд, пылающий, как меч ангела. — Бог не хочет этой бесконечной войны. Бог не злой.

   — И не добрый. Он просто Бог, вот и всё.

   — Ты богохульствуешь! Ты вечно всё выворачиваешь наизнанку: зло есть добро, убийство — святость, жизнь — ад, а Небеса — поле битвы. Люди страдают и умирают, а ты читаешь проповеди, говоря, что так хочет Бог!

Раннульф не мог оторвать от неё глаз. Он наклонился и постучал костяшками пальцев по крышке гроба.

   — Сибилла, я нёс стражу у его смертного ложа. Где была ты?

Глаза её расширились. Она открыла рот, но ничего не сказала и, развернувшись, ушла во тьму.

   — Ты назвал её по имени, — сказал Стефан.

   — В самом деле? — Он был измождён до предела. Ему хотелось погрузиться в беспамятство сна.

   — Ты говорил с ней и прежде, — заметил Стефан.

   — В Монжисоре. Когда я убил Жиля. Меня хотели повесить, а она спасла меня. Она одна заступилась за меня и спасла мне жизнь. Я люблю её. Ради неё я готов сразиться с целым миром. Вместо этого сражением заканчивается каждая наша встреча.

   — Теперь она станет королевой.

   — Как захочет Бог.

   — И что тогда?

   — Будем исполнять приказы. То же, что мы делаем и всегда. У нас нет выбора, верно? Так к чему беспокоиться об этом?

   — А как же она?

   — Что — она?

   — Ты спал с ней?

Пальцы Раннульфа сжались в кулак.

   — Не смей говорить о ней так.

   — Значит, не спал.

   — Как я мог? Она замужем, она принцесса, она будет королевой Иерусалимской. Здесь у меня тоже нет выбора.

Стефан остро смотрел на него:

   — А если бы был? Если бы ты мог овладеть ею, забыть о Боге?

   — Этому не бывать, — сказал Раннульф.

Стефан покачал головой:

   — Ты такой же, как все мы, Раннульф. У тебя нет веры. Ты просто выполняешь приказы. Вот твоя вера — и более ничего.

Раннульф не ответил. Помедлив мгновение, он вновь перекрестился. Он знал, что Стефан прав. Остаток ночи они простояли, так и не сказав друг другу ни слова.

Ги де Лузиньян добрался до Иерусалима на закате, когда уже закрывали ворота. Повсюду в городе были тамплиеры: они несли стражу у ворот и на стенах, ездили отрядами по улицам. Ги направился прямиком в цитадель; во внутреннем дворе его поджидал Жерар де Ридфор.

   — Ты готов? — спросил магистр.

   — Не знаю, — ответил Ги. — Я не понимаю, что происходит. Где принцесса, моя супруга? Она должна быть в монастыре в Сидоне.

   — Она здесь, — сказал магистр. — Она была в Акре, когда умер король, и до сих пор они с Жосленом действовали неплохо. Она убрала с дороги Триполи, а патриарх, конечно, готов дать себя уговорить на что угодно. Он привёз священное миро, корону и мантию; завтра он помажет её на иерусалимский трон.

Ги взглянул на башню, каменный квадрат, вонзавшийся в сумерки. В узкое окно пробивался жёлтый свет свечи. Сибилла солгала ему. Всё время он тосковал по ней, мечтал о её возвращении и считал, что она занята набожными трудами, — а она солгала ему.

Он жалел, что дал понять это де Ридфору. Все сочтут его дураком, который не в силах управиться с собственной женой.

Сейчас она там, наверху, и Ги знал, как она напряжена сейчас, так близко к заветной цели. Её огонь непреодолимо притягивал его. Он двинулся вперёд, но магистр ухватил его за руку.

   — Нет. Выслушай меня. Помнишь, однажды я сказал тебе, что ты будешь королём Иерусалима?

   — Сказал, — согласился Ги.

   — Отлично. Тогда слушайся меня. Завтра, когда она примет корону, она должна отдать её тебе. Обещай ей всё, что ни понадобится, но она должна отдать тебе корону, иначе всё пропало — ни один мужчина не пойдёт воевать за женщиной. И тогда Триполи ещё может восторжествовать.

Ги облизал губы. Он давно уже потерял интерес к бесконечным нотациям, интригам и хитроумным комбинациям де Ридфора. Взгляд его был прикован к оранжевому свету в прорези окна.

   — Я должен её увидеть, — сказал он и зашагал через внутренний двор к лестнице, которая вела наверх. Де Ридфор двинулся следом, отставая на несколько шагов.