У сельской дороги Грязь унизить нельзя. Попирай хоть ногами – Только всхлипнет, глотая твой след. Серо-коричневая, все та же – Равнодушный кисель, Исхлестанный жизнью проселка. Грязь и после тебя будет жить. Дождь ударит лиловыми копьями в землю. В этот день и в душе, и в земле Грязь смешается с каплей небесной: И в ошейнике комнаты тесно, На цепи у погоды тоскливо. Грязь потом отстоится, Возникнет туман – Изгоняемый дух недостойных желаний, Разгоняемый ветром, он тщетно Ждет найти пограничье своих очертаний. Вот и чистые игры заплещутся в охре, Игры выползков, и обнажившись на дне, Все следы амальгамою влаги зажгутся: Тело луж ослепительно! – очи огромны! И нескромны, как жизнь нескромна К тайнам исчадий своих… Недостойные жизни – достойны лишь зла и добра. Тем, кто истинно есть – тем прилична иная судьба: Терминатора света и тьмы; в оседании мути Наблюдать проясненье кристальное сути. Грязь добром не унизь! Там, где грязи подходы открыты – Жди рождения новых открытий. А иначе ты сам С болью своей и любовью – Лишь безумный агент страховой, выживший в атомном пекле, Что, размахивая пачкой горелых листков, Ищет под пеплом наследников. «В этом безмолвном пруду ослепленной Земли…» В этом безмолвном пруду ослепленной Земли Города – как кувшинки: раскрывают соцветья лишь ночью. Веря – молчи. Но не веруя – тоже молчи, Ибо каналы твоих восприятий висят на цепочке, На брелоке всенощного стража Петра. Если где-то в рай и открывается дверь, Может, совсем не тебе, но по звону полночных небес Понимаешь – кому-то Ты воспарению чувств бессловесно поверь, Ибо подошва твоих восприятий Кремнистой дорогой разута. Вряд ли столь важно, кто пропуск в Эдем получил, Когда в полвторого тебя фонари погружают в затменье, Важно, что есть эта ДВЕРЬ – ну а ты иль не ты – выше и выше вовек твоего разуменья. Женщину встретив полночной порой, не доверься глазам, Различающим ясно лохмотья и выступы плоти: Может, это – ниспосланный грешнику ангел небес? Только глаза загрубели, и сердце бесстрастно колотит? Пьяного встретив – песни за райское пенье прими (в это ли время ушам неразумно поверить?) Так в этот час обратится в дорогу тупик, И на бетонной стене обнаружатся двери. В игры невинные с тенью и светом играй. В сердце великая смена эпох происходит. Может, сейчас на тебя благодатно нисходит твой рай, Лишь потому, что к кому-то он вправду нисходит. Молчаливый соловей
купальщицы ногой босою море крови топчут тепла ль еще? не застудит ли грудь? Мой Соловей, пропой им, не забудь, шипом прокалывая сердце, песню, с которой Лодочника провожал ты в путь. того, кто спился от работы вечной, кто знает, что на берегу ином их встретят тени вьющихся растений и те же муки – год за годом, день за днем. да, песня та была всем песням песнь! в ней не было ни звука: сочетанье ритмических фигур молчанья и в гармоническом порядке ты слил с молчаньем пустоту и дал нам зримый образ неживого тела, хранящего живую красоту. ведь то был самый лучший похоронный марш! и с этой песнею купальщицы вошли в кровь по соски, и закипела пена, маня их, словно некая сирена, нырять, и пить, и грезить наяву. «Все то, что жизнью выпито из вас, вам возвращает смерть, не требуя оплаты. И Демоны, как верные солдаты, Вас охраняют в этот час. Ваш ложкой выскобленный мозг не дал бы вам таких наитий, как этот Лодочник пропитый, осуществивший перевоз…» Пой, Соловей, храня молчанье! Им, промолчавшим жизнь насквозь, Пусть станет лучшим наказаньем – на темя – капли старых слез… У зерцала вод ночные экзорцисты беспардонно изгнали дух тумана из пучины студеной лужи ее эпилептический эллипс дымился раскаленной сковородкой, и плавали по ней зрачки для Вас глазунья, госпожа Безумье! из лучших глаз – все на показ! тонуло в озере за отраженьем отраженье, и в озеро бросались прототипы, ныряя до изнеможенья уж бездыханных полон берег одетые, нелепо собираются опять они, пожалуй, только в это верят – лишь в то, что повторяется опять небрежно голова сидит на шляпе, подходят плохо руки к пиджаку, ботинок жмет нога они не пожелали скрыть тоску – свое очередное развлеченье вот у зерцала вод собрался весь народ и просит воротить вчерашний день, когда еще не умирала тень, когда еще само несло теченье теперь руками надо им без промедленья грести самим, чтоб не почить в воде тень, первым ты была предупрежденьем! кто вычел легкость из струенья вод? виновных обнаружили, и вот детей своих бесстыдных и нагих они в огонь бросают, как в цунами, поднятое вещающими снами, что снились им, когда они в траве играли с сестрами в волнующие игры здесь, у зерцала вод, идет расправа, но пенная вода и правых и неправых зеленою ладонью накрывает та нежная вода, что ты пила, та темная вода, которой стала, та пенная вода, откуда родилась |
