Король даровал новому супругу своей сестры города Яффа и Аскалон, а также титул графа Яффского — чтобы никто не сказал, что Сибилла замужем за человеком безземельным. Однако Бодуэн отказался принять молодую пару; как ни жаждал он снова увидеться с сестрой, им владела гордость.

А потом возобновилась война.

Керак с самого начала с презрением отнёсся к перемирию, и теперь он не стал ждать нового крестового похода. Через год после возвращения Триполи из Дамаска Волк построил в своём замке Монреаль большие лодки, на верблюдах переправил их через южную пустыню в Акабу и спустил в Египетское море. Взяв на борт бедуинов, которые поддерживали Керака, этот флот совершал набеги вдоль всего аравийского берега, угрожая даже Мекке. Керак вернулся в Трансиорданию, его пиратов изловили и повесили, а Саладин призвал своё войско из Сирийской пустыни и снова повёл его на Иерусалим.

Король был слишком слаб, чтобы скакать верхом, слишком слеп, чтобы различать лица. Он созвал всех рыцарей Святой Земли и во главе своего войска, в носилках вышел навстречу Саладину. Они сошлись на равнине Эздраэлон, на севере королевства.

При короле были тамплиеры — они заботились о нём, доставляли его приказы и обеспечивали их исполнение. Бодуэн поставил своё войско на западном краю болотистой равнины — чтобы ударить на него там, Саладин должен был прежде перебраться через болота и тем подставить себя под удары со всех сторон рыцарской конницы. Саладин покуда стоял на восточном краю равнины. Разведчики и шпионы короля доносили ему, что громадное войско сарацин скоро объест дочиста всю округу.

Король послал за рыцарями из своего войска и велел им разъезжать напоказ, гарцуя, перед сарацинским войском и вызывать сарацин на бой. Каждый день между двумя армиями происходили поединки и краткие схватки небольших отрядов. Однако Саладин всё не начинал общего наступления, и Бодуэн уже устал ждать.

Муж его сестры присоединился к войску, приведя с собой человек двадцать свиты и сотню пехотинцев. Лёжа на походной кровати, король выслушал рассказ о том, как граф Яффский проскакал через лагерь под оглушительный рёв медных рожков, под дюжиной развевающихся стягов, с толпой слуг и караваном вьючных животных и устроил собственный крохотный двор посреди Бодуэнова войска.

   — Всё такое новенькое, что ещё пахнет краской, — рассказывал ему Мыш. — Даже подковы у коней ещё блестят.

Король смеялся, но сердце у него ныло. Он тосковал по сестре. Ему почудилось, что он увидел дорогу к примирению с ней.

   — Пригласите его на совет нынче вечером, — сказал он. — Поглядим на него вблизи.

Но когда совет собрался в шатре короля, Яффа не появился. Вместо этого он сообщил, что присоединился к войску, дабы биться за Крест, но не станет приветствовать короля Бодуэна как брата, покуда последний не извинится за обиды, нанесённые его, Ги, супруге.

Услышав это, король оцепенел; слова послания звенели в его ушах. На миг у него мелькнула мысль отправить Ги от войска и послать тамплиеров, чтобы они исполнили его волю. Гнев смешал все его чувства. Шорох шагов, голоса людей, шныряющих по шатру, слились в единый гул, и ему пришлось сделать усилие над собой, чтобы вспомнить, кто, собственно говоря, его окружает. На мгновение разум короля опустел, и чёрная волна накрыла его с головой.

Король подавил судорогу слепого ужаса. Он сознавал, что сидит в дальнем конце шатра и по обе стороны от него стоят тамплиеры; уцепившись за них, Бодуэн вынудил себя вспомнить, восстановить по кусочку в памяти всё, что окружало его, — шёлковый свод над головой, заполненный народом шатёр; он принудил себя дать всем этим людям лица — и тогда лишь понял, что посланец Яффы так и стоит перед ним, ожидая ответа.

   — Вначале замёрзнет ад, — сказал король. — Так и передай своему господину. Ступай.

Из тьмы начала времён, окружавшей его, донеслось невнятное прощальное бормотание. Король протянул руку, и кто-то — один из тамплиеров — вложил в неё кубок. Король жадно выпил.

   — Подойдите ко мне, — громким голосом велел он темноте. — Я выслушаю ваши советы.

Все собрались вокруг него; они говорили о противостоянии войск и о том, как завлечь Саладина в уготованную ему ловушку. Триполи и де Ридфор заспорили, и король яростным криком заставил их замолчать. Его, которому было отпущено так немного времени, разъярило, что они тратят его драгоценное время на дурацкую ссору. Вспышка жаркого гнева придала ему сил: он подзывал к себе каждого человека по очереди, выслушивал, отдавал приказ, и, когда со всем этим было покончено, велел всем удалиться, и, измождённый, осел на подушки.

Чёрное ничто окружало его. И тишина.

   — Кто здесь? — спросил король.

   — Мыш, — ответил рыцарь, стоявший около него. — И Фелкс. Ты чего-нибудь хочешь, сир?

   — Я устал, — сказал король и протянул руку, и рыцари подняли его на ноги. Затем он услышал где-то невдалеке голос Триполи:

   — Нет, он должен выслушать нас! Пропустите меня!

   — Погодите, — сказал король. — Усадите меня снова. — Повысив голос, он позвал: — Милорд Триполи, поди сюда!

Рыцари усадили его в кресло. Во рту у него пересохло: он протянул руку, и ему дали вина. Усталый разум короля пытался вспомнить, как выглядит Триполи, восстановить в памяти лицо, которое он знал с младенчества. Знакомый голос помог ему.

   — Сир, мы пришли говорить с тобой как верные твои подданные и бароны этого королевства.

Бодуэн хмыкнул. Он уже понял, что предстоит нечто неприятное.

   — И кто же эти верные подданные?

   — Я, сир, и Балан д'Ибелин, Реджинальд Сидон и несколько прочих.

Злость опять закипела в короле, растекаясь по жилам живительным огнём.

   — Понимаю, — сказал он. — Говорите.

Звук его голоса предостерёг их. Триполи промолчал; остальные откашливались, прочищая горло. Наконец Балан сказал:

   — Сир, ради блага королевства ты должен отречься от трона.

   — Вот как, — сказал Бодуэн. Гнев раскалял изнутри его тело. — И в чью же пользу?

   — Сир, — начал Триполи, — ты превзошёл все наши надежды...

   — И превзойду впредь, — сказал король. — Господь вручил в мои руки защиту Иерусалима и дал мне это тело, дабы с ним исполнять свой долг, — и я буду исполнять его, пока сам Господь не призовёт меня. Теперь уйдите.

   — Сир, ты должен...

   — Уйдите, — повторил король. Горло у него ныло, мозг распирал череп. — Оставьте меня, пока я не велел им вышвырнуть вас прочь. — Он поднял руку, и люди, стоявшие перед ним, зашевелились. Он ощутил, как рядом с ним пришли в движение тамплиеры, и услышал шумные шаги, удалявшиеся к выходу из шатра. Король осел в кресле.

   — Он прав, — сказал он вслух, — я должен бы отдать ему корону.

   — Нет, — сказал рядом с ним Раннульф. — Ты — король. Видел бы ты, как они тряслись, когда ты зарычал на них.

Его голос удивил Бодуэна: он не знал, что Раннульф тоже здесь. Он протянул руки, и тамплиер легко подхватил его. Другой тамплиер помог ему отнести короля к кровати, снять с него корону, платье и башмаки и уложить в постель. Пыль и прах, думал Бодуэн. Прах и пыль. За что он цепляется с таким жаром? Он ничего не чувствует, ничего не видит; слух его полон звуков, но большинство их призрачны. И всё же сквозь эту тьму проходила некая грань понимания, зыбкая и неверная связь с миром. Если он потеряет эту грань, он исчезнет. Мир исчезнет. У Бодуэна закружилась голова.

   — Раннульф, — сказал он, — почему султан не нападает на нас?

   — Он стал чересчур хитёр, — отозвался рыцарь. — Он видит ловушку. Но скоро ему придётся двинуться, ему нечем будет кормить войско.

   — Когда начнётся битва... — Король сглотнул. Желание росло в нём, настолько сильное и сладостное, что он застонал. — Я хочу вести первую атаку. Поклянитесь мне, что исполните этот мой приказ. Даже если вам придётся привязать меня к коню. Если Саладин даст мне хоть малейший шанс, я умру, как надлежит мужчине.