Не может быть, чтобы Филх сэкономил на видимости: предупредить своего двойника об опасности, будучи невидимым, – утопия! Оставалась маленькая надежда – голос. Да, да, он будет голосом, ходячим голосом без тела, без носителя, как вам угодно, голосом совести, голосом, звучащим во тьме... Сэм попытался что-то сказать, но из его невидимых лёгких не вырвалось ни звука – человек, к которому он для пробы обратился, его не услышал.
Отлично! Он ещё и нем как рыба!
Сэм предположил, что это временные технические трудности, связанные с перелётом, но на всякий случай сказал громко, так, чтобы Филх услышал и принял меры:
– Я невидим!
Он огляделся вокруг. Это и вправду был тёмный и совершенно безлюдный закуток. Сэм пошёл вперёд, желая как можно быстрее сориентироваться в обстановке тридцатилетней давности и найти своё альтер-эго. По его собственным расчётам астронавт Сэм Ричардс должен был вот-вот выйти на центральную площадь. Он прекрасно помнил, что некоторое время слонялся без дела, ожидая Роберта Лоуренса, прежде чем вместе с ним отправиться в марсианскую пещеру.
Сэм поднял глаза, увидел жемчужно-розовое небо сквозь прозрачную крышу купола, и у него снова, как когда-то тридцать лет назад, захватило дух от этого зрелища. Что не говори, ясность в тот день была сногсшибательная. Когда он вдоволь налюбовался марсианскими красотами и стал рассматривать спешащих по своим делам людей, то заметил невдалеке астронавта в униформе. Тот, задрав голову, разглядывал небо так же, как это делал Сэм всего минуту назад. Ошибки быть не могло: это он, его двойник.
Сэм не на шутку разволновался. Пора действовать, а он до сих пор оставался невидимым. Сквозь него, как ни в чём не бывало, проходили люди.
– Сделай что-нибудь, а то я всё ещё невидим! – сказал он Филху как можно громче. – И к тому же неслышим! Добавь энергии, объект в радиусе досягаемости!
Неизвестно, услышал его доктор или нет, но, подняв руки к лицу, Сэм увидел, что они сначала слабо замерцали, потом от локтей до кончиков пальцев прокатились молнии электрических разрядов. После этого видимость снова сошла на нет.
Тем временем, другой Сэм Ричардс встретился со своим напарником, и вскоре они, облачённые в скафандры, направились к выходным люкам. Вдалеке их поджидал WR-39. Сэму стало окончательно ясно, что эксперимент провалился. Пользуясь своей невидимостью и неуязвимостью, он выбежал из купола вслед за «объектом» и его спутниками, взобрался на ближайшую скалу и стал смотреть им вслед. Они медленно брели в лучах марсианского солнца, оставляя позади себя длинные тени и клубы красноватой пыли.
Вдруг кто-то схватил Сэма за руку. От неожиданности он вздрогнул, но сразу догадался, что это Филх, и настала пора возвращаться. Доктор отключил его от аппаратуры и снял шлем. У Сэма вдруг разболелась голова. Перед глазами поплыл Филх с шлемом в руках, вся их полевая лаборатория завертелась мельничным колесом, в ушах зазвенело, и он потерял сознание.
Очнулся оттого, что Филх хлопал его по щекам и брызгал водой в лицо.
– Ну, очухался... Как ты?
– Голова побаливает, и в глазах резь... – ответил Сэм. Он принял из рук доктора стакан с водой и сделал несколько глотков. – А там... там я был совершенно невидим. Я говорил тебе об этом, несколько раз...
– Я слышал. Добавлял энергии, но это не помогло. Ну, рассказывай про прошлое!
– Я встретил себя и Лоуренса. Но ничего не мог сделать... Что теперь? – спросил Сэм.
– Попытаемся извлечь уроки. Кроме твоей недееспособности, всё прошло идеально. Значит, я не ошибся с расчётами, и моя теория получила подтверждение по основным позициям. Кое-чему я несказанно рад... – Филх не мог сдержать счастливой улыбки.
– Чему же? – Сэм посмотрел на него с интересом.
– Я на пути к человеку-невидимке! Я ведь работал над этим раньше. Правда, не так много, как над прибором времени. Осталось понять, как это удалось. Этим мы убьём сразу двух зайцев – научимся делать голограмму видимой в другом времени и невидимой – в нашем! Я буду использовать этот же прибор! Сможем выкрадывать из музеев всё, что ни захочешь! И всё, что захочешь! Кстати, известный научный ляп в литературе: человек-невидимка должен был быть слепым из-за невозможности поглощения световых волн прозрачными молекулами родопсина. Но только не мой человек! Мой человек-невидимка – совершенно другой случай!..
Филх и вправду радовался как ребёнок, получивший новую игрушку, а Сэму почему-то в этот миг стало ужасно одиноко. Ему было жаль – себя, своего двойника в оранжевом скафандре, угрюмого Лоуренса, не ведающего, что идёт на смерть. И всё это – помноженное на бесконечность. Это как проклятие, посланное свыше, но за что? За какую провинность? Пора, пора положить этому конец.
– Теперь мне будет, чем заняться до следующего раза! – продолжал ликовать Филх. – Сэм, ты ещё не отказался от этой затеи? – внимательно посмотрев в глаза другу, спросил он.
– Нет, это же единственный мой шанс всё исправить, – ответил Сэм.
Филх вздохнул.
Снова началось томительное ожидание – для Сэма, но не для Филха. Доктор рачительно использовал каждую минуту. Он усовершенствовал антенну, благодаря чему получил возможность распознавать временные слои задолго до пересечения с ними. Также ему удалось найти некое подобие закономерности в их появлении. Он больше не говорил, что время – это река, но изрёк однажды, что оно «по своей топологии скорей напоминает клубок шерстяных ниток, намотанных крайне небрежно».
Вооружившись всеми этими новшествами, друзья продолжали ждать, но теперь «гость» не мог застать их врасплох, как было в предыдущий раз. Теперь они заранее знали, что ближайшие две недели, например, могут спать спокойно.
И вот по прошествии трёх месяцев на горизонте их ожиданий слабой звёздочкой засияла надежда. Временной слой, который вскоре должен был пересечься с их действительностью, отстоял по времени чуть более чем на тридцать лет, точнее – на тридцать лет и шесть месяцев. В иные времена они с негодованием откинули бы мысль о путешествии, которое продержало бы Сэма на чужбине полгода до желанной встречи с двойником. Но, увы, в свете новых открытий грядущая петля представлялась им оазисом в пустыне, потому что после неё обещалось затишье на долгое время.
Так или иначе, Филх был против. Не сможет Сэм усидеть в кресле столь долгое время, дожидаясь своего двойника. Конечно, его голограмме не возбранялось искать встречи с «объектом» до наступления рокового дня, но вероятность того, что «объект» находился на Марсе в это время, была ничтожно мала. А говорить о том, что экономически неосуществимо поддерживать голограмму в течение столь длительного времени из-за трат энергии, вообще излишне, так как это понятно всем и каждому.
Тем не менее, всё внимание сосредоточилось теперь на «перспективном» временном слое, по мере приближения которого выявлялись и другие неблагоприятные его характеристики. Открылось, например, что угол пересечения с ним был куда больше 90 градусов, установленных доктором как крайний предел.
– Это означает следующее, – говорил Филх. – Мы сможем послать голограмму, но очень скоро «гостевой» слой удалится от нашего на непреодолимое расстояние. Как следствие, мы не сможем поддерживать с ним связь, и твоё пребывание там закончится.
– Я полечу, – вдруг сказал Сэм. – Я сам, а не моя голограмма. И на этот раз я постараюсь довести дело до конца.
– Но...
– Никаких «но». Готовь аппаратуру, – решительно сказал Сэм, и в его голосе послышались железные нотки.
– Хорошо, – сказал Филх примирительно. – Но всё-таки... Как?! Как, чёрт возьми, ты собираешься жить там – без денег, без средств к существованию. Наши карточки ничего там не значат! Без всего... Без жилья! Ты знаешь, социальные службы вычислят тебя за считанные деньки, как бы ты ни маскировался.
– И всё же я попробую. У любого человека, даже бездомного, есть права. Я воспользуюсь этими правами и буду прозябать на Марсе, пока не выполню свою миссию. И у меня есть ещё одна существенная причина... Сколько, по-твоему, мне осталось? Вот, то-то же. Я просто не доживу до следующего благоприятного случая. Мне нечего терять. Кроме тебя, конечно.
