Онъ совсѣмъ растерялся и ничего не могъ сообразить.

Наскоро простясь, онъ пустился почти бѣгомъ черезъ анфиладу громадныхъ гостиныхъ и галлерей Талубьевскаго дома, едва не забылъ надѣть пальто, и поѣхать къ Хрепелевымъ.

Но тамъ никого не принимали.

Разставшись съ братомъ, Аникѣевъ медленно пошелъ, направляясь къ Михайловскому скверу. День разгулялся, подулъ мягкій вѣтеръ, чувствовалось первое дыханіе приближающейся весны.

Было еще довольно рано, и Аникѣевъ соображалъ, что всего лучше дойти пѣшкомъ до набережной. Такимъ образомъ онъ попадетъ къ Алинѣ именно въ самое время.

Конечно, онъ рисковалъ не застать ее дома, или застать не только ее, а и ея князя, и всякихъ постороннихъ людей.

Опять увидѣть этого невыносимо противнаго человѣка, услышать его отвратительно-скрипящій голосъ, дотронуться до его красной, холодной руки...

Все равно, все равно; но онъ уже не можетъ не идти къ ней, потому что усталъ невыносимо и кромѣ нея у него никого нѣтъ теперь. На Фурштатской онъ опять ничего не добился, то-есть не добился Сони. Ему сказали, что Лидія Андреевна вернулась вчера вечеромъ одна и очень рано ушла изъ дому. Тогда онъ поѣхалъ въ Европейскую гостиницу, къ брату. Ничего особенно пріятнаго, радостнаго онъ и не ждалъ отъ этого свиданія, но все же не думалъ, что придется истомиться и устать до такой степени...

Правда, есть одинъ человѣкъ, съ которымъ не холодно, это -- Вово. Онъ чуть ли не одинъ остался отъ прежняго времени. Несмотря на свое удивительное подчасъ легкомысліе и мелочность, онъ все-же не измѣнилъ, вмѣстѣ съ измѣнившимися обстоятельствами, какъ измѣнили другіе. Что-жъ такое, если онъ производитъ впечатлѣніе вѣчнаго полуребенка, если онъ довольствуется самымъ пустымъ существованіемъ и никогда не могъ ни на чемъ серьезно остановиться. Все же онъ гораздо выше множества людей, считающихся серьезными. Онъ честенъ и добръ, ни въ комъ не заискиваетъ, неспособенъ ни на какую интригу. Съ нимъ случаются минуты духовнаго просвѣтлѣнія, когда вдругъ, сквозь оболочку свѣтской маріонетки, проглядываетъ что-то разумное, сердечное, человѣческое.

Къ нему бы? Только, вѣдь, неизвѣстно, на какую попадешь минуту, а главное,-- гдѣ же его искать: въ этотъ часъ онъ ужъ кончаетъ свой туалетъ и начинаетъ свое вѣчное порханіе по городу.

Никого нѣтъ, кромѣ Алины. Эту недѣлю, до вчерашняго дня, Аникѣевъ мало о ней думалъ, онъ думалъ только о Сонѣ. Но записка, прочтенная имъ вчера вечеромъ, опять его отравила. Не забывая о Сонѣ, то и дѣло мучительно возвращаясь къ ней мыслями, онъ чувствовалъ, однако, что образъ Алины снова вернулся, что онъ здѣсь -- и не уйдетъ.

То было жуткое, мучительное и въ то же время зачаровывающее ощущеніе. Въ немъ заключался и паническій ужасъ близости призрака и сердечная радость близости живого, любимаго существа. Аникѣевъ сталъ, наконецъ, удивляться, какъ же онъ могъ эти дни, эти мучительные дни прожить безъ Алины -- до того возростало въ немъ, съ каждой минутой, страстное влеченіе къ ней, желаніе скорѣе,-- скорѣе ее видѣть, слышать ея голосъ...

Самъ того не замѣчая, онъ ускорялъ шагъ и, повернувъ отъ Лѣтняго сада на набережную, почти бѣгомъ спѣшилъ къ ея подъѣзду.

Теперь ему казалось, что онъ непремѣнно опоздаетъ, что вотъ она, можетъ быть, въ эту самую минуту уже выѣхала изъ дому, что онъ засталъ бы ее, если-бъ не потерялъ даромъ столько времени.

Если ея нѣтъ, если онъ не можетъ сейчасъ же ее увидѣть,-- что станетъ онъ дѣлать? Ему уже представлялось, какъ онъ долгіе часы, въ томительномъ нетерпѣніи, ходитъ взадъ и впередъ по набережной...

Запыхавшись, съ громко стучащимъ сердцемъ, отворилъ онъ тяжелую дверь. Швейцаръ, очевидно, его узнавшій, сказалъ ему:

-- Княгиня дома, только врядъ ли принять могутъ.

-- Отчего?

-- Да онѣ что-то нездоровы, второй день не выѣзжаютъ! Однако, распоряженія никакого не было-съ. Я сейчасъ позвоню, вы извольте отдать свою карточку человѣку...

Черезъ нѣсколько секундъ съ лѣстницы сбѣжалъ длинный молодой лакей, сіявшій бѣлымъ галстухомъ и гербовыми пуговицами. Онъ почтительно принялъ отъ Аникѣева карточку и также быстро поднялся по широкимъ ступенямъ.

Аникѣевъ совсѣмъ застылъ и смутно чувствовалъ, что если Алина не приметъ его,-- онъ никогда больше къ ней не вернатея.

Прошло двѣ-три длинныя минуты.

-- Пожалуйте!-- раздалось, наконецъ, сверху.

Тогда онъ медленно снялъ съ себя пальто и сталъ подниматься по лѣстницѣ.

Тотъ же молодой лакей провелъ его по знакомымъ уже комнатамъ и оставилъ у спущенной портьеры, за которой была та уютная маленькая гостиная, гдѣ нѣсколько дней тому назадъ скрипящій голосъ «la bête» нарушилъ наплывшее было любовное очарованіе.

Аникѣевъ не успѣлъ еще рѣшить -- слѣдуетъ-ли ему пройти туда или подождать, какъ шевельнулась портьера. Но это была не Алина, а молоденькая хорошенькая дѣвушка съ хитрыми зеленоватыми глазами, въ гладкомъ темномъ платьицѣ, черномъ шелковомъ передничкѣ и съ манерами скромной институтки.

Вѣра граціозно поклонилась, остановила на лицѣ Аникѣева слишкомъ внимательный взглядъ и нѣжнымъ голоскомъ произнесла:

-- Княгиня васъ просятъ... только онѣ извиняются, онѣ совсѣмъ нездоровы... Пожалуйте за мной, я васъ проведу.

Онъ послѣдовалъ за нею черезъ маленькую гостиную, прошелъ еще одну какую-то комнату. Затѣмъ Вѣра отворила дверь, пропустила его,-- и сама исчезла, громко щелкнувъ за нимъ дверною ручкой.

Аникѣевъ очутился въ обширной комнатѣ, затянутой пушистымъ блѣднымъ ковромъ, задрапированной бѣлымъ шелкомъ съ затканными по немъ, тоже блѣдными букетами. Онъ увидѣлъ свою фигуру, отраженную въ громадномъ трюмо, увидѣлъ туалетный столъ, жардиньерку съ разноцвѣтными душистыми гіацинтами, всякія шифоньерки, столики, бездѣлушки. Онъ понялъ, что это спальня Алины.

Когда она, въ тотъ разъ, показывала ему свое помѣщеніе, она отворила и эту дверь, сказавъ: «это моя спальня». Но онъ тогда заглянулъ, ничего не видя, и тотчасъ же отошелъ отъ двери, почувствовавъ неловкость и какое-то тоскливое раздраженіе.

Да, это спальня Алины. Но гдѣ же кровать? Гдѣ она сама?

-- Это вы?-- услышалъ онъ ея тихій голосъ.

Тогда, вглядѣвшись по направленію, откуда раздался голосъ, онъ понялъ. Кровать и вся глубокая, большая ниша, гдѣ она помѣщалась, были скрыты подвижной бѣлой шелковой занавѣсью. Ему внезапно вспомнилось, что самъ же онъ какъ-то разъ, въ Снѣжковѣ, нарисовалъ ей именно такое устройство спальни. Кровать должна быть вдоль ниши, подъ балдахиномъ, а занавѣсъ, если ее совсѣмъ отдернуть, собирается у стѣны, гдѣ изголовье, мягкими складками, почти теряется и не нарушаетъ общаго впечатлѣнія.

-- Вы больны? Что такое?-- тревожно спросилъ Аникѣевъ.

-- Какъ видите... настолько больна, что со вчерашняго вечера не могу поднять головы и не встаю съ постели... Впрочемъ, это не опасно, а только очень мучительно. Это мигрень, которой я отъ времени страдаю. Она проходилъ гораздо скорѣе, если я лежу неподвижно иногда всего нѣсколько часовъ, иногда сутки. Если же я вздумаю встать пока совсѣмъ не прошло, боль сейчасъ же усиливается и тогда приходится мучиться два, три, даже четыре дня. Сегодня ночью было ужасно!.. Теперь гораздо лучше, минутами почти стихаетъ; но если я вздумаю подняться, одѣться и пройтись въ другія комнаты -- тогда вернется, и конца не будетъ! Поэтому мнѣ оставалось или совсѣмъ не принять васъ, или принять вотъ такъ... Но, вѣдь, я ждала васъ, Боже мой, какъ ждала!..

Она остановилась и потомъ прибавила:

-- Отчего вы не заглянули всѣ эти дни?.. хоть бы отвѣтила на мою записку... вы-то здоровы?

-- Я на ногахъ,-- сказалъ Аникѣевъ:-- даже чувствую особенную потребность двигаться, двигаться потому, что не нахожу себѣ мѣста. Кажется, я никогда не ходилъ столько по улицамъ, сколько хожу это время... Отчего я не заглянулъ, Алина? Да, вѣдь, я тогда выбѣжалъ отъ васъ въ такомъ ужасѣ, какъ послѣ встрѣчи съ привидѣніемъ... Мнѣ страшно было и подумать о томъ, какъ же я вернусь, какъ вынесу новую такую встрѣчу... Потомъ... со мной случилось несчастье... да, несчастье...