Увидев их, всадник добавил:

— Мы хотели оставить ее в поле, но они решили взять ее с собой. Из-за этого и произошла задержка.

Вдруг один молодой яванец выскочил вперед и закричал умоляющим голосом:

— Господа, отпустите нас. Дайте нам посеять рис. Наши дети голодают. Поле, где нас взяли, принадлежит нам. Смилуйтесь над нами, господа! Мы после сами придем.

Туземцы заволновались. Две женщины отделились от группы и упали на колени, протягивая руки к белым господам. Они плакали и просили пожалеть их.

— Разрешите нам угнать с поля бантенгов. Желтый тигр перегрызет им горло. Погибли наши бантенги.

Это было уже слишком. Полицейские подбежали и начали избивать всех трех просителей плетьми. Но яванцы терпеливо сносили удары и не двигались с места.

— Господин адъютант, это бездельники. Они постоянно увиливают от работы, — докладывал местный полицейский. — Ленивый народ!

Адъютант посмотрел на него, потом перевел взгляд на туземцев и опустил штору.

— К столу, господа! — пригласил он неестественно веселым голосом. — И выпьем за нашу дружбу!

Все снова уселись. Стаканы были наполнены и тотчас же опорожнены, потом, снова наполнены и вновь опорожнены.

Происшествие было быстро забыто. Оно даже как будто рассеяло напряженную атмосферу.

А группа туземцев медленно удалялась. Топот лошадиных копыт по мостовой сливался с шагами людей и хлопаньем плетей.

Рассказы старого Иоганна. Анита ван Снуттен. Прогулка.

„Голландия“ уже трое суток находилась в открытом море. Родные берега потонули в тумане, а справа одна за другой проплывали белые крутые скалы Дувра. Слева вдали, узкой, еле заметной полосой тянулись очертания европейского материка. Попутный ветер надул паруса, чуть гнулись мачты. За кормой корабля пенился проложенный им широкий белый след.

Недавно построенный корабль был образцом современного судостроения. Он был одним из первых клиперов голландского торгового флота и предназначался для курьерских сообщений с Китаем и Ост-Индией.

Пройдя через узкий Ла-Манш и благополучно миновав опасные подводные скалы, морские течения и мертвую зыбь, корабль уверенно шел вперед, направляемый опытной рукой помощника капитана Фердинанда Клааса. Капитан ван Петерсен уединился в капитанской каюте со своим любимым бренди, и матросы почувствовали себя свободнее. Солнце садилось, и на корабль спускались лиловые сумерки тихого вечера. Ветерок ласково обдувал загрубевшие матросские лица. Свободные от службы матросы расположились на связках канатов или на сложенных резервных парусах, попыхивая своими коротенькими трубочками. Несколько человек окружили старого Иоганна и приготовились его слушать.

Приятно отдохнуть, когда знаешь, что не встретишься с сердитым взглядом своего придирчивого капитана.

— Я служил тогда на военном корабле, — начал старый Погани свой рассказ. Многое повидал на своем веку и о многом любил рассказать этот славный матрос, прозванный „Добрым Иоганном“. — Наш фрегат крейсировал у западных берегов Африки. Там велась оживленная торговля живым товаром с Америкой.

— Что это за живой товар, дядюшка Иоганн? — спросил впервые пересекавший океан юнга Августин.

— Не перебивай! — прикрикнули на него другие.

— А почему бы и нет? Пусть спрашивает, — возразил Иоганн, — иначе он ничему не научится. Живой товар — это люди, как мы с тобой. Только чернокожие. Одним словом, такие же люди. Если бы не цвет кожи, то и не отличишь. Так вот, однажды заметили мы на горизонте подозрительный корабль. Шел он под мексиканским флагом. Но мы-то хорошо знали, что в эти места мексиканские корабли редко наведываются, да и флот у мексиканцев небольшой. А нашего капитана провести было нелегко.

Мы сразу же приказали кораблю остановиться. Но „мексиканец“ поднял все паруса и попытался удрать. Ах так? Ну и наш фрегат тоже бегать умеет. Натянули мы брамсели, а затем марсель и трисель — и за ним! Где же ему тягаться с нашим фрегатом! Капитан приказал дать выстрел, так сказать, поклон послать. Наша бортовая пушка вступила в действие, и ядро упало перед самым кораблем. С нами шутки плохи! Неизвестный „мексиканец“ начал убирать свои паруса.

— А потом? — нетерпеливо спросил Августин.

— Гм, потом… Потом твой дядюшка Иоганн увидел такое, чего до тех пор никогда не видывал. Корабль был битком набит неграми. Они лежали, закованные в цепи. Среди них были и умершие от голода и болезней, и их трупы так и разлагались в оковах. Товар этот был закуплен в устье Конго и отправлялся к берегам Флориды. Капитан, здоровенный и крепкий янки, рассчитывал хорошо нажиться на этом деле. Такова была его профессия.

— А что же вы сделали с неграми? — наперебой стали спрашивать матросы.

— Да! Спутали мы этому торговцу его планы! Однако едва ли он отказался от своего подлого ремесла. Корабль мы ему вернули, а негров освободили. Но что им было делать в чужом порту?.. без пищи, без близких… Разве что бог сжалился над ними.

— Да, ребятки, — закончил Иоганн, — не очень-то мы им помогли. Так они рабами и остались, только одного хозяина сменили на другого.

Все тяжело вздохнули. Печально заканчивались все рассказы старого матроса. Прошлый раз он тоже рассказывал об одном путешествии, и всем казалось, что уж на этот раз конец непременно будет веселым, но получилось наоборот. Иоганн рассказал и о том, как затонула первая „Голландия“. Только тогда узнали матросы о ее страшной участи. Хорошо, что поблизости не было капитана. Трудно себе представить, что бы он сделал, если бы услышал рассказ Иоганна!.. А Иоганн не боялся. Рассказал все как было. Просто, откровенно. Многие из слушателей, в особенности те, что были помоложе, не выдержали, и глаза их наливались слезами. Даже старшие расчувствовались. Да и как не расчувствоваться, когда подумаешь об угрожающих тебе в океане опасностях. Кругом вода, вода… и небо. И ничего другого! Море бушует, небо скрыто мглой, тучи находят на тучи, сверкают молнии, гром гремит, сотрясая все вокруг.

— Так и погибла „Голландия“, — рассказывал Иоганн, — мы только чудом уцелели. Но двенадцать наших товарищей потонули… Погубили их спасательные лодки… Прогнили и не выдержали… Погубило их и упрямство ван Петерсена. Будь он проклят за смерть этих несчастных… Из-за него осиротели дети боцмана Дальгаарда… Теперь семья его голодает. Вдова больна, маленькая дочурка Ханни тоже больна, а сынок его Питер скитается по улицам. Я был у них на прошлой неделе. Тяжелая картина… Очень тяжелая… Лишь бы этого больше не повторилось…

— Как вы сказали: Питер? — послышался за спиной Иоганна незнакомый голос.

— Да, Питер! А что?

— Я спрашиваю, потому что… и я знаю одного маленького Питера, отец которого погиб у мыса Доброй Надежды.

Иоганн оглянулся и в наступившей уже темноте различил черный силуэт, облокотившегося о деревянный фальшборт человека. Старый матрос узнал в нем ехавшего на Яву пассажира, которого накануне отплытия он лично проводил в отведенную ему каюту.

— Значит вы подслушивали, а? — спросил Иоганн, глубоко затягиваясь своей трубкой.

— Нет, почему же? — последовал из тьмы ответ. — Просто я случайно слышал ваш рассказ, который не показался мне секретным.

Это кто как понимает, минхерр! Для одних он может быть секретным, а для других… Разные есть люди на свете…

— Вы хотите сказать, что во время кораблекрушения одни всплывают, а другие тонут. Не так ли?

— Может быть, и так, минхерр! Но почему вас интересует эта печальная история со старой „Голландией“?

— С „Голландией“ нет, но вот история с семьей вашего друга Дальгаарда меня, быть может, и интересует! Мир не так велик, Иоганн, хотя океан и кажется нам безбрежным. Не думаете ли вы, что это так?

— Господа обыкновенно не особенно-то считаются с тем, что думают простые матросы, минхерр. Каждый заботится о своем собственном доме и тянет подстилочку к себе.

— Вы очень неприветливы, Иоганн. Говорят, что моряки отличаются гостеприимством, — я бы о вас этого не сказал.