Еще один лжесвидетель, некий капитан Денджерфилд, объявил, что ему было поручено вместе с несколькими католиками инсценировать протестантский заговор, чтобы подорвать доверие к Титу Отсу и другим достойным лицам, разоблачавшим происки папистов. Денджерфилд лгал, но потребовалось немного времени, чтобы его ложь обернулась правдой[248]. Мнимый «папистский заговор» ускорил возникновение вполне реального политического кризиса. Одно время казалось, что страна стоит на пороге новой гражданской войны. Парламентская оппозиция отступила перед этой перспективой, опасаясь народных масс. Карл II победил, и лидеры оппозиции, как и следовало ожидать, были обвинены в протестантском заговоре с целью убийства короля. Вскоре некоторые из них кончили жизнь на эшафоте.

После вступления на престол Якова II Титус Отс в мае 1685 г. предстал перед судом по обвинению в лжесвидетельстве. Осуждением его Яков II хотел подорвать версию о существовании «папистского заговора». Ранее на процессах мнимых участников «папистского заговора» обвиняемые просили вызывать в качестве свидетелей воспитанников Сен-Омера, которые дружно утверждали, что 24 апреля 1678 г. Отс еще находился в их школе и поэтому не мог, как он уверял, быть на совещании иезуитов в Лондоне. Тогда эти показания были отвергнуты, как инспирированные иезуитами. Теперь же суд, в состав которого входили и участники прежних процессов, счел такие показания заслуживающими полного доверия. Судья Джеффриз, стяжавший себе немного позднее репутацию организатора «кровавых ассизов» (судебных сессий), патетически клеймил бесстыдство и богохульство Отса. Обвиняемый был присужден к жестокому публичному бичеванию. Вопреки расчетам властей Отс выжил: он находился в тюрьме, пока Яков II оставался на престоле. Были осуждены и другие доносчики. После переворота 1688 г. Отс обратился с петицией к парламенту. Палата общин, не желая отказываться от вновь ставшей выгодной версии о католическом заговоре, была готова его полностью реабилитировать, но встретила сопротивление палаты лордов. Тогда, король Вильгельм III назначил ему солидную пенсию, и лжесвидетель мог еще долго эксплуатировать снова приобретенную славу мученика за протестантскую религию[249].

В недолгое правление Якова II проходило много политических процессов, имя лорда-канцлера Джеффриза и его «кровавые ассизы» надолго остались в народной памяти[250].

За «Славной революцией» 1688 г., приведшей к утверждению в Англии буржуазной монархии, последовала цепь заговоров якобитов, стремившихся восстановить на троне свергнутого Якова II, а позднее — его наследников. После 1688 г. лиц, обвиняемых в государственной измене, приходилось, как правило, предавать суду присяжных, что создавало немалые трудности для организаторов процессов. В начале 1696 г. был раскрыт якобитский заговор, ставивший целью покушение на жизнь Вильгельма III. Несколько сот его участников было арестовано[251]. Одного из главных организаторов этого заговора, Джона Фенвика, подвела излишняя откровенность на суде. Его показания компрометировали нескольких влиятельных придворных короля. В результате Фенвик угодил на плаху, тогда как другие обвиняемые были приговорены лишь к тюремному заключению[252].

Планы властей не раз путали якобитски настроенные присяжные. Сложнее стало заранее распределять роли на процессе и тем более превращать его в простую инсценировку с предрешенным исходом. Правда, английская юстиция успела накопить немалый опыт обуздания и приручения присяжных. Во времена Реставрации в 1670 г. в Лондоне судили двух квакеров — Уильяма Пенна (будущего основателя Пенсильвании) и Уильяма Мида, обвиняемых в организации беспорядков и мятежа. Судьи не стеснялись в выражениях по адресу обвиняемых, а потом и присяжных, которые не сумели прийти к единодушному решению. Когда же присяжные вынесли вердикт, не устраивавший судью, им было заявлено: «Вас не распустят, пока вы не вынесете приговор, который будет приемлем для суда. Вас запрут в комнате без мяса, питья, огня и табака. Мы милостью божьей получим обвинительный приговор, или вы подохнете с голоду». Присяжных держали под стражей двое суток, не давая им, как передает один современник, «даже ночного горшка». Все же они так и не изменили вердикта. Тогда судья предписал взыскать с каждого из них крупную сумму и за неуплату ее отправил их всех в тюрьму Ньюгейт. Туда же были отосланы и оправданные Пенн и Мид, поскольку они тоже не внесли штрафы, наложенные на них ранее за неуважение к суду[253]. После 1688 г. влиять на присяжных приходилось более искусными методами, пуская в ход и судебное красноречие, и фабрикацию ложных доказательств, и апелляцию к укоренившимся предрассудкам, не пренебрегая, конечно, при этом ни прямыми угрозами, ни подкупом.

Во Франции во время растянувшихся на полвека религиозных войн изредка прибегали к оружию политических процессов. Осенью 1572 г. в Париже проходил суд над Брикмо и Кавенем — двумя приближенными лидера гугенотов адмирала Колиньи, убитого 24 августа, в кровавую Варфоломеевскую ночь. 21 октября они были повешены на Гревской площади в присутствии членов королевской семьи. Был совершен и обряд казни над изображением Колиньи. Цель этого процесса и казней была не совсем обычная — утвердить официальную версию событий Варфоломеевской ночи. Ведь гугеноты считали ее заранее подготовленной бойней безоружных людей. (Даже если решение об избиении было принято королем Карлом IX и стоявшей за ним королевой-матерью Екатериной Медичи внезапно, как склонна считать новейшая историография[254], оно было подготовлено годами проводившимся натравливанием парижского населения на еретиков.) Процесс приближенных адмирала должен был доказать и Франции, и иностранным державам недоказуемое. Варфоломеевская ночь была якобы карой, которая обрушилась на мятежников, составивших заговор против короля.

Известность некоторых политических процессов покоится на том, что их участники стали персонажами исторических романов. К ним относится процесс графа Ла Моля, с которым знакомятся читатели романа Александра Дюма «Королева Марго». Главная героиня этого романа Маргарита Наваррская никогда не была политическим деятелем, каким, несомненно, являлась, например, ее ближайшая родственница Мария Стюарт. Историческая роль, которую пришлось сыграть королеве Марго, была прямым следствием политической обстановки, сложившейся к тому времени во Франции и в Европе в целом. Дюма в своем произведении, первом из серии, посвященной драматическим событиям периода религиозных войн во Франции и общего противоборства контрреформации и протестантизма в Европе, широко использовал мемуары современников, в том числе и «Воспоминания» самой Маргариты Наваррской. Образ этой «знатной дамы эпохи Ренессанса» претерпел значительные изменения под пером романиста. Он воспользовался своим правом изобразить ее во время расцвета молодости и красоты, оставляя в забвении другие, более поздние годы ее жизни, когда Маргарита стала персонажем сатирических куплетов и объектом непристойных острот. Правда, ко времени брака с Генрихом Наваррским она, если верить ее последующим признаниям, успела побывать любовницей своих трех братьев — Карла IX, Генриха III и герцога Франсуа Алансонского — и герцога Гиза впридачу (на что, впрочем, не раз намекал и Дюма).

Дюма подробно повествует о заговорах и интригах, в центре которых находилась первая жена Генриха Наваррского. Эти заговоры тоже не вымысел автора, хотя в действительности они выглядели несколько иначе, чем показывается в его книгах, при иной расстановке сил и другом составе участников. И главное, их мотивы поведения и цели нередко отличались от тех, которые подсказаны писателю его неистощимым воображением. Эти цели были тесно связаны, если не прямо определялись, конфликтом, который раздирал Европу той эпохи.