Пловец Тени сгущались в чернила, ими писались кляузы на улиц ярких лентах темными подворотнями. Плакали глупые ивы в зеленые воды страха, падали спелые слезы – универсальное рвотное. В зеленые воды страха гляделось такси одноглазое, скользило по ним, ведомое, как лодка на перевозе. В зеленую воду с грохотом сыпался щебень смелости – былые колонны храбрости, разрушенные морозом. Скручивались и спутывались прозрачные волосы вечности, как водоросли подводные, хватающие за руки… …пловец был последним камушком, на откуп случаю брошенным, последним героем Магии, последнею жертвой Науки. Пловец был всплеском и выкриком в зеленом зеркале стонущем, нелепым пеплом ярости, плевком разъяренного гнева И те, кто на берег выплыли, уже почти растворившиеся, кидали ему с их облака небес спасательный круг. В зеленые воды страха входили глупые женщины, взвизгивая от удовольствия, пробуя воду ногой. В этой визжащей массе нелепо пловец барахтался, укутан водой, как Истина, в воде, словно Ложь, нагой. Ах, быль, разновидность небыли! Пловец, разновидность тонущего! Нашей борьбы с океаном нелепая подноготная… Плакали глупые ивы в зеленые воды страха, падали спелые слезы – универсальное рвотное Ложе А тени скрадывают тени И лунных дисков на воде бобы – Плоды чудовищных растений, Корм пастырям, ушедшим во гробы. Акриды с диким медом и мокрицы – В сиянье глаз пред балдахином дань Хитином ослепляюще искрится И освещает синюю елань. Фиалковые лица ослепленных Животворят сияющий покой. Живую дань Царь Насекомых Берет дряхлеющей рукой. И мы пришли, два локона сиреньих, Уступленных прибрежным валунам; Два листика, дрожащих в опасенье Прервать счет гипнотическим слонам. Слонов считали, потому что сонно Все плавало вокруг, а спать мы не могли, Взволнованные плеском патефона Пруда округлова с лучом вместо иглы. И чуялось, что Царь придет внезапно, Узнав, что ложе узурпировано вдруг, И горизонты вмиг захлопнуты капканом, Мы сбавим ожиданье хищных рук. И мы спешили, заплетая ноги В косу Лилит, успеть познать ночлег, Пока нам не швырнули громы боги, Как будто на спину холодный снег. А ведь сейчас, в плачевное мгновенье, Когда поднялись груди-жемчуга, Арена боя в чудном мановенье, Наставит миру карликов рога. И предводитель карликов, Царь Муший, Сам Бель-Зибаб, швырнет нас от грудей, К комедии, известной под названьем Истории Трагической Людей. 30.07.1978, с. Ловозеро «О эльфы! Лица, стиснутые рамками…»
О эльфы! Лица, стиснутые рамками Моих мир искажающих очков; Изгнанье беса радости из радуги Мишени концентрической зрачков. Они тебя вели сквозь мятый папоротник И берегли от змей в малине, только где, Как к ягоде, к ноге влекущей маленькой, Браслет из раковин на золотой ноге? И прозябали мы в своем неведенье, А эльфы волокли речной браслет, Туда, где мы бывали не последними; В овес, в крушину, в ежевику, в бересклет. В траву бросали смятую, где помнили Травинки тяжесть двух гранитных тел, Где все увидели глаза росы, где пролили Молочный сок, и очиток, и чистотел. И в раковинах, что травою тронуты, Уста песка детей произвели: С глазами желтыми, увенчанных коронами, Вооруженных памятью золы, Золы сожженных дней, бескрайних гарей, пустошей, Сердец разбитых и твоей любви: Твой пот стал кровью величавых юношей, Зубами стали ссадины твои Те ссадины, что никакие грешные Не сделали б, ни шиповатый лес, А выскребло в лодыжках путешествие По битому стеклу твоих небес. Чудовищно огромные, прекрасные, Они под утро вышли из лесов И мерно шли дорогами опасными Все дальше, прочь от наших слов и снов. Чтоб нас сберечь, в траве лежащих сутками, Они причину уничтожить шли Тех бед, что предвещали бедным путникам Горгоны волосы из-за холмов вдали. И мы, родители, не слышали о каре, Постигшей чорта на холмах вдали, И белое, лишенное загара Цвело кольцо на стебельке ночи. И мы в ночном дыханье не слыхали Звучанье битвы: утренний наш слух Лишь звон жары и луга наполняли, Жужжанье то ли эльфов, то ли мух. 23.07.1978, с. Ловозеро Дом палача что больше выжимает слез из век тряпичных? руки тех рек, к которым вновь нельзя вернуться и мы потеряны в кустарнике когтистом дрожим и падаем, бежим на огонек как страшно, если лист в лицо ударит – зеленая пощечина из тьмы! деревья вынут корни из земли, обуют их и двинутся в дорогу, чтоб скинуть иго человека недолговечное: его поглотит лес все потому, что провели мы детство в библиотеке пыльной, во дворе хромого Дома Палача, к которому не приближались благопристойные и эта щель в стене, и дачный флирт, и лень в тоскливый полдень, и девчонка, ведущая, как тропка, в луговину – все обернется против нас ты помнишь: она купалась голая в реке, и этот знойный луг ты проглотил, как горькую пилюлю самосознанья и фатальности кончины под шпагой леса, сдвинутого вдруг и недоноска с воинством зеленым? а ей уже за двадцать было, порочность обещала целый мир… но как ты равнодушен был! и только тихо удивлялся, что речка вылилась из берегов – так много было в этой женщине напева пеночек и плеска О Дома Палача тоскующие дети! |
