Наша делегация подробно разработала план дальнейших шагов в области переговоров, поставив перед собой задачу завершения выработки текста нового торгового соглашения не позже 15-20 марта 1933 г. В тот момент успешное разрешение такой задачи являлось далеко не утопичным. Что это было действительно так, свидетельствовал один характерный эпизод.
10 марта Колвил неожиданно пригласил меня приехать к нему в департамент заморской торговли. Когда я прибыл туда, то в кабинете Колвила застал Кольера, а также двух-трех чиновников министерства торговли. Колвил выразил удовлетворение по поводу быстрого развития торговых переговоров, но прибавил, что одновременно необходимо разрешить еще один вопрос — о претензиях «Лена Голдфилдс». Затем слово взял Кольер и опять, волнуясь и заикаясь, стал доказывать, что Советское правительство не желает дать удовлетворение законным требованиям компании и что министерство иностранных дел не допускает мысли о заключении торгового соглашения без одновременного урегулирования вопроса о «Лена Голдфилдс». Затем Кольер передал мне следующее официальное заявление:
«Учитывая историю дела («Лена Голдфилдс». — И. М.) и прежний опыт своих переговоров, компания не склонна принять предложения (Советского правительства. — И. М.) вновь вступить в переговоры с Главным концессионным комитетом. Приговор арбитражного суда составляет 13 млн. ф. ст. Последнее предложение советской стороны (рассматриваемое как издевательское) равнялось 1 млн. ф. ст. Прежде чем Правительство Его Величества могло бы рекомендовать компании начать новые переговоры, оно желало бы получить от Советского правительства заверение относительно метода ведения переговоров, а также о том, что переговоры будут носить деловой характер и могут привести к урегулированию вопроса».
Я был возмущен требованием министерства иностранных дед и не считал нужным скрывать свои чувства. Между мной и Кольером произошла весьма острая дискуссия, в ходе которой я, между прочим, воскликнул:
— Если бы английское общественное мнение знало, какие палки в колеса торговых переговоров все время вставляет министерство иностранных дел, уверен, что министерству иностранных дел пришлось бы не сладко!
Кольер вскипел и высокомерно заявил, что министерство иностранных дел является лучшим судьей, чем я, в вопросе о настроениях общественного мнения Великобритании.
Мы расстались, не придя, конечно, ни к какому соглашению. Когда я уходил, провожавший меня секретарь Колвила оказал:
— Вы уж извините, что нам пришлось доставить вам несколько неприятных минут, министерство иностранных дел недовольно, что наши переговоры по торговой линии идут слишком быстро и успешно. Оно жалуется, что мы не уделяем должного внимания его вопросам. Поэтому мы вынуждены были устроить сегодняшнее свидание.
Все, таким образом, было совершенно ясно. Расхождение между министерством иностранных дел и министерством торговли сохранялось. Министерство торговли, которое прежде всего пеклось о коммерческих интересах Англии, было довольно намечавшейся возможностью соглашения по торговому договору и хотело ковать железо пока горячо. Наоборот, министерство иностранных дел, стоявшее на страже политических интересов капиталистической реакции, старалось затруднять и осложнять путь к заключению торгового соглашения. В такой обстановке мы, очевидно, должны были твердо следовать принятой нами тактической линии и в основном ориентироваться на министерство торговли.
Разрыв торговых отношений
13 марта в английских газетах появились первые сообщения об аресте ряда служащих «Метро-Виккерс» в Москве. 14 марта были опубликованы уже более подробные, выдержанные в сенсационных тонах сведения на ту же тему. В Сити, в политических и журналистских кругах британской столицы поднялось сильное волнение. 15 марта утром Ванситарт срочно пригласил меня в министерство иностранных дел. Для меня было ясно, о чем Ванситарт собирается со мной разговаривать, и так как я не имел из Москвы еще достаточно полной информации о происшедшем и с часу на час ждал ответа от НКИД на некоторые мои вопросы, то под благовидным предлогом отложил визит к Ванситарту до следующего дня.
Того же 15 марта, лидер консервативной партии и заместитель премьер-министра Болдуин сделал в палате общин следующее заявление:
«Информация, которую я получил от посла Его Величества в Москве, подтверждает газетные сообщения о том, что британские подданные Монкхауз, Торнтон, Кушни, Макдональд, Грегори и Нордвол, служащие (компании «Метро-Виккерс», вместе с более чем 20 советскими гражданами, служащими той же самой фирмы, были арестованы советской политической полицией по обвинению в саботаже электрического оборудования. Монкхауз и Нордвол временно освобождены из-под ареста на условии не покидать Москву. Остальные арестованные все еще находятся в заключении, и посол Его Величества посетил их в тюрьме. Их здоровье в общем находится, по-видимому, в удовлетворительном состоянии, обещано, что им будет разрешено заниматься гимнастикой.
Сразу же по получении сообщения об арестах посол Его Величества в Москве сделал срочное представление Комиссариату иностранных дел, настаивая на получении точной информации о том, каковы обвинения, послужившие причиной ареста, и каковы возможности, существующие для их защиты. Поскольку он (британский посол в Москве. — И. М.) не получил категорического или удовлетворительного ответа по этим вопросам, то был инструктирован требовать возможно более полной информации от Комиссара по иностранным делам г-на Литвинова.
Больше того, поскольку правительство Его Величества убеждено, что нет никаких оснований для тех обвинений, которые послужили причиной ареста, сэру Эсмонду Овию поручено в сильных выражениях подчеркнуть серьезность, с которой оно (британское правительство. — И. М.) относится к этим преследованиям британских подданных высокой репутации, занятых нормальными коммерческими операциями, выгодными для обеих стран, и те неблагоприятные последствия, которые могут отсюда последовать для англо-советских отношений, если не будут примяты меры для исправления положения. В том же духе завтра будет сделано представление советскому послу в Лондоне, поскольку его превосходительство оказался не в состоянии посетить министерство иностранных дел сегодня»[47].
Это заявление было ярким образчиком империалистического великодержавия, воспитанного веками колониальной эксплуатации. В самом деле, Болдуин от имени правительства еще до выяснения результатов следствия категорически утверждал, что арестованные в Москве английские инженеры ни в чем не виновны и что, стало быть, Советское правительство во избежание конфликта с Англией должно немедленно «принять меры к исправлению положения», т. е. к срочному освобождению арестованных. Так лондонские правители привыкли разговаривать с зависимыми от них странами. Теперь они пытались применить тот же язык к СССР. На что они рассчитывали? Тут я должен еще раз напомнить о работе сэра Эсмонда Овня. Именно систематические доклады британского посла в Москве о якобы неминуемом крахе Советского правительства в результате трудностей первой пятилетки создали, как я уже упоминал, в Сити и в руководящих политических кругах Англии ложное представление о слабости Советской власти. Лидеры британского господствующего класса считали поэтому, что церемониться с СССР нет никаких оснований, что, напротив, конфликт из-за «Метро-Виккерс» надо развернуть в первоклассный дипломатический кризис, под ударами которого, наконец, рухнуло бы ненавистное социалистическое государство на Востоке.
Такова была общая концепция правящей верхушки Англии в марте 1933 г.
Выступление Болдуина довело антисоветский пароксизм в Англии до апогея и имело своим ближайшим последствием один характерный инцидент, касавшийся лично меня. Среди органов печати, которые и то дни особенно изощрялись в резких выпадах против СССР, одно из первых мест занимала «Дейли экспресс» лорда Бивербрука[48]. Эта газета, не довольствуясь обычными методами, антисоветской пропаганды, послала двух детективов следить за каждым моим шагом в расчете получить от них какой-либо «компрометирующий» меня материал. Детективы оправдали ее доверие. В Лондоне существует обычай, что крупные кинофирмы рассылают дипломатическому корпусу приглашения на премьеры новых картин. В середине февраля, т. е. примерно за месяц до дела «Метро-Виккерс», я в числе других послов и посланников получил приглашение в кинотеатр Адельфи на первое представление картины «Дитя из Испании», которое должно было состояться 15 марта. Я тогда же ответил согласием, и теперь, вечером 15 марта, вместе с женой отправился в театр Адельфи. Когда мы вошли в вестибюль, жена заметила, что какой-то юркий фотограф направил на меня свой аппарат. Она быстро встала между мной и аппаратом, чем, видимо, расстроила планы фотографа. Мы быстро прошли в зал, где уже погасли огни, и поспешили к своим местам. В тот момент, когда я садился в свое кресло, в потемневшем зале вдруг ярко вспыхнул огонь магния, и тот же юркий фотограф мгновенно щелкнул своим аппаратом. Я успел уловить, что объектив был направлен в мою сторону.
