— Это был Фармер.

— Ну, а Джинни Блэр? Я полагаю, что ее убили потому, что она узнала здесь Жюля?

— Ты прав. Я был как раз в баре, когда это случилось. По субботним вечерам почти все проводят время либо на танцах, либо на барбекю. Кроме Жюля, Хэла и Фармера в салоне никого не было. Они сидели и спокойно выпивали. И вдруг появляется эта самая Джинни. Черт побери, никто не знал, как она здесь оказалась. Она села у стойки, и я заметил, что она наблюдает за ребятами, сидевшими в кабине, в зеркало за стойкой. Я не знал, кто она такая. Выглядела она жутко перепуганной, будто привидение увидела. Потом повернулась лицом к кабине и уставилась на нее, вернее, как оказалось, на Жюля. Наконец, она встала, прошла через комнату к Жюлю, протянула к нему руку, сняла с него темные очки и издала жуткий вопль. А потом выбежала из салона, будто за ней кто-то гнался.

— Думаю, за ней в самом деле кто-то гнался. Ведь Жюль, наверное, послал за нею Хэла?

— Да. Иди и приведи ко мне эту сучку, — сказал он ему.

— И… кто убил ее? Хэл?

— Нет.

Я сам был удивлен тем чувством облегчения, которое испытал при этом ответе. Клайд продолжал:

— Хэл привел ее прямо в номер Жюля. Тот заставил ее провести с ним ночь, а потом рано утром взял на эту последнюю верховую прогулку. Убил ее ударом по голове. Это все.

Да, это было все, что меня интересовало. Я поднялся.

— Не ходил бы ты лучше туда. Ведь убьют, — сказал Клайд.

— Перестань повторять это. — Каждая клеточка серого вещества моего мозга старалась убедить меня в безрассудности задуманного: невозможно среди бела дня одолеть четверть мили, отделявшие меня от коттеджа, живым и невредимым проникнуть туда и разделаться с шестью отчаянными головорезами. Ведь мне нечего ждать помощи ни от людей шерифа, ни от Сэмсона, ни от единой души здесь на ранчо. Я должен был сделать все сам. Но ведь это было просто смешно. Такую задачу впору было выполнить лишь сорока хорошо подготовленным морским пехотинцам.

Черт побери, но ведь я и сам — бывший морской пехотинец и клянусь честью, я сделаю это. По крайней мере, будь, что будет, но я попытаюсь. Попытаюсь? И тут либо в голове у меня щелкнули какие-то маленькие кастаньеты, либо еще что-то кликнуло в мозгу Шелла Скотта — Бессознательного Детектива, но только в тот самый момент, когда я, вопреки всякой логике и даже здравому смыслу, решил идти до конца, я понял, что нужно делать. Это не было мгновенное наитие, скорее какая-то быстро сменяющаяся череда мыслей и картин. У меня даже холодок пробежал по спине. Может быть, конечно, это окажется полным бредом, но может быть, и не совсем. По крайней мере, какой-то шанс на успех был.

Я схватил два своих револьвера, сунул кольт тридцать восьмого калибра в кобуру под кожаную куртку, шестизарядный револьвер с перламутровой ручкой в кобуру на бедре, а автоматический пистолет Клайда засунул в карман брюк. Потом надел свое белое сомбреро. Для полного антуража мне не хватало только лошади. Но я, сами понимаете, решил обойтись без нее и побежал к своему кадиллаку. Во всем следует соблюдать меру.

В моей голове под сомбреро с дикой скоростью вращались образы Гарбена, четырех красоток и бандитов. Машина взревела и сорвалась с места.

 Я пронесся мимо конюшен, где стоявшие в стойлах Мегера и Диабло выкатили на меня свои глазищи, и притормозил у небольшого помещения, куда Расс приводил меня вчера.

На стойке я увидел ту самую винтовку, с помощью которой Расс успокоил буйного быка, схватил ее и коробку со шприцами, прыгнул обратно в свой кадиллак и продолжил путь.

Оружие теперь у меня было. Нужно было еще только одно — маскировка. В ходе Второй мировой войны во время боев в джунглях японские солдаты использовали в качестве маскировки ветки тропических растений. Мой путь лежал к каньону, и джунглей там никаких не было. Зато там, на бурой песчаной почве, росли маленькие хилые кустики, а кругом было великое множество разных скал и валунов.

Пока все шло вроде нормально. И вот я стоял, вооруженный своим «хитрым» ружьем и замаскировавшись под скалу.

Точнее, под валун. От ранчо я длинным, но безопасным путем добрался на кадиллаке до озера, а оттуда к коттеджу мне пришлось добираться пешком. Точнее, передвигаясь шаг за шагом внутри этого здоровенного голливудского бутафорского валуна, скрываясь, где это возможно, среди других валунов. Стволом винтовки я провертел отверстие, через которое мог видеть, что происходит снаружи. Обзор был, конечно, весьма ограниченный, но когда я останавливался, а последние две сотни ярдов я делал это довольно часто, то, прижимаясь глазом к отверстию, мог видеть, что происходит передо мной. Покуда никаких неприятностей со мной не приключилось, если не считать того, что руки у меня буквально отваливались от усталости. Между мной и коттеджем оставалось, по моим подсчетам, не больше семидесяти пяти — восьмидесяти ярдов. Я остановился возле небольшого валуна, чтобы отдохнуть, и прижался глазом к отверстию. Как я уже говорил, я несколько раз бывал у Расса в этом коттедже и хорошо знал внутреннее расположение помещений. Коттедж был двухэтажный. Внизу были расположены большая, грубовато отделанная гостиная, кухня, спальня и ванная, наверху еще две спальни и кабинет. Пока из всех живых обитателей коттеджа я видел лишь одного мужчину, который сидел на веранде.

Теперь я увидел, кто это. Огромный Додо, диплодок двадцатого века. Лицо у него было все в ссадинах и распухло, лоб рассечен, один глаз заплыл. Пока я наблюдал за ним, он встал, потянулся и сошел с террасы, ожесточенно почесываясь. Я ждал. Он огляделся по сторонам, зевнул, потер подбородок и взглянул прямо на меня. Мне показалось, что взгляд его задержался на мне чуточку дольше, чем это естественно, когда человек смотрит на скалы, но в конце концов он пожал плечами, повернулся и вошел в коттедж. Отлично, если только никто не наблюдал за мною из окна, самое время было катиться дальше. Как только дверь за Додо затворилась, я снова ухватился за ручки и двинулся вперед. Я продвинулся на тридцать ярдов, отдохнул, снова двинулся вперед и в общей сложности прошел уже ярдов пятьдесят, когда вновь появился Додо, на этот раз с банкой пива в руках. К несчастью, я в это время как раз находился в движении.

Я был так опьянен своим успехом, что вообразил, будто мне удастся добраться до самой террасы, если, конечно, ничто не помешает. Но появление Додо помешало мне. И наоборот. Когда он перешагнул через порог и вышел на террасу, я заметил его через проделанное мною отверстие, быстро остановился, сел на корточки, опустив валун и сделав шаг вперед, снял заряженную винтовку с плеча. Но Додо продолжал пялить на меня глаза даже после того, как валун опустился на землю. Да, Додо явно не понимал, что происходит. Он даже выронил банку с пивом. Потом, как человек чем-то пораженный, он сделал еще несколько шагов. При этом глаза у него были выпучены, рот широко открыт, челюсть отвисла. Он споткнулся, спускаясь с крыльца террасы, удержался и не упал, но ни на секунду не отрывал от меня, а точнее от двадцатитомного валуна изумленного взгляда.

Он сделал еще три или четыре шага мне навстречу, потом остановился и наклонился вперед. Губы его шевелились, он что-то шептал.

— Эй! — произнес он, ни к кому конкретно не обращаясь. — Эй!

Потом он выпрямился, глупо хихикнул, щелкнул пальцами, протер глаза и с подозрением огляделся вокруг. Моя винтовка была заряжена и готова стрелять, колоть, брызгать, или как там называется то, что она делала. Но расстояние для точного выстрела было еще, пожалуй, великовато, тем более, что я еще ни разу не стрелял из такого ружья. Поэтому я стал ждать.

Додо осмотрелся по сторонам, потом мельком бросил взгляд на мой валун. Явно удовлетворенный, он повернулся и шагнул назад по направлению к дому. Пора, — подумал я и двинулся вперед. Я сократил расстояние между нами больше, чем наполовину. На какую-то секунду у меня даже появилась безумная идея: а что если навалиться на него, обрушиться, как каменная лавина и раздавить о здание коттеджа! Голова у меня, надо признать, болела совершенно дико. Но я остановился, потому что Додо услышал мои шаги.