Подошел заместитель директора Аскаров и, выслушав Шефера, подтвердил его задание практиканту.

— Потом у нас работать будете. Сегодня даю вам день для осмотра завода, а завтра в шесть часов утра, с начала первой смены, получите бригаду.

Званцев вспомнил, что Чингисхан, проверяя военачальника, доставлял его с завязанными глазами в пустыню, затем ждал, когда ветер заметет следы и оставлял его там одного. Саша усмехнулся. Если у испытуемого монгола были только звезды над головой, то у него было преимущество. Он достаточно хорошо знал то место, куда его привели.

Резкий оглушительный звук заставил Сашу вздрогнуть. Театр начинается с афиши, а завод — с гудка. Саша ощутил заботу о простых людях, никогда не державших часы в руках. Это был их неподкупный заботливый друг. Когда гудки уступили место современным часам, как будто потерялось что-то в романтике труда.

Утром гудок заливался, хоть солнце еще не взошло над горами, не проложило в пруду золотой дорожки к огненным печам. Сашу он застал на заводе. Тот уже лазил между немецкими ящиками с деталями красавца-крана, который Саше предстояло не вычерчивать на бумаге, а поставить готовую машину на узенькие рельсы, чтобы на своей гордой ажурной, похожей на солнечный луч, стреле, поднять ввысь непосильный людям груз.

Но какой бы интересной ни была предстоящая работа, побороть в одночасье студенческие привычки она была пока не в состоянии. Честно говоря, не привык Саша к такому раннему вставанию. Присев на один из ящиков, поплотнее запахнув куртку, он не заметил, как задремал.

— Товарищ студент, просыпайтесь. Я — такелажник. Гришей меня зовут. Бригадиром у вас буду. Четверть века уже тяжести таскаю. Гудок отгудел. Велит нам за дело браться. Ребята сейчас подойдут. Тележку из ящика вынем, на рельсы поставим, остальное, что необходимо, к месту приладим по вашему указанию.

Саша протер глаза. В небе угасали особые здешние звезды. Взглянуть бы еще на пруд. Как они там отражаются?

Аскаров, видный металлург Урала, обладал (мало кто знал об этом) национальной хитростью. Во всем симпатизируя Званцеву, тем не менее, он поручил механику завода Мехову, тихому старенькому человеку, следить за монтажом, который ведет Званцев, не подавая тому вида. Просто, проходя мимо и взглянув на работу слесарей, он скажет пару слов, рожденных русской смекалкой, которые рабочие подхватят куда легче, чем тяжеловесные немецкие наставления.

Званцев, ничего не подозревая, торопился показать, на что он способен, и большую часть времени проводил на рабочей площадке, иной раз удивляясь, до чего же сообразителен русский народ.

Прошло время. Перед ним уже стоял готовый к работе красавец-кран, не идущий в сравнение со своим красочным рекламным изображением. Его изящная ажурная выносная стрела указывала в небо и вперед.

В день испытания крана Саша пришел вместе с гудком. Взобрался, на оставшийся нераспакованным ящик, любуясь собранным краном, потянулся, размялся и пропел во весь голос концовку студенческой песни:

— Ну, студент, голосище у тебя разве что заводскому гудку уступит. Тебе бы по духовной части податься. Дьякон бы вышел первый сорт, девки в церковь ломились бы тебя послушать.

— Со славным утром, дядя Гри… — начал было Саша, но звонкий девичий голос прервал его.

— Ну, нет, дядя Гриша, такой голос попам не отдадим. А девчата пусть в клубе его слушают. Правда, Саша? Мы вчера с вами познакомились на музыкальной основе. Я вам еще раз устрою концерт Вакара, если вы сейчас покажете мне прокатный цех. Папа столько раз обещал и всегда ему некогда.

— Как, дядя Гриша. Утро славное. Покажем золотой головке прокат?

— Отчего ж не показать?

— Время до девяти есть. А теперь давай котел разжигать, пар поднимать. Технический инспектор по котлам, товарищ Вакар, приехал. Я сам его вчера слышал.

— Пошто только слышал, а не видел?

— Неудобно было к Шеферам в дом заходить. Там гости были. Слушали его исполнение. Не себе же Вакар так играл.

— Оно так, конешно, — согласился Гриша. — Певчие в церквах али в театрах людям поют.

— Он нас с вами познакомил и сегодня только нам сыграет, после торжества, проката и крана, — задорно и весело вмешалась Инна.

— Ради этого на все готов! — и Званцев вспомнил, как вечером шел в отведенную ему комнату в доме на пригорке, с окном на особняк Шефера.

Глубокие, звучные, громкие аккорды заставили Сашу вздрогнуть и остановиться. Могучая, сокрушающая сила звучала в них, переходя от многозвучий хорала к басовой мощи органа. Выразилось в этих звуках неодолимое стремление вперед, вперед! Повторяясь, богатырски усиленные, они как бы поднимали слушателя выше гор и горизонта, в межзвездное пространство…

— Ребята, ребята! Мы зайца безбилетного поймали! Спрятался за калитку и музыку слушает.

— Когда музыка звучит — она для всех, — возразил Саша.

— Он еще спорит? Откуда здесь? Кто такой?

— Я студент-практикант.

Саша разглядел при свете звезд круглую, коротко остриженную мальчишескую головку, покрытую только что выросшими, из кольца в кольцо, кудряшками.

— А я — Инна Шефер, дочь Александра Яковлевича. А волос у меня нет, потому что я тифом болела.

Саша всмотрелся в смеющееся со вздернутым носиком мальчишеское лицо и никак не мог его представить девичьим. Гибкая тоненькая фигурка восхищала, но не убеждала.

— Моя мама — дочь врача из рода священников. Она очень ждала мальчика, а тут я… Стали думать, какое имя дать. Папа — немец, хотел мне дать северное имя Ингрид, но мама нашла в дедушкиной «книжке имен» три мужских имени: Инна, Имма и Римма. Теперь их девочкам дают. Вот мне и дали. Почему вы не показываетесь в клубе? Мы стараемся представить там что-нибудь интересное. И танцуем. А танцевать всегда интересно. Мне семнадцать лет. А вам сколько?

— Двадцать два. Заканчиваю Томский технологический институт. Буду здесь работать.

— Ой, как хорошо! Папу все время переводят. Надеюсь, здесь мы задержимся. Вы не против?

— Мне ли быть против наркомовских решений? До высот таких не добраться. Происхождение не позволяет.

— Как и мне. Частично — духовного звания, частично — немецкого. Хотя и русская.

— А вы немецкий язык знаете?

— Как и русский. А вы?

— Слабо. И, несмотря на это, меня все-таки поставили монтировать присланный из Германии подъемный кран. Надписи немецкие и всякие замысловатые инструкции никто прочесть не мог.

— А папа?

— До директора — высоко, до Шефера — далеко.

— А вы забавный! И как же ваш кран?

— Смонтирован. Он самоходный, паровая машинка своя. И паровой котелок. Потому и технический инспектор здесь. Без его разрешения работать на кране нельзя.

— Так это вы Вакара вызвали? Он у нас остановился. И на рояле он играл.

— Теперь мне вдвойне страшно.

— Почему?

— Я тоже немного играю на рояле. Но, услышав Вакара, его волшебником себе представляю.

— И зря. Он милый и приятный человек.

— Технический инспектор на работе всегда зверем становится.

— Очень интересно! И на кран, и на «зверя» посмотреть. Мне можно попасть туда, на ваши испытания? И прокатный цех посмотреть.

— Если ваш папа позволит.

— Я скажу, что вы об этом просите. Ладно?

— Я согласен. Но удобно ли вам на меня ссылаться?

— Мне все удобно! И «если женщина захочет, то настоит на своем!»

— Это уже из оперетты. Думаю, дело будет посерьезнее.

— Не бойтесь, я приношу удачу.

Мальчишки, сопровождавшие девушку, наперебой стали просить ее поговорить с отцом, чтобы и им можно было посмотреть испытания. Но девушка топнула ногой:

— Баста! Здесь не цирк! Меня проводили, спасибо! Теперь по домам! И вам, студент, тоже. Вы где живете?