Что же касается духовных элит, то нужно занять определённую позицию, прежде всего, против всякого «интеллектуализма». Весьма обманываются, если думают, что мобилизация и соглашение интеллигентов, писателей и профессоров различных наций дало бы что–то ценное для нашей задачи. Нет — нужно создать совершенно иные стимулы, привлечь совершенно иные слои, и соприкоснуться с совсем иного рода носителями нового европейского мифа. Всё, что в общем принадлежит буржуазной культуре с её индивидуализмом, либерализмом и гуманизмом и её враждебностью к политически–мужскому и политически–органическому, должно быть исключено, так как оно не соответствует суровости и изначальной тотальности (Unbedingtheit) нашего времени.

В таком случае какие же силы можно было бы принимать в расчёт в качестве элементов нового духовного фронта, преодолевшего национальную разобщённость? По нашему мнению, стоило бы обратиться к тем силам, которые по весьма различным причинам пребывают вне рамок буржуазной культуры и интеллектуализма. С одной стороны, это те люди, которые каким–либо образом ещё являются — по причине внутренних заповедей, своей крови или традиции — носителями старых ценностей, определявших мировоззрение и политику до эпохи буржуазных революций и восхождения культуры третьего сословия. С другой стороны, это представители того поколения, которое, пройдя через испытания, нигилизм и трагичность последних лет, уже с иной стороны экзистенциально рассматривает вчерашнюю культуру и мировоззрение, и для которого нет возможности вернуться назад. Эти две крайности должны слиться друг с другом и дополнить друг друга.

В поисках первой группы можно было бы обратиться к людям из древних европейских семей; разумеется, нужно рассматривать не только имена, которые они несут, но и ценность их личностей. Это двойное условие редко выполняется; но имеются и исключения, и часто речь идёт только о пробуждении и активации (Belebung) скрытого наследия. В этом требовании не подразумевается консерватизм в плохом смысле: речь, несомненно, идёт о «сохранении» (conservatio); но сохранении не трупа, т. е. обусловленного временем, а живого — ценностей, законов и типов ощущений, которые не обусловлены только лишь какими–то формами выражения прошлого, а проявляются как свойство и содержание. Так что это определение также может показаться бессмысленным: ссылка на традиционное является тогда только преградой и предосудительной косностью, если относится к прошлому, а не к поистине изначальному. Напротив, действительно изначальному присуща неистощимая обновляющая и революционная сила; об этом говорит ещё древнее высказывание: Usu vetera ab imo novant — древние силы обновляются из первопричины.

Именно поэтому встреча и взаимопонимание (Sich–Verstehen) является возможным между теми немногими, у которых сохранились нити древне европейской традиции на основе наследия крови, и людьми нового поколения, которое оформилось преимущественно через очищение войной. Часто о них говорят как об «обожжённом поколении» (la generazione bruciata).Для них характерно недоверие к мифам, лозунгам и идеологиям вчерашнего и — ещё больше! — сегодняшнего дня, и это касается в той же самой мере также и многих, боровшихся на другом фронте в расколотой Европе в 1919–1945 гг. Там, где этот процесс не закончился моральным распадом, где они выстояли, там они находят новую серьёзность, новую любовь к безусловному и существенному, и, сверх того, повторяются элементы стиля, одинаковые в различных странах Европы, и также почти одинаков новый человеческий тип в различных видоизменениях. Этот человек отмечен скромным, простым и свободным от шлаков героическим отношением, особенно там, где он приобрёл свою форму в борьбе за потерянные позиции посреди руин — скорее духовных, нежели материальных — послевоенного времени.

Эти люди могут навести мосты между тем, что разделяет нас, что приведёт к образованию наднационального единства героического типа — единственного, что может вывести нас на путь, ведущий за пределы эгоизма, ограниченности и происков сегодняшней мелкой, нерешительной европейской политики. Именно эти новые силы должны победить, ибо на них действуют соответствующие ориентирующие влияния — больше примерами, чем обучением — и именно им европейский миф устанавливает высший порядок как исходный пункт для верности— fides! — и повсюду, где это необходимо, подчиняет себе всё, что принадлежит партикуляристичной, грубо–реалистичной, материалистической и шовинистической области.

Всё это будет невозможно, если между обеими колоннами, т. е. оставшимися представителями традиционной Европы и новыми силами, прошедшими через огонь, не будет установлен дополнительный контакт, причём первый элемент должен дать направление, а второй — чистую движущую силу. Я полагаю, что только таким образом может быть подготовлено возрождение Европы, насколько оно ещё возможно. Однако там, где в различных народах Европы возникнет такое развитие, оно, конечно же, в результате постепенно изменит также и политическую и государственную атмосферы. «Центры», о которых мы говорили, постепенно будут формироваться, и появятся как единственные носители несокрушимой воли в наших народах.

Уже перед мировой войной 1939–1945 гг. мы полагали, что подобное действие возможно; оно должно было бы сначала создать нечто вроде ордена в качестве выражения новой и одновременно традиционной Европы. Этому стремлению неофициально содействовала даже одна европейская великая держава. Сегодня эта задача бесконечно тяжелее. Но мы знаем два способствующих её решению фактора: с одной стороны — чистая сила тех, кто остаётся ещё в силе вопреки всему и оставили позади начало отсчёта прежних ценностей, с другой стороны —ускорение исторического процесса, которое вскоре даст знать, какой путь ещё остаётся открытым, если нам не суждено погибнуть. Европе, которая умеет только обсуждать идеологии осужденного прошлого и играть с ними, нужно противопоставить объединение центров духовного сопротивления, героическую наднациональную солидарность — до того момента, когда она сможет отразиться также и политически в оформлении органического и иерархического единства.

Träger des Europa–Mythos //Nation Europa, 1952

Обстоятельства отражают необходимость в единстве на европейском континенте. До сих пор эту необходимость питали в основном отрицательные факторы: нации Европы стремятся к оборонительному союзу не столько на основе чего–то положительного и уже существующего, сколько из–за отсутствия иного выбора перед лицом угрожающего давления неевропейских блоков и интересов. Это обстоятельство затрудняет возможность чётко видеть внутреннюю форму любого проекта реального европейского единства. Кажется, идеи не идут дальше проекта коалиции типа федерации, которая по своей природе всегда будет иметь скорее внешний и составной, нежели органический характер. Действительно органическое единство можно понять только на основе формирующей силы изнутри и сверху, что относится к положительной идее, общей культуре и традиции. Если мы посмотрим на европейскую проблему в этом разрезе, станет ясно, что ситуация является болезненной, и что наличие проблем не даст нам так просто впасть в оптимизм.

Многие обращали своё внимание на эти аспекты европейской проблемы. В этом отношении значительную ценность имеет работа У. Варанга под названием Imperium (Westropa Press, London, 1948, 2 vol.). Дальнейшее рассмотрение трудностей, которые мы упомянули, может быть основано на этой книге.

Варанг не предлагает проекта чисто политического европейского единства; скорее он основывается на общей философии истории и цивилизации, позаимствованной у Освальда Шпенглера. Концепция Шпенглера хорошо известна: в соответствии с ней, не существует единственного и универсального развития «культуры», но история как строит, так и разрушает в отдельных и, тем не менее, параллельных циклах различные «культуры», каждая из которых составляет организм и имеет свои фазы молодости, развития, старения и упадка, как и все организмы. Точнее, Шпенглер отличает в каждом цикле период «культуры» от периода «цивилизации». Первый находится в начале, под знаком качества, и знает форму, различение, национальное объединение и живую традицию; второй — это осенняя и сумеречная фаза, в которой происходит разрушительное воздействие материализма и рационализма, а общество приближается к механическому и бесформенному величию, достигая царства чистого количества. По Шпенглеру, подобный феномен неизбежно возникает в цикле любой «культуры»: он обусловлен биологически.