— Могу ли я поинтересоваться, каково ваше мнение о нашем славном городе, после того как вы пробыли в нем две недели? — осведомился он, но не дал Жюльену и рта раскрыть, забросав его другими вопросами — о пансионе, работе, несравненной м-ль Декормон, ужасной непогоде. Умолкнув наконец, он сам и расхохотался под изумленным взором Жюльена.

— Не беспокойтесь: болтаю я много, а знаю и того больше. Уже все, например, знаю о вас: вам скучно в пансионе Беатрис, а присутствие бедной госпожи Штраус отнюдь не тонизирует; отделкой дворца Саррокка займется не кто иной, как господин Соллер; мадемуазель Декормон с юношеским пылом вновь взялась за свои обязанности; вы тем хуже переносите холод, что наивно считали Н. южным городом. Вот видите, ничто, касающееся вас, не ускользнуло от меня!

На этот раз он умолк, и Жюльен смог выразить удивление его осведомленностью. Джорджо Амири вновь изобразил улыбку, весело усмехнулся и продолжал все тем же тоном:

— За те шестьдесят с лишним лет, что я живу здесь, по горло пресытившись красотой, я до того насмотрелся на шедевры прошлого, что теперь мне кажется гораздо более занимательным созерцание окружающих меня лиц обоего пола. Как вы сами очень скоро поймете, что в Н. каждый и для себя, и для других играет комедию, старую, как сам город, так и я отгадываю все ответы прежде, чем они будут произнесены. И так со всеми, кто появляется в городе: здесь говорят вслух лишь о погоде, о дворцах на реставрации, о нескольких особах женского пола, ставших местными законодательницами, и о пустяках, о которых я первый сообщу вам, если вы меня не опередите. И потом, буду уж с вами до конца откровенен, у меня собственная сеть надежных шпионов. Поскольку я почти не выхожу, добрая дюжина друзей столь добры, что звонят мне ежедневно и сообщают, каков пульс города. Достаточно умело выбрать друзей, а уж природная нескромность каждого сделает остальное: мне известно, вплоть до мелочей, чем ежедневно в любое время суток занимаются те пять-шесть десятков моих сограждан, которые заслуживают моего любопытства, и при этом я не покидаю своей гостиной. С момента вашего появления в Н., чьим полноправным, а к тому же и почетным гражданином вы стали, их число достигло пятидесяти одного или шестидесяти одного; отнесите это на счет старческого любопытства и будьте снисходительны, в противном случае я, к прискорбию своему, потеряю друга, которого еще не приобрел!

До сих пор Жюльен слушал собеседника рассеянно, в состоянии все той же апатии, но последняя фраза позабавила его, и впервые после приезда в Н. он искренне улыбнулся и чуть было не рассмеялся. Он стал расспрашивать: кто же мог информировать профессора о жизни скромного консула, который ни с кем не видится и вовсе не ощущает наблюдения за собой? Амири вновь весело рассмеялся:

— Позвольте мне держать в тайне мои источники!

Затем он увлек гостя в лабиринт квартиры, состоящей из множества гостиных, в каждой из которых непременно имелись диваны или канапе, то расположенные друг напротив друга, то образующие каре, так что, казалось, все здесь предназначается для конфиденциальных бесед. В квартире была солидная коллекция маньеристов и барочных живописцев, висевших на стенах почти впритирку друг к другу. Жюльен несколько раз взглянул на них, на что Амири ответил пожатием плеч.

— Н., как вы знаете, — это царство меры, порядок его улиц и дворцов был определен самым требовательным из кодексов хороших манер в области эстетики. Поскольку я сохранил вкус к дерзким выходкам, но нахожусь уже не в том возрасте, чтобы обрывать звонки у дам, я выставил здесь на обозрение то, что в глазах истинных любителей, изобилующих в этом городе, считается скверным: это мой способ показывать язык своим дражайшим согражданам, на которых я не желаю походить!

Они перешли в следующую гостиную, выходившую на террасу в виде носа корабля, нависающего над рекой. По весне на ней устанавливали кадки с лимонными деревцами зимовавшими в оранжевее в конце сада; но сейчас туман, опустившийся на город, окутал террасу и стлался по реке и по другому ее берегу, где были другие дворцы, другие сады.

Дворецкий внес поднос с водкой по-русски — в запотевшем графинчике; старый профессор залпом осушил свою рюмку.

— Успокойтесь, — Продолжал он, — по-настоящему насмехаешься лишь над тем, что очень любишь, а я люблю Н., как любят давнишнюю любовницу, забыв о том, что давно разлюбили ее.

С лица профессора не сходила улыбка, но Жюльен догадался, что он с полной серьезностью думает о городе, куда приехал из одной ближневосточной страны изучать историю искусства и который больше не покидал. Позднее до Жюльена дойдут различные слухи о происхождении состояния Амири: он не получал никакого наследства, не был женат и, однако, довольно-таки быстро дворец на улице Черных стрелков был записан на его имя, а сам он занялся коллекционированием. Вскоре его салон стал одним из лучших в Н., во всяком случае, единственным, хозяином которого не была ни одна из царивших в городе дам, а уж столу-то его и подавно не было равных; когда дворецкий объявил об ужине, Жюльену представился случай самолично в том убедиться.

Розоватые гусиные паштеты в теплом салате, окорок молодого кабана с брусникой... Джорджо Амири не умолкал ни на минуту, и гость его понемногу оценил преподанный ему настоящий урок ознакомления с Н.

Прежде всего профессор отметил поразительную особенность города, в котором богатейшее прошлое теснейшим образом вплетается в не менее уникальное настоящее.

— Вы заметите это не сразу. Первые недели вы, возможно, не увидите ничего, кроме графинь во дворцах и их внуков, катящих в спортивных автомобилях через тысячи гектаров собственных виноградников. Потом вы начнете понимать, что все эти люди не довольствуются обладанием солидным состоянием и художественными ценностями, накопленными во дворцах в стиле Возрождения, что уже делает этот город единственным и неповторимым. Конечно, сейчас не ведутся великие научные или эстетические споры, сделавшие Н. в эпоху Возрождения равным Флоренции или Венеции, но большинство отпрысков тех знатных семейств, с которыми вы познакомитесь, несравненно глубже и серьезней, чем кажутся с первого взгляда. Несмотря на ненастье, вы очень быстро разглядите за приемами и вечерами богатое интеллектуальное, художественное и социальное содержание, и тут Н. нечего занимать у Лондона или Парижа, не говоря уж о таких отдаленных культурных провинциях, какими стали Рим или Берлин, или об империи поделок, дурного вкуса и доллара, который не служит извинением ни первому, ни второму, империи, имя которой — Нью-Йорк.

Дворецкий в красной куртке, отделанной золотым галуном, внес десерт: сладкое ванильное блюдо, изящно украшенное каштанами со льда; профессор Амири внезапно почти снисходительно улыбнулся.

— Все это в конце концов заставит вас принять обитателей города такими, как они есть: красоты Н. и высочайшая культура его наиболее значительных граждан заставят вас извинить их мелкие привычки, причуды, необычные пристрастия или страсти, которые вас, возможно, удивят. Иметь свои обычаи, свои символы свойственно древней цивилизации.

Перед тем как перейти в следующую гостиную пить кофе под изображением Орфея, в прямом смысле слова терзаемого особями женского пола, поданными с поразительной натуральностью, но в пристойных и напыщенных позах, профессор положил руку на плечо Жюльену.

— Я вам все это рассказываю, а вы давно в курсе; председатель, конечно, предупредил вас обо всем.

Консул не сразу сообразил, о ком речь.

— Председатель? Какой председатель?

Вслед за удивлением во взгляде профессора скользнула ирония.

— У вас что же, несколько председателей совета министров?

Только тут Жюльен понял: речь шла о старом, умном и хитром политикане, принявшем Жюльена в особняке Сен-Жерменского предместья. Но сам вопрос от этого яснее не стал.

— Председатель принял-то меня всего лишь раз, да и то на скорую руку, этих вопросов мы не касались.