Остатки традиций, содержащиеся в которых темы повторяются, как в архаичном сказании о царе лесов, сохраняются, впрочем, до конца средневековья, если не ещё дольше, и всегда связаны с древней идеей, что законная королевская власть имеет склонность, также специфически и конкретно, мы могли бы сказать, «экспериментально», демонстрировать несомненные знаки своей сверхъестественной природы. Единственный пример: перед началом Тридцатилетней войны Венеция потребовала от Филиппа Валуа, чтобы он доказал реальное право на корону одним из следующих средств. Первое — победа над противником на турнире —возвращает нас к Rex Nemorensis и к таинственному засвидетельствованию каждой «победы». [44] Об двух других средствах можно прочитать водном тексте того времени: «Если Филипп Валуа, как он утверждает, является истинным королём Франции, он должен доказать это тем, что встретится с голодным львом, так как львы никогда не причинят вред настоящему королю; или же он должен совершить чудо исцеления больных, как это обычно совершают другие истинные короли… В случае же неудачи его нужно признать недостойным короны».

Идея сверхъестественной власти, обнаруживаемой в победе или в чудотворной добродетели, также и во времена, которые, как время Филиппа Валуа, уже принадлежат «современной» эпохе, не отделяется от традиционной идеи истинной и законной королевской власти. [45] И если не принимать во внимание реальное уравнивание людей, то всё же остаётся идея, что «то, что привело к такому почитанию королей, было преимущественно божественными добродетелями и силами, которые были только у них, но не у других людей». Жозеф де Местр пишет: «Бог в буквальном смысле назначает королей. Он подготавливает королевские роды; он позволяет им развиваться в облаке, окутывающем их происхождение. Наконец, они выступают, увенчанные славой и честью; они занимают трон, и это самый сильный знак их законности. Они восходят на престол самостоятельно, без применения силы и без переговоров. Здесь господствует определённое великолепное спокойствие, которое нелегко описать. Законная узурпация — это точное выражение кажется мне (если оно не слишком смелое) подходящим для обозначения этого вида происхождения, которому время быстро даёт посвящение» [46] .

Der sakrale Charakter des Königtums //Deutsches Adelsblatt, 4 марта1933 г.

Во всех великих традициях древности, и, прежде всего, в индоевропейской, в той или иной форме вновь и вновь повторяется представление о могущественном повелителе мира, о власти над великой империей; о месте со значением полюса, оси, неизменного центра в высшем смысле, образно представляющегося как твёрдая земля посредине жизненного океана, как священный, неприкосновенный край, как светлая или «солнечная» страна.

При этом метафизические смыслы, символы и смутные воспоминания сводятся к одному–единственному: идее олимпийской королевской власти и небесного порядка. Традиционный принцип звучит так: «Тот, кто господствует в силу (небесной) добродетели, подобен Полярной звезде. Неизменно он находится на своём месте, в то время как вокруг него вращается всё другое» (Конфуций).

Надо всем возвышается идея властителя мира, осознаваемого как cakravartо: царя царей, неподвижно вращающего колесо империи. Его действие, невидимое, как действие ветра, выражается так же судьбоносно, как и силы природы. В тысяче форм и в самой тесной связи с представлением о северной, гиперборейской стране прорывается символика и аналогия середины, постоянства: остров, вершина горы, солнечный замок, хранимая страна, белый остров, или, соответственно, сияющий остров, двор героев. «Ни по земле, ни по воде святая страна недосягаема» — сообщает эллинское предание. «Только полёт духа ведёт туда» — шепчет дальневосточная традиция. Другие тексты говорят о таинственной магнетической горе, в которой попавшие туда приходят к духовному просветлению. Иные труды снова рассказывают о солнечной стране, из которой происходят символические образы, получавшие королевский сан среди не имеющих господина народов. Это также остров Аваллон, т. е. остров солнечного бога Аполлона, у кельтов называемого Абаллун. О легендарных божественных расах — таких, как Туата де Дананн, прибывших из Аваллона, также говорится, что они происходят «с неба». Эти Туата принесли с собой из Аваллона несколько таинственных предметов: камень, обозначающий законных королей, копьё, меч, сосуд, «бесконечно дарующий пищу», т. е. вечно продолжающееся питание, «дар жизни». Все эти предметы принадлежат и более позднему сказанию о Граале.

С высот доисторического времени эта совокупность идей нисходит до средневековья, и в этот период принимает особую форму. Среди прочих, это представления об империи пресвитера Иоанна и короля Артура. «Пресвитер Иоанн» — это не имя, а титул. О династии «пресвитера Иоанна» говорится как о династии, воплощающей, как род Давида, царский и одновременно духовный сан. Империя Иоанна часто находится в «изначальном месте» — «земном рае». Там растет дерево: дерево, которое в некоторых вариантах сказания является древом жизни, а иногда —древом победы и мирового господства. Там же можно найти камень света: камень, символизирующий воскресение царского животного — орла. Иоанн удерживает народы Гог и Магог — силы стихий, демонов коллективизма — в изгнании. Легенды сообщают о символических поездках, которые совершали величайшие властители всемирной истории в страну пресвитера Иоанна или в равнозначные страны во имя поиска чего–то вроде сверхъестественного освящения своего сана и своей власти. Иоанн, со своей стороны, посылал королям, как, например, Фридриху, символические дары, имевшие значение небесного порядка. Один из героев, попавший в империю Иоанна — это Ожье Датчанин. [47]И всё же сказание об Ожье приравнивает империю Иоанна к Аваллону, т. е. к гиперборейскому острову, первоначальной северной(urnordisch) солнечной стране, арийскому белому острову.

В Аваллон возвращается король Артур. Трагедия, изображаемая в разных текстах по–разному, заставляет его искать там убежище. Уход Артура имеет только смысл того, что принцип становится скрытым. Согласно сказанию, Артур не умер. Он всё ещё жив— но он находится в «Аваллоне». В образе короля Артура нужно усматривать просто новую форму проявления идеи о «полярном властителе», о царе мира. Вечное здесь пронизывает историческое и придаёт ему форму. Ещё древняя этимология возводила имя «Артур» к arthos, т. е. медведю, что снова отсылает нас к «идее центра» посредством астрономической символики полярного созвездия. Символика Круглого стола, для рыцарей которого Артур является высшим вождём, является солнечной и «полярной». Рассказывают, что замок Артура, как и Мидгард — светлое местожительство скандинавских асов, находится «в центре мира» (in medio mundiconstructum). В некоторых текстах этот замок изображается как вращающийся: он вращается вокруг своей оси, как на «белом острове» (çveta–dvîpa) индоевропейцев Индии, в гиперборейской стране, богом которой является солнечный Вишну, вращается свастика; как вращается кельтско–нордический «стеклянный остров» —подобие Аваллона. Сверхъестественные походы арийского царя мира в некотором роде воплощаются в Мюрддине — соответственно, в Мерлине, неразлучном советнике Артура, который по сути является не иным, отличным от него существом, а чем–то вроде его дополнительной части. Рыцарство Артура ищет Грааль. Рыцарство Артура, собирающее своих членов из всех стран, имеет лозунг: «Кто является вождём, тот будет нам мостом». Согласно античной этимологии, титул «понтифик» (строитель мостов) означает связь между двумя берегами — между двумя мирами.