— Ты слышишь меня, Пепе? — тронул его за плечо Мюллер.

— Пепе слышит, но Мацука не слышит! — еле шевеля губами прошептал юноша.

— Что же делать, Пепе! Так уж случилось! Ты теперь должен жить вместо Мацуки. Такова жизнь!

— Здесь Пепе тоже умрет, сеньор! Мацука был отец и друг Пепе. Нет Мацука, нет и Пепе!

— Я постараюсь тебе помочь, Пепе! Хочешь мы вместе поедем в Анды? Там ты будешь взбираться на скалы, бродить по лесным чащам. Хочешь, Пепе?

На какое-то мгновение в глазах молодого индейца мелькнула искра жизни, и на губах появилась слабая улыбка. Но она быстро исчезла.

— Злые люди, сеньор! Они оставят Пепе умереть здесь. Пепе никогда не увидит Анды. Пепе умрет сеньор, скоро умрет.

Мюллер присел на табуретку у тела покойного. Он всей душой сочувствовал осиротевшему юноше. В его тихой скорби было что-то величавое. Пепе не гневался на людей, не ненавидел их, а просто изверился и примирился со злом, как с чем-то неизбежным.

— Скажи мне, Пепе, как ты сюда попал? Что ты сделал? За что вас осудили?

Пепе вздохнул, потом медленно повернул голову, посмотрел на Мюллера и тихо начал:

— Высоко в Андах жил Пепе с отцом Мацука и сестрой Амила. Пепе и Мацука работали в серебряный рудник. Амила смотрела за домом. Амила была очень красивая. Надзиратель рудник понравилась Амила. Мацука и Пепе работали в рудник, надзиратель пошел к Амила. Она выгнала надзиратель. Надзиратель выгнал Пепе и Мацука из рудник. Пепе, Мацука и Амила голодные. Зима холодная, нечего есть. Плохо, очень плохо, соньор! — Пепе говорил, запинаясь, стараясь связать отдельные слова в целые предложения, что ему не всегда удавалось. Время от времени он жестикуляцией старался помочь своей речи.

Свечка в головах умершего горела слабым неровным светом, чуть потрескивая.

— А потом что вы сделали, Пепе? Ведь просто так, ни за что, никого не осуждают, — сказал Мюллер, взволнованный грустным рассказом молодого индейца.

Пепе и Мацука пошли на охота за викуньи[37]. Индейцам запрещено убивать викуньи. Надзиратель поймал Пепе и Мацука. Пепе и Мацука бежать из тюрьмы. Надзиратель снова поймал, судья осудил и послал в Лима. Теперь Пепе здесь один, без Мацука. Мацука умер, сеньор, Пепе тоже умрет!

Он затрясся в глухих рыданиях.

— А что сталось с Амилой? Она жива?

— Амила убила себя, сеньор. Она не хотела жить с надзиратель. Надзиратель злой человек. Он бьет бедные индейцы, — закончил в слезах Пепе и молча застыл перед телом отца.

— Я постараюсь тебе помочь, Пепе! Человек никогда не должен отчаиваться. — С этими словами Мюллер вышел из хижины.

Он нашел дон Косио у фонтана, кормящим рыбок крошками хлеба.

— Сеньор, вы обещали помочь мне в моем путешествии. И вот у меня к вам большая просьба, — обратился к нему Мюллер.

— Только не просите у меня хинного дерева! Его никто вам дать не сможет, сеньор Мюллер! — ответил ему, загадочно усмехаясь, дон Косио.

— Вы знаете, что я здесь совсем один. Не знаю людей и местных условий. Не согласитесь ли вы дать мне в провожатые и помощники индейца Пепе? После смерти своего отца он остался в полном одиночестве и, наверное, согласится меня сопровождать.

Дон Косио усмехнулся:

— И это все, о чем вы меня просите? Это, конечно, можно будет устроить. Завтра же поговорю с министром. Считайте это дело улаженным.

— Благодарю вас, сеньор! Вы окажете мне большую услугу.

На следующий день Мацуку похоронили на маленьком индейском кладбище, находившемся около большого кладбища для белых.

На индейском кладбище не было ни надгробных памятников, ни плит. На запущенных поросших травою могилах только кое-где виднелись покосившиеся кресты или увядшие букетики полевых цветов, принесенные одетыми в черное индианками.

На погребении присутствовали старый священник, Пепе, Мигуэла и Мюллер. Казус чувствовал, что произошло какое-то несчастье: он стоял с поджатым хвостом и жалобно повизгивал.

Как только закопали умершего, Мюллер отозвал Пепе в сторону и сообщил ему радостную весть о его освобождении. Глаза индейца засияли. Его осунувшееся лицо снова оживилось.

— Пепе очень рад, сеньор! Пепе будет служить верно. Он любит сеньора. Сеньор добрый и Пепе добрый. Мацука может спать спокойно.

Пепе бросил последний взгляд на могилу отца и пошел за Мюллером к выходу из кладбища…

Анды. В горах трудно разминуться. Манко Капак — великой бог. Ламы умеют плеваться.

Караван из пяти мулов медленно шел по крутой тропе. Прошло четыре дня с тех пор, как Мюллер покинул Лиму в сопровождении аррьеро, Пепе и верного Казуса.

Дорога была узкой и, как змея, вилась вдоль реки Чилон. По обе стороны пути тянулись небольшие засаженные кукурузой полоски индейцев, а далеко впереди устремлялись в небо вершины могучих Анд. Все выше и выше поднималось русло реки, все теснее и круче становилась тропа. Нависшие скалы отбрасывали мрачную тень на путников.

Тропинка настолько сузилась, что навьюченные мулы с трудом продвигались один за другим. Они с величайшей осторожностью переставляли ноги, так как каждый миг могли сорваться в пропасть. Путники незаметно миновали скалистый перевал и пошли вдоль старого пересохшего русла Чилона. Местность стала еще более дикой и безводной. Недаром ее называли „Рио секо“[38].

Казус высунул язык и еле дышал от жары и жажды. Над медленно продвигавшимся караваном высоко в небе парили два кондора.

Один только Пепе чувствовал себя превосходно. Радостный и свободный, он снова был в своих родных горах. Его не угнетали ни жара, ни безводье, ни трудная дорога. И, правда, разве есть что-либо прекраснее свободы после пяти лет рабства и заточения?

Он перебегал к голове колонны, ловко пробирался по узкой тропе между мулами, потом возвращался к идущему позади всех Мюллеру, всячески стараясь услужить ему.

Мулы были тяжело нагружены. К привезенному из Европы багажу Мюллер добавил еще ножи, зеркальца, разноцветные ожерелья, порох и другие предметы, которые могли пригодиться для обмена при встречах с индейцами.

Сегодня им предстояло перейти через один скалистый гребень, хотя тропа снова шла вдоль русла Чилона. Но разве это был прежний Чилон? Река превратилась в тоненький ручеек, который даже трудно было различить среди камней и который местами совершенно исчезал.

По мере восхождения картина постепенно менялась. Среди скал начали кое-где попадаться зеленые лужайки, пестревшие яркими цветами. Караван незаметно вступил в зону дождей, оставив за собой засушливую и унылую полосу западных склонов Анд, находящуюся под воздействием пустыни Коста.

Вдруг шедшие впереди Пепе и аррьеро начали делать какие-то отчаянные знаки руками. Где-то вдалеке послышался приглушенный звон колокольчика.

— В чем дело, Пепе? Что случилось? — осипшим от сухого воздуха и жажды голосом крикнул Мюллер.

— Встречный караваи, сеньор! Дорога очень узкая!

Произошла одна из тех встреч, которые в Андах очень неприятны. Тропа была так узка, что караваны никак не могли разминуться. Один их них должен был отступить.

Начались крики и бесконечные пререкания между проводниками. Поднялась суматоха. Все суетились, не зная что предпринять. Наконец в силу старой вековой традиции, спускающийся сверху караван должен был уступить. Продолжая переругиваться, люди начали развьючивать своих животных и складывать поклажу на тесном выступе скалы. Один из мулов оступился. Стоявший рядом с ним аррьеро попытался его удержать, но это ему не удалось, и мул, потеряв равновесие, сначала повис на передних ногах, а затем сорвался и упал в зияющую бездну. За ним посыпались камни, которые, падая, ударялись о скалы и увлекали за собою землю и песок. Сам аррьеро, пытавшийся спасти своего мула, в последний момент успел отскочить и еле удержался, схватившись за узкий выступ скалы. В руках у него остался только недоуздок, на который он теперь смотрел со слезами на глазах.