Марья Эрастовна, однако, не сдавалась.
-- Не стрекози!-- опять крикнула она и даже топнула ногой.
Отъ такого никогда неслыханнаго ею, но весьма образнаго глагола Нинѣ стало совсѣмъ весело.
Она очень смѣшно передала сцену появленія госпожи Хазенклеверъ съ извѣстіемъ, что «старьши тфорникъ требувайтъ фитъ».
-- Такъ что-жъ, ты воображаешь -- это я должна скрывать тебя отъ полиціи?-- сказала Марья Эрастовна.-- Ты заварила прескверную и преглупую кашу, а я должна ее расхлебывать! Вмѣсто того, чтобы придти въ себя и вернуться домой, ты хочешь перебраться ко мнѣ? Такъ?
-- Да, и если вы меня прогоните -- я не знаю, куда пойду, но знаю, что домой не вернусь добровольно... Если же меня вернутъ силой -- я опять убѣгу. Въ этомъ я даю вамъ слово,--печально и спокойно проговорила Нина, внезапно остывая и блѣднѣя послѣ своей веселости и возбужденія.
-- Да, вѣдь, ты совсѣмъ сумасшедшая!-- также спокойно, и пристально глядя на нее, сказала Марья Эрастовна.
-- Такъ ужъ прибавьте: сумасшедшая безнадежно,-- шепнула маленькая княжна.
Марья Эрастовна позвонила, велѣла горничной подать кофе и стала подробно разспрашивать обо всемъ. Выпивъ свою чашку, она сказала Нинѣ:
-- Слушай... тебѣ нечего возвращаться на Васильевскій островъ, напиши записку этой Ольгѣ, я пошлю человѣка, и онъ привезетъ оттуда твои вещи. А ты сиди здѣсь. Я сейчасъ поѣду къ твоимъ и ужъ знаю, что буду говорить... пожалуйста, не учи меня и въ это не вмѣшивайся... Сиди здѣсь смирно и жди. Постой... Пойдемъ-ка, я тебѣ покажу твою комнату...
Она провела Нину въ простенькую, какъ и вся квартира, но уютную, веселую маленькую гостиную.
-- Вотъ тутъ тебѣ кровать поставятъ, тутъ туалетъ... ничего, сойдетъ?-- объяснила она и вдругъ подошла къ Нинѣ, обняла ее и крѣпко поцѣловала.
-- Ахъ ты моя сумасшедшая, сумасшедшая!.. И кто бы подумалъ! Райская птичка какая-то, колибри... а презанозистая!
-- Тетя! милая...-- такъ и прильнула къ ной Нина, глядя ей въ глаза своими синими, полными слезъ глазами.
-- То-то же -- тетя, милая!.. Ахъ ты «ма кузина» этакая!.. Ну... одѣнусь и ѣду, авось Богъ поможетъ все уладить, какъ слѣдуетъ...
XIII.
Такимъ-то образомъ въ судьбѣ княжны Ninette, отвергнутой обществомъ и осрамившей своихъ, всѣми уважаемыхъ родителей, произошла внезапная и рѣшительная перемѣна.
Какъ всегда бываетъ въ тѣхъ случаяхъ, когда, по какимъ-то таинственнымъ законамъ, неизбѣжно должна совершиться судьба человѣка,-- всѣ препятствія мгновенно разсыпались прахомъ. Маленькая княжна дѣйствовала наивно, смѣшно и даже предосудительно. Она завязала тайныя сношенія съ «музыкантомъ», проникла въ его холостую квартиру; не могла понять, что такое «фитъ»; сочла документами свои два выигрышные билета; подлежала вѣдѣнію не только явной, но и тайной полиціи. А въ результатѣ для нея оказалось,-- спокойное переселеніе къ тетушкѣ Марьѣ Эрастовнѣ.
Чѣмъ больше въ тотъ день думали Хрепелевы о предложеніи, сдѣланномъ имъ этой хоть и вульгарной, но богатой кузиной, тѣмъ яснѣе они понимали, что самъ Богъ послалъ имъ ее.
Не будь Марьи Эрастовны въ Петербургѣ и не отнесись она такъ къ этой «ужасной, погибшей дѣвчонкѣ»,-- что бы они дѣлали! Князь не спасъ бы себя никакой гимнастикой отъ апоплексическаго удара. Княгиня зачахла бы отъ позора и преступная дочь не дала бы ей ни одной спокойной минуты.
Марья Эрастовна все устроила.
А когда княгиня упорно повторяла ей, что теперь у нея нѣтъ дочери, она прямо сказала:
-- Ну и прекрасно, ты вотъ, душа моя, и постарайся забыть о ней. Я за тебя стану думать. Видно судьба... ничего не подѣлаешь...
Княгиня упала на грудь кругленькой генеральши и такъ долго рыдала и плакала, что подъ конецъ совсѣмъ успокоилась.
Она рѣшила сдѣлать визиты самымъ близкимъ людямъ и объяснить имъ все, что надо.
Она это исполнила на слѣдующій же день и съ честью вышла изъ своего тяжелаго положенія.
Ее встрѣчали съ недоумѣніемъ и не безъ замѣтнаго предубѣжденія, но черезъ и ѣсколько минутъ она успѣвала возбудить жалость къ себѣ и уѣзжала отсюда, сохранивъ къ себѣ уваженіе.
Про Ninette отъ княгини узнавали, что она стала страдать ужасными нервными припадками.
«Что же тутъ дѣлать!.. Божье наказаніе... нашъ нервный вѣкъ... это въ воздухѣ носится кака-то зараза, психопатія... Шарко... леченіе гипнотизмомъ... Она не выноситъ ни малѣйшаго замѣчанія, сейчасъ въ истерику... Во время припадка вырвалась изъ дому и убѣжала къ теткѣ... Vous savez -- ma cousine, Марья Эрастовна, la veuve du general... Она хоть и чудачка, но добрая женщина, одинокая et avec èa богата очень... пожалуй, до двухъ милліоновъ... Она особенно любитъ эту несчастную дѣвочку, оставила ее у себя, уговорила насъ... будемъ лечить, повезетъ къ Шарко... Мы согласились... Что же намъ дѣлать, у насъ другія дѣти.. Кэтъ выростаетъ... Да, наказалъ насъ Богъ!.. и я, и мужъ, мы совсѣмъ убиты... Ѣдемъ на Страстную и на Святую къ себѣ, а потомъ заграницу... Бѣдный Валентинъ боится удара, у него такіе приливы къ головѣ, ему надо серьезно лечиться... А я -- вы видите, на что я стала похожа!..»
Княгиня, дѣйствительно, имѣла самый поблекшій и жалкій видъ -- и нельзя было не пожалѣть ее.
Насколько оказалось возможнымъ исправить дѣло, оно было исправлено.
Въ «свѣтѣ» даже акціи Ninette, совсѣмъ упавшія, значительно поднялись.
На Святой уже всѣ знали, что она больна, что ее будетъ лечить Шарко и что богатая тетка дѣлаетъ ее наслѣдницей двухъ милліоновъ. Ну, а при вкладѣ двухъ милліоновъ поднимаются акціи даже какого угодно общества, не то что молодой дѣвушки.
-- А какъ же тотъ пѣвецъ... музыкантъ... Аникѣевъ?-- спрашивали любопытные.-- Женится что ли на ней и получаетъ два милліона?!
-- Какъ же ему жениться, когда онъ женатъ!..
-- И притомъ, кажется, все это вздоръ, сплетни и ничего больше, говорятъ, они совсѣмъ и незнакомы. Князь Вово клянется, что онъ самъ его ей представилъ за нѣсколько минутъ до скандала, тогда, на вечерѣ у Тулубьевой...
-- Да, Наталья Порфирьевна вчера еще все подробно разсказывала княгинѣ Гагариной, она-то, вѣдь, знаетъ...
-- Что же она говоритъ?
-- Elle dit que son artiste protégé n'у est pour rien.
-- Тѣмъ хуже для него, два милліона не шутка...
-- Да стоитъ ли толковать объ этомъ господинѣ! Ильинскій вотъ, что Ильинскій?!
-- Д-а-а! Промахнулся Ильинскій! Entre nous... онъ, говорятъ, просто локти себѣ кусаетъ...
Послѣ Святой уже никто больше не думалъ обо всей этой исторіи.
Начинался разъѣздъ изъ Петербурга. Лѣтняя программа у всѣхъ была рѣшена и подписана. Наступало затишье. Общество прощалось до слѣдующаго сезона.
XIV.
А Нина жила въ своей уютной комнатѣ у Марьи Эрастовны, не имѣя никакого понятія обо всѣхъ этихъ толкахъ и сплетняхъ.
Она мало интересовалась своими свѣтскими знакомыми, всѣми этими лицами, окружавшими ее за короткое время ея выѣздовъ и представлявшимися ей теперь будто видѣнными только во снѣ.
Она чувствовала себя совсѣмъ какъ и не въ Петербургѣ, а въ какомъ-то новомъ городѣ и даже въ новой странѣ. На душѣ у нея было тихо, спокойно, какъ бываетъ утромъ, когда человѣкъ, заснувшій наканунѣ нездоровымъ, просыпается и чувствуетъ, что нездоровье прошло во время сна.
Да, это утро -- и впереди цѣлый день, и надо подумать и рѣшить, какъ провести его.
Нина знала, что передъ нею день, и собиралась о немъ думать, но еще не думала. Ей было хорошо. Единственное, что отравляло ея тихое, хорошее настроеніе, была, часто возвращавшаяся, тоскливая мысль о любимой сестрѣ, Кэтъ. Теперь Кэтъ, какъ ей казалось, ушла отъ нея навсегда -- и это было ей очень больно.
Но -- что же дѣлать!-- Нина уже знала, что полнаго счастья никогда нѣтъ и не можетъ быть на свѣтѣ.
-- Тебѣ не скучно?-- на второй день Свѣтлаго Праздника спросила ее Марья Эрастовна.-- Не скучно? Говори только правду...
