— Nein! — крикнул солдат. Шарль резко обернулся и, не в силах больше сдерживаться, заорал:

— Es ist mein Haus! Mein Haus! Ich gehe in mein Zimmer! Mein Zimmer! (Это мой дом, мой дом! Я иду в мою комнату, мою комнату!)

— Nein, — повторил солдат, приближаясь на этот раз с угрожающим видом. Шарль отступал, пока не почувствовал под ногами первую ступеньку лестницы. — Folgen Sie mir (Следуйте за мной), — приказал немец. Шарль поставил левую ногу на ступеньку сзади. — Herr Major wartet (Майор ждет). — Гнев Шарля угас.

— Gut (Хорошо), — сказал он.

Солдат направился к двери гостиной, открыл ее. Шарль видел, как он вошел, щелкнул каблуками, приветствуя кого-то, кто, должно быть, находился около окна, затем обернулся и сделал ему знак войти. Шарль вошел следом за ним в гостиную и остановился пораженный: комната, мебель — все было окутано дымом, который проникавшее сквозь окна солнце окрашивало в голубоватый цвет. В углу, вокруг карточного стола, сидели офицеры с сигарой в одной руке и картами в другой. Замолчав от неожиданности, они смотрели, как Шарль направляется к следующей комнате, дверь которой солдат открыл без стука. Это была библиотека. Там никого не было. В камине догорали поленья. За библиотекой есть еще только одна комната, «маленький кабинет папы», подумал Шарль. Дверь туда была закрыта. Солдат постучал.

— Ja, — услышал Шарль. Солдат открыл дверь, вошел. Шарль снова услышал, как он щелкает каблуками, здоровается. Он изо всех сил сжал губы, чтобы справиться с подступившими к глазам слезами, когда немец сделал ему знак войти.

И вот тут, за этим письменным столом, где он никогда не видел никого, кроме отца, где ему был знаком каждый предмет — спиртовка с фарфоровым чайничком, пресс-папье, пенал, сафьяновый, отделанный позолотой бювар, телефон с ручкой, — сидел немецкий офицер и смотрел на него. Это был тот самый офицер, который в прошлое воскресенье проехал мимо них в машине, когда они с Луи пережидали у заставы Сен-Совер, пока проедет транспортная колонна. Шарль остановился перед письменным столом. Офицер держал в левой руке удостоверение, которое солдат отобрал у Шарля.

— Вы Шарль Луи де Ла Виль Элу? — спросил он по-французски почти без акцента.

— Да, — ответил Шарль.

Тогда офицер встал, слегка поклонился, щелкнув каблуками, и сказал:

— Майор фон...

Шарль не разобрал его имени. Немец снова сел.

— Садитесь, — сказал он Шарлю, указав на кресло, которое отец обычно предлагал посетителям.

Шарль медлил. Ему казалось, что, сев в это кресло, он смиряется с чем-то, с чем мириться никак нельзя, с присутствием этого человека здесь, в этом кабинете.

— Благодарю вас, я постою, — ответил он.

— Как вам угодно, — сказал офицер.

Он смотрел на Шарля без улыбки, но лицо его не внушало страха. Оно было серьезным. Затянувшееся молчание испугало Шарля. Наконец офицер спросил:

— Зачем вы пришли?

— Это мой дом, — ответил Шарль.

— Я знаю, — сказал офицер, — вы сын графа де Ла Виль Элу.

Титул отца странно прозвучал в устах немца. Тот произнес с придыханием, «Хэлу».

— Вы знали, что родителей нет дома?

Шарль кивнул.

— Тогда зачем вы пришли? — повторил офицер.

— Чтобы увидеть мой дом, — снова сказал Шарль.

Офицер отвернулся и взглянул на карту.

— Вы пришли один?

— Да.

— Вы кому-нибудь говорили, что идете сюда?

Шарль отрицательно покачал головой. Помолчав, офицер снова взглянул на Шарля.

— Вы знаете, почему ваших родителей здесь нет?

Шарль опять покачал головой. Он увидел, что офицер очень медленно поднимается. Он был высокий, очень высокий. Опершись о край стола и слегка наклонявшись вперед, он сказал очень медленно:

— Господин Шарль де Ла Виль Элу, мне очень жаль, но ваши родители арестованы.

Шарль до крови прикусил губу. Теперь он не мог отвести взгляда от пронзительных глаз этого человека.

— Не я их арестовал, — сказал майор. — Послушайте, что я вам скажу. Ваш отец патриот. Я это понимаю, ведь я солдат. Но сейчас война. — Он делал паузу после каждого предложения. — Война, — повторил он. — Мне очень жаль, — Затем взял удостоверение и через стол протянул его Шарлю. Тот схватил его.

— Вы свободны, вы можете вернуться домой, — сказал он, подходя к двери и открывая ее.

Шарль вышел из комнаты, прошел через библиотеку, где его ждал сопровождавший его солдат (майор шел следом за ним), открыл дверь большой гостиной, и офицеры при появлении майора немедленно встали по стойке «смирно». Он пересек комнаты, не слыша ничего, кроме шагов майора за спиной. Он открыл дверь в прихожую, потом вышел на крыльцо и тогда обернулся к майору. Тот, ничего не говоря, слегка наклонил голову. Дойдя до поворота лужайки, Шарль обернулся, чтобы взглянуть на дом. Майор, опершись руками на каменную балюстраду крыльца, казалось, следил за ним глазами.

Обратная дорога была тяжелой. Давала себя знать усталость. Много раз Шарль останавливался. Ноги казались ему деревянными. Хотелось есть, пить. Порой слезы катились у него по щекам, и он не знал отчего: от усталости или от одиночества, от жалости к самому себе или от отчаяния при мысли о родителях. Его мать, женщина, тоже в тюрьме! И он изо всех сил жал на педали, выкрикивая слова, подсказанные ненавистью к этим «сволочам бошам». Кругом, как и прежде, никого не было, на фермах тишина, на дорогах — ни людей, ни животных, только на холмах и лугах, поросших короткой травой, солнечные блики сменялись тенями от бегущих облаков. Но он видел все искаженным, чужим. Да и вообще видел ли он что-нибудь? В душе его нежность уступила место ярости. Никто не спас его родителей, никто не защитил их. А он в это время был в своем коллеже? Если бы он не приехал, он никогда бы не узнал правды, продолжая пребывать в неведении, думая, что родители скрываются на какой-нибудь ферме, может быть даже совсем рядом. Он стал вспоминать, пытаясь вновь пережить каждое мгновенье с того момента, как он был остановлен солдатом, до последнего взгляда на майора, облокотившегося на балюстраду крыльца. Он хотел убедиться, что хорошо все рассмотрел, чтобы потом суметь воспроизвести все в малейших деталях, рассказывая родителям: ведь он последний из их семьи приходил в Ла-Виль-Элу, единственный, кто входил в дом после того, как его заняли немцы, единственный, кто остался на свободе. «Вы свободны», — сказал майор. Шарль снова пережил тот момент, когда он, стоя внизу у лестницы, собирался подняться в свою комнату, а солдат помешал ему это сделать. Именно тогда он испугался, испугался, что его арестуют. Интересно, стал бы солдат стрелять? Шарль представил себе, что он прорвался в свою комнату, забаррикадировался там, поставив мебель перед дверью и отказываясь сдаться. Дверь не выдерживает, он отбивается, его арестовывают и ведут к майору. Он бросает ему в лицо оскорбления, обзывает грязным бошем, нацистом. Тот, побагровев от ярости, приказывает его арестовать. Солдат грубо выталкивает его наружу, держа под прицелом автомата. С завязанными глазами его сажают в грузовик, привозят в тюрьму и бросают в камеру, где он находит своих родителей, лежащих на соломе: Он вспомнил, как в прошлом году, когда они с матерью ездили в Париж, в музее Гревен он видел Людовика XVI, Марию-Антуанетту, Дофина и мадам Элизабет, заключенных в тюрьму Тампль. Вдруг он услышал; позади шум мотора. Охваченный внезапной паникой, он бросился к загону в нескольких метрах от дороги; калитка, к счастью, была открыта, он вбежал и спрятался вместе со своим велосипедом за небольшим холмиком. Машина была совсем близко. Он видел серый брезент военного грузовика. Еще долго сидел он съежившись, пока не замолк шум мотора и тишина не окутала вновь дорогу.

Лишь когда он добрался до ипподрома, его тревога утихла. Открывавшийся ему сверху город, круглая колокольня Сен-Жан, квадратная башня собора, а на другом холме ветряная мельница казались ему теперь вновь обретенным миром. Пейзаж не изменился за время его отсутствия. Он был все тот же, родной и мирный. Отпустив тормоза, он помчался вниз к реке, и это показалось ему восхитительным. Здесь он уже не чувствовал себя одиноким. На мосту он слез с велосипеда и не спеша пошел пешком. Ему нужно было подумать о том, что он скажет тете Анриетте. Скрыла ли она от него правду или сама ничего не знала? Не хотела, чтобы он все узнал, и потому запретила ему ездить в Ла-Виль-Элу или же считала поездку бессмысленной, раз там больше не было его родителей? Но как могла она не знать об их аресте? Наверняка кто-то приезжал из деревни и сообщил ей об этом. Потому она так плакала и была так напугана. Конечно, она знала. Но не хотела, чтобы знал и он. Пусть она и дальше думает, что ему ничего неизвестно. По крайней мере сегодня вечером. Было уже почти шесть часов. Он только и успеет рассказать ей о своей прогулке и извиниться за свое бегство. Он быстренько придумал маршрут, пролегавший в совершенно противоположной стороне, имена товарищей; которых она не знала. По дороге он зашел в кондитерскую и спросил, есть ли хоть что-нибудь не по карточкам. Продавщица предложила ему ржаную лепешку. Выйдя из лавочки, он снова сел на велосипед и ехал, уже не останавливаясь, до самых ворот.