— Что вы ему сказали? — спросил Званцев.

— Я напомнил ему о неустойке и праве потребовать уплатить часть ее, в случае наших сомнений.

— О'кэй, джентльмены. Все будет о'кей! Вы славные парни, и с вами приятно иметь дело. Я сам приеду к вам. О'кэй?

— Имейте с собой аванс неустойки.

— О нет, сэр. До этого наш с вами бизнес пока не дошел.

Саша и Бронкс вернулись в павильон, захватив с собой, по просьбе фирмы, шефа, как его там отрекомендовали — Эдисона, дюжего парня с насмешливыми глазами.

В павильоне ожидал неприятный сюрприз.

— О, Алэк! — встретил Званцева похожий на боксера-тяжеловеса грузный бригадир рабочих, устанавливающих демонстрирующие механизмы. — О, прелестная леди, — остановил он проходившую мимо маленькую стендистку Зою. — Скажите Алэку, чтобы он не сердился'. Велосипедная цепь порвалась. Надо покупать другую, наши американские лучше. О'кей!

При этом он панибратски хлопнул Званцева по плечу.

— Как она порвалась? — спросил Саша, подходя к высокой раме, на которую натягивались цепи со щитами экспонатов.

Оказывается, рабочие подключили цепь к редуктору без пружинного звена, смягчающего рывок включения электромотора.

— Спросите его, Зоинька, они думают, когда работают?

— О, прелестная леди, скажите ему, что мы только рабочие. Думают шефы, боссы, инженеры, а мы только делаем, только завинчиваем, поднимаем, собираем, а не думаем. Нам надо растолковать и показать от и до. Скажите, что Алэк хороший парень, он похож на моего покойного сына. Пойдем выпьем кока-колу со старым Беном.

Пришлось заменять велосипедные цепи и приноравливаться к американскому стилю работы. Американский рабочий привык к отлаженным движениям у конвейера, и заданным движениям в любой работе, где инициатива исполнителя вредна, нарушает четко продуманную технологию.

Приближался день открытия выставки. В закрытом строительными лесами советском павильоне, напряженная жизнь билась, как в лихорадке. Бушевала «нормальная советская» штурмовщина.

С помощью сменяющихся стендисток Званцев работал без сна, вспоминая Белорецкий завод, оставшийся без воды из-за перемерзшей реки. И находясь в центре готовящейся выставки, не видел других, скрытых строительными лесами павильонов.

Но в день открытия мистер Бронкс торжественно явился за Званцевым, заявив, что не понимает такой неистовой работы и берет его с собой для знакомства с выставкой в день ее рождения.

Но вернемся к недописанному письму Званцева другу Косте.

«Дорогой мой Костя, я опишу тебе свои впечатления, как новичок, попавший в водоворот информации. Я собственными глазами увидел города грядущего. Выставка гудела, как улей, и походила на разрытый муравейник. Ее открытие превращалось в национальный праздник. Сотни тысяч гостей атаковали трещавшие при вращении турникеты. Все хотели знать грядущее, таящееся в десятках павильонов многих стран.

Я превратился в рядового посетителя и огляделся вокруг. Ярко раскрашенные здания самых неожиданных, непривычных форм. На их стенах в неестественных позах распластались непонятные фигуры. Каждое здание, каждый барельеф хотели быть невиданными. «Мир завтра», то, что окружает меня — образцы новой архитектуры… Смотрю и никак не могу почувствовать себя в будущем.

— О, сэр! Вы еще не видели самого главного — трилон и перисфера — шедевры архитектуры и строительной техники.

Мистер Бронкс ревниво следил за моими впечатлениями. Мы были уже близко к центральной площади выставки. Гигантский шар, вместивший бы в себя восьмиэтажный дом, висел в воздухе. Построить дом в виде шара, да еще заставить его лежать на фонтанных струях, маскирующих зеркальные колонны, это действительно ново, здорово, хотя, может быть, и не очень практично. Если перисферу принять за гигантского Паташона, то трилон будет Патом. Ростом он двести метров, и выполнен в форме трехгранной иглы.

Мистер Бронкс остался доволен моим растерянным видом. Выразил он это тем, что любовно хлопнул меня по затылку и занялся извлечением огня из собственной подошвы.

— Мы отправляемся к будущему, — объявил он. Узенький эскалатор в трилоне повлек нас вверх.

— Закройте глаза и приготовьтесь. Мы поднялись на пятьдесят лет вперед, — выкрикивал мистер Бронкс. — Сейчас выйдем на палубу дирижабля.

Сойдя с лестницы, я почувствовал, что пол перисферы, где мы оказались, движется куда-то вбок. Мы облокотились на прочные перила и поехали вправо, вернее, «полетели» — ведь считалось, что мы на дирижабле. Вверху горели звезды. В небе — густом, черном — плыли неясные облака.

— Что такое? Ведь на улице был день!

— Это пятьдесят лет назад был день.

Я смотрел вниз. В километре под ногами я увидел рассыпанные огни, темны были синие воды реки. Слышалась музыка и поющий вдали голос, нежный, волнующий. Постепенно светало. Прозрачные облака стали отчетливее. Внизу под нами был город. Он лежал сектором круга между излучинами реки. Па другом берегу я различил огромный аэродром. На нем стояли самолеты каплевидной формы. У примыкавшего к аэродрому речного вокзала я заметил суда, как спины дельфинов. Центральная площадь города омывалась рекой. Над нею высился стандартный Импайр стейт билдинг этажей этак в сто. Прямо от него шла широчайшая Парк-авеню, разрезая город пополам. Остальные авеню шли радиусами от центра. Стриты ровными концентрическими дугами пересекали — их на другом уровне, не задерживая движение. В каждом квартале высилось только по одному модернизированному небоскребу. Пригородные шоссе и улицы были усеяны мельчайшими точками. Так выглядели с высоты автомобили.

Фантастический город удалялся от нас, утопая в наступающих сумерках. Снова высыпали в небе, словно настоящие, звезды. Мистер Бронкс тряхнул меня за плечо, Я вздрогнул. Движущаяся платформа завершила полный круг. Мы проехали всю перисферу. Надо было уходить, а не хотелось…

Мы спустились. У подножья перисферы я увидел изящные электрические тележки. Водители, склонясь к пассажирам, давали им пояснения. Тележки лавировали между пешеходами. Мне понравились эти своеобразные такси.

— О! — воскликнул мистер Бронкс. — Сейчас мы это устроим для вас.

Он пронзительно свистнул и замахал рукой. Перед нами появилось уютное кресло на двух колесах. Сзади него стоял молодой человек в ослепительно белой униформе, при галстуке и в роговых очках.

— Садитесь, — пригласил меня мистер Бронкс, взгромождаясь в кресло. — Нам с вами не будет тесно.

Я опешил. У кресла не было мотора. Его толкал перед собой, как восточный рикша, элегантный молодой американец с высшим образованием. Он должен был занимать пассажиров приятным разговором, рассказами о павильонах, при этом будет касаться политики, последних мод, сенсационных скандалов и ограблений.

— О'кей! — одобрительно сказал толстяк с сигарой во рту, сидящий рядом с нарядной дамой, проехав в таком же кресле мимо нас.

— Позвольте! Это же рикши! — запротестовал я.

— В трудное время бакалавры нуждаются в любом заработке. — Садитесь, — повторно пригласил мистер Бронкс. — Мы объедем выставку и не устанем.

— А он? — кивнул я на рикшу в белой униформе и роговых очках, возможно, бакалавра или магистра.

— Так ведь он получает за это деньга, делает свой бизнес.

— Как китайский или японский рикша?

— О нет! Там вас везет не больше чем лошадь, а здесь вас обслуживает культурный человек. Вечером в баре он — джентльмен. И обслуживать будут его.

Рикша непонимающе слушал нас. Мистер Бронкс вылез на панель и, догнав меня, с укором сказал:

— Вы просто не дали человеку заработать.

Из-за непонятного Бронксу моего упрямства пришлось нам обходить празднично убранные павильоны пешком. Мистер Бронкс смирился и стал прежним приветливым и внимательным.

Мы оказались между двумя фиолетовыми зданиями. Из стен одного из них било несметное число фонтанов, по стене другого низвергался водопад из пенных закрученных струй. Мы шагнули внутрь сквозь водопад в приветливо приоткрытую дверь, не промокнув. И неожиданно оказались в темноте. Я едва разглядел плотную толпу людей и за ними беспорядочный узор огней. Приглядевшись, я разобрал, что это были светящиеся окна небоскребов. Значит, вот она, обещанная диорама Нью-Йорка! Мистер Бронкс шепнул мне, что она занимает целый блок (квартал), что здесь десятки тысяч светящихся окон. Голос в репродукторе непрерывно объяснял, чем станет в ближайшее время Нью-Йорк, какие новые здания появятся в нем, какие новые линии сабвея заменят надоевшую всем надземку, которую нельзя было снять из-за действующего с прошлого века, как я писал, контракта.