План старого Вебера показался Мюллеру очень остроумным. Он кивнул головой в знак одобрения, облегченно вздохнул и с улыбкой обнял своего собеседника.

— Отлично! Отлично!

Довольные, они вернулись в гостиную, чтобы уточнить некоторые подробности. Было решено гробы обложить изнутри стеклом, чтобы можно было поливать деревца в пути, и в боковых досках проделать отверстия для доступа воздуха.

В поисках сокровищ Вебер двадцать лет тому назад приехал в Перу. Потерпев в этом предприятии полный крах, он остался жить в Лиме, работая столяром. В то же время он состоял тайным агентом голландского правительства в Перу и исполнял особые поручения. Он давно уже ждал доктора Мюллера и был готов оказать ему помощь.

Через полчаса старая испанка проводила Мюллера так же таинственно, как и встретила, и посмотрела ему вслед все так же недружелюбно и подозрительно.

Не успел еще Мюллер войти в дом дон Косио, как услышал громкие крики и пререкания. До его ушей донесся голос Мигуэлы:

— Постыдись в конце концов! Это же ни на что не похоже! У этих несчастных тоже есть душа, они тоже божьи созданья!

— А мне какое Дело? — слышался глухой и несколько протяжный голос Альфонсо. — С каких это пор у индейцев оказалась душа? С ними можно разговаривать только с помощью бича, и я не советую тебе за них заступаться!

Мюллер прошел мимо, испытывая неловкость от того, что невольно подслушал чужую ссору, и направился в сад, где раздавался визгливый лай Казуса. Из маленького домика, в котором жили садовники-индейцы, доносились громкие стоны и какие-то непонятные слова. Через полуоткрытую дверь он заглянул внутрь.

Громко охая, на полу корчился старый Мацука. Рядом с ним, скрестив ноги, сидел Пепе и успокаивал отца на своем родном языке. Время от времени он подавал ему мисочку с водой, из которой старик с жадностью отпивал большими глотками.

Мюллер успел полюбить этих двух индейцев, отрабатывавших в саду дон Косио наложенное на них наказание. Эти люди, привыкшие к свободной жизни орлов в высоких горах, невыразимо страдали в четырех стенах сада, чувствуя себя, как в клетке. К тому же им приходилось еще сносить жестокое обращение Альфонсо, не упускавшего случая избивать их самым бесчеловечным образом. Молчание, с которым они переносили побои, еще больше его ожесточало. В таких случаях он впадал в неистовство и бил по чему попало.

— Что случилось, Пепе? — с участием спросил Мюллер.

— Сеньор Альфонсо ударял мой отца. Отец тяжело больной, сеньор Мюллер, — ответил Пепе. Лицо его было мрачно и выражало твердую решимость.

— Посмотрите, сеньор Мюллер! — Пепе приподнял наброшенное на старика одеяло.

На тощем теле старого Мацуки сочились кровью глубокие раны, его изодранная одежда была в крови, лицо исполосовано ударами бича, глаз налит кровью.

— За что это, Пепе?

— Мой отец не работал достаточно быстро, сеньор Мюллер. Я работал за два. Зачем бьет его?

— Сейчас я вернусь, Пепе! Подожди немного. — И Мюллер, сбегав в свою комнату, принес сумку с медицинскими принадлежностями.

Он промыл раны Мацуки и смазал их болеутоляющими мазями. Состояние старика было очень тяжелое. Он с трудом дышал, изнемогая от высокой температуры, и не переставая стонал. Сын ухаживал за ним с молчаливой преданностью и всячески старался облегчить страдания отца.

Дав Пепе несколько советов. Мюллер вышел из хижины и отправился в столовую.

— Большое дело! — с несколько виноватым видом встретил его Альфонсо, который сидел, развалившись в кресле и закинув ноги на спинку стула. — Сестра здесь расхныкалась. Все заживет, как на собаке.

Мюллер посмотрел на него, не проронив ни слова. Поступок Альфонсо возмутил его до глубины души. Но он не хотел наживать себе врагов в доме, который был ему так нужен для успешного выполнения возложенной на него задачи. Он знал, что дон Косио любит и балует своего единственного сына и, хотя порицает его жестокий нрав, но под влиянием отцовских чувств не находит в себе сил его обуздать. Мюллер с трудом сдерживал гнев, но поступать таким образом диктовал ему голос разума. Он понимал, что не в состоянии изменить заведенные в доме дон Косио порядки и задавал себе вопрос, есть ли смысл идти на безрассудный риск? „Да, есть!“ — отвечал внутренний голос. Но с другой стороны каждый шаг, сделанный им в защиту несчастного Мацуки, может помешать исполнению его благородной задачи, ставшей целью всей его жизни. Нет, рисковать было нельзя!

— Сегодня мой брат снова встал не с той ноги! — сказала несколько дней спустя Мигуэла, подсаживаясь к Мюллеру со своим вышиваньем.

— Это тебя не касается! Занимайся своими пяльцами и кухней! — огрызнулся Альфонсо, похлопывая стеком по голенищу сапога.

В столовую вошел дон Косио, и ссора между братом и сестрой прекратилась.

— Мигуэла, Альфонсо! Оставьте нас наедине! — поздоровавшись, сказал дон Косио. — Я хочу поговорить с вами без свидетелей, сеньор Мюллер, — обратился он к естествоиспытателю. — Мне надо вам сказать нечто очень важное.

Мюллер насторожился. Он почти с испугом смотрел на дон Косио. Только что услышанные им слова не предвещали ничего хорошего. После встречи с Вебером нервы его и так были напряжены до крайности, а теперь, очевидно, надо было ожидать какой-то крупной неприятности…

— Я вас слушаю, дон Косио!

Дон Косио налил себе кофе из стоявшего на столе кофейника и с деланным безразличием сказал:

— Вчера меня вызвал к себе министр. Он много говорил о вас. Полиция донесла ему, что вы проявляете большой интерес к хинной коре. Вас часто видят на рынке, где вы не только встречаетесь с торговцами, но и вступаете в разговоры с аррьеро-индейцами. Этот ваш интерес к хинной коре вызвал серьезные подозрения касательно цели вашего приезда в Перу. Что вы на это скажете?

— Все это верно, дон Косио. Но вы сами знаете, что я ботаник и садовод и что я очень интересуюсь флорой Перу. Мой особый интерес к хинному дереву легко объяснить. Где, кроме как в Перу, я могу собрать более точные сведения об этом интересном растении?

— Я так и объяснил министру ваш интерес к хинному дереву, но все же не следует перебарщивать! В отношении хинного дерева мы очень подозрительны. Не забывайте об этом!

— Благодарю вас за совет, дон Косио! Я вам очень признателен!

— Я воспользовался случаем, чтобы изложить министру ваш план о переезде немецких эмигрантов в Перу. Он полностью его одобряет и обещал свое содействие. Как мне кажется, пока что вам опасаться нечего, сеньор Мюллер. А когда вы думаете ехать?

Вопрос дон Косио звучал, как предложение покинуть его дом. По-видимому, хозяин не хотел больше оказывать гостеприимство иностранцу, которым заинтересовался сам министр и который находится на примете у полиции. Мюллер почувствовал, что не имеет права злоупотреблять любезностью дон Косно, проявившего к нему столько внимания. Не дай бог причинить ему какие бы то ни было неприятности! Нет, этого ни в коем случае допустить нельзя!

— Я думаю выехать через несколько дней, дон Косио. Все готово для моего путешествия в Анды!

— Вот и отлично! Я вам дам рекомендательные письма к нашим властям в провинции с просьбой оказать вам необходимое содействие. Прошу вас, не стесняясь, сказать мне, если вам еще что-нибудь нужно! — с этими словами дон Косио допил последний глоток уже остывшего кофе и встал из-за стола. За ним поднялся и гость. Поклонившись хозяину, он вышел в сад.

Через два дня старый Мацука умер от побоев, нанесенных ему Альфонсо.

Пепе был безутешен в своей скорби. Он неподвижно стоял над безжизненным телом отца, в головах которого мерцала маленькая свечка. Пепе не отводил немого страдальческого взора от лица умершего.

Мюллер застал его в полутемной садовой хижине, свет в которую проникал через отверстие маленького оконца. Оно было открыто.

— Довольно, Пепе! Этим делу не поможешь! — сказал ему Мюллер.

Пепе посмотрел на него потускневшим от слез взглядом и еще ниже опустил голову.