Мод не сводила с Валерио глаз. Валерио вернулся к торжествующей Венере, которая как бы замыкала фрески нижней части стены и открывала цикл верхней части.
— Вот видишь, Жюльен, — продолжал он, — вся жизнь Н., крайней мере его прошлое, выражена с помощью очень простой иконографии. Достаточно всмотреться в самые знаменитые из н-ких картин, чтобы понять город целиком. Может быть, потому я и захотел попробовать обучить нескольких девушек истории искусства — пусть и у них откроются глаза.
Впервые Жюльен услышал протест со стороны Мод:
— А тебе не кажется, что это было бы слишком просто?
Валерио улыбнулся:
— Ты права, может, это и впрямь слишком просто.
Но улыбка его была грустной.
Сразу за дворцом начиналась деревня. Валерио был прав: пригороды П., города активного, предприимчивого, чудом сохранились. Сквозь клочья уплывающего тумана солнечные лучи освещали сочную зелень.
Друзья быстро добрались до заброшенной загородной резиденции герцогов на том же берегу реки, что и деревня. Это была огромная постройка в стиле барокко, куда герцоги П. переезжали с двором на лето. Новый сторож был оповещен о приезде Валерио. Как и Иоханнес, он провел гостей по зданию. Все здесь было запущенным, пострадало от времени и влаги. Комнаты не были обставлены, штукатурка облупилась, кое-где обвалились потолки. Было видно, что некоторые, лучше других сохранившиеся комнаты служили временным пристанищем беднякам, оставлявшим после себя мусор. Валерио останавливался перед голыми стенами, на которых едва виднелись следы красок. Как он объяснял, еще лет двадцать назад здесь были фрески.
— Императрица Мария-Луиза провела в этом дворце лето, перед тем, как вступить на пармский престол[65]. На этом этаже есть комната, специально обитая к ее приезду тканью с золотыми пчелами и орлами[66] на зеленом фоне.
Но Жюльен ничего не мог разглядеть. Речная влага, туманы, летний зной и зимние холода сделали свое дело. Как он ни силился, но вообразить себе хоть что-то не сумел. В особенности прогулки н-ского студента, приезжавшего сюда на каникулы с надеждой улизнуть из цепких лап города, укрывшись в этих заброшенных княжеских покоях вместе с другом и дочерью сторожа, живущего у входа в парк.
Они были так далеко от Н., его благородных строгих фасадов, прекрасно сохранившихся дворцов и роскошно обставленных трапез — от всего того, с чем Жюльен так свыкся, — что он внезапно ощутил себя как бы на чужбине. Огромные неубранные залы старинной княжеской резиденции Арджентины вдруг преисполнились экзотики, какой он не знавал и в Запретном городе Пекина.
Когда они вышли, вновь стал наплывать туман. Валерио заказал заранее две комнаты в местной гостинице. Встретила их толстая хозяйка, которую Валерио хорошо знал и которая была еще не старой, и Жюльена поразило, что время так пощадило содержательницу гостиницы, в прошлом проститутку. Валерио засмеялся.
— Уж сколько воды утекло, как бедная женщина скончалась! Теперь здесь всем заправляет Лиза, дочь прежнего сторожа.
Это была та самая девочка, в которую Валерио был некогда влюблен здесь, в заброшенном замке с еще сохранившимися тогда на стенах фресками. Если глаза Лизы и были еще, как в юности, голубыми, то ноги ее деформировались и разбухли.
— Не обольщайся, Лиза следует заведенному порядку: при случае тоже подрабатывает своим телом.
Хозяйка внесла дымящееся блюдо спагетти. Села напротив, и они принялись вспоминать прошлое. Толстуха Лиза громко смеялась, грудь ее при этом дрожала. Валерио пил. Лиза все подливала ему густого, почти черного вина, и взгляд его уже затуманился. Вскоре его примеру последовала и Мод. Не пил один Жюльен.
— А ты что ж не пьешь? Дал обет воздержания? — спросила его Лиза.
И налила ему вина. Гудела печь. Было жарко. За соседним столиком два крестьянина играли в карты.
— Так что? Голову боишься потерять? — вновь осведомилась хозяйка.
Жюльен опустошил свой стакан. Лиза тут же снова наполнила его, и Жюльен снова выпил. За окном пошел дождь. На деревню обрушилась буря, высокие деревья вокруг дворца раскачивались на ветру. Быстро наступила ночь. Жюльен знал, что он пьян, но все пил и пил. Валерио заговорил. О себе. О женщинах, которые были в его жизни. О матери, подружках прежних лет, Лизе, своей жене, любовницах, Мод. Мод не отставала и пила столько же, сколько и он. И тут он заговорил о своей сестре, той самой, что, по словам Моники Бекер, вышла за мужлана.
— Может, она и могла бы остаться одна, — заключил он, рассказав несколько историй из их детства. Даниелла лучше всех играла в теннис, плавала, ходила на лыжах, до рассвета плясала на балах «Кружка» на улице Пиана, где собиралась «золотая» молодежь Н.
Жюльен помнил эту высокую молодую женщину со светлыми волосами, скуластую, со слегка суровым выражением лица. И вдруг Лиза непристойно захохотала.
— Даниелла? Такая же потаскуха, как и все!
Жюльен подумал, что Валерио обидится, хотя бы возразит, но тот поднял стакан:
— За всех потаскух на свете, которые делают нас такими, какие мы есть.
Когда они добрались до спален на втором этаже, он еле держался на ногах. Жюльен помог Мод уложить его. Когда Валерио был уже раздет и лежал в постели, Жюльен собрался уходить, но друг удержал его:
— Не уходи так! Как хорошо вместе, правда? И потом, ты ведь не оставишь бедняжку Мод один на один с пьянчужкой!
Он схватил Жюльена за руку и усадил его, тоже прилично набравшегося, на кровать.
— А ну-ка, Мод, раздевайся! — приказал Валерио.
Ни слова не говоря, девушка начала исполнять приказание. Раздевшись, она выпрямилась перед Жюльеном, который продолжал сидеть на постели, где лежал Валерио.
— Дотронься до нее, — предложил ему Валерио — Увидишь, какая она теплая. Не твердая, не холодная, как н-ские дамы.
Жюльен протянул руку. Он знал, что много выпил, знал, что может далеко зайти. И все же дотронулся до бедер Мод, живота Мод, которая тоже рухнула на постель. Валерио потеснился и вскоре уснул. Когда все было кончено, уснул и Жюльен.
Спал он, должно быть, недолго. Проснулся от того, что был гол и замерз. Рядом под одеялом храпел Валерио. Одна Мод не спала, а сидела в изголовье кровати, свернувшись клубочком и прижав к подбородку колени. Она тоже была голая. Обхватив колени руками, она не мигая смотрела в пустоту широко раскрытыми глазами. Жюльен натянул на себя покрывало.
— Зачем? — спросил он.
Она пожала плечами.
— Не нужно было?
Наступило молчание. Жюльен стал подниматься.
— Теперь вы один из нас, — добавила Мод.
Жюльен вышел. Его спальня была по другую сторону коридора. В комнате напротив с распахнутой дверью в одежде, широко раскинув ноги на заправленной красным покрывалом постели, спала толстуха Лиза.
На следующий день они тронулись в обратный путь. По дороге Валерио спросил, хорошо ли спалось Жюльену. Жюльен и сам удивлялся, как быстро он заснул и как хорошо, без сновидений проспал всю ночь. Он сказал об этом Валерио, сидевшему на заднем сиденье и опохмелявшемуся.
— Вот видишь, ты начинаешь привыкать к Н. Там никто никогда не видит снов, разве тебя об этом не предупреждали?
Он говорил подчеркнуто наигранным тоном. Тем же тоном Жюльен возразил, что они провели ночь отнюдь не в Н. На что Валерио почти в точности повторил слова Мод, сказанные ею накануне:
— Ты ведь был с нами?
С напряженным лицом, с темными кругами под глазами Мод молча вела автомобиль. И Жюльен подумал, что его друзья правы: хотя многое из того, что составляет их жизнь, от него и ускользало, отныне он находился с ними и жил подобно им. Моника Бекер в своих хоромах, ее друзья — в своих, будь то в городе или за его пределами. Андреа Видаль и его друзья — художники, журналисты, — все они, вместе взятые, были прежде всего жителями Н.; город жил в совершенно замкнутом мире, где каждому, даже Валерио с его неудовлетворенностью — и, может быть, в первую очередь именно Валерио на пересечении всех его привязанностей, — было отведено свое место, своя роль. Да и сам Жюльен между дворцом Сарокка и виллой, которую для него готовили на холмах, лежа подле Марии Терезы, а после — подле Анджелики и даже подле этой Лючии, что овладела им однажды вечером в большей степени, чем он ею, также получил свое место, свою роль. Ему поручена миссия, и уже нет надобности убеждать себя в том, насколько она важна: он занят подготовкой визита премьер-министра Франции в Н., в гости к здешним дамам, дворцам, их прошлому в настоящем. Почти столь же непринужденно, как Валерио, он вспомнил о предстоящем визите, о той роли, что была отведена ему. И вдруг у него возникло очень сильное искушение сказать себе, что он будет жить здесь долго, что он наконец прибыл на место. Что он у себя.
