Потом забралась под большой и густой, жесткий куст можжевельника, с удовольствием растянулась на мягком сухом ложе, словно специально приготовленном для нее из пушистого зеленого мха, и заснула.
Заснула, потрясенная событиями последнего дня.
5. Рыжий и Белогрудый
Белая кривая молния расколола небо. Грохот был такой, что казалось, деревья рушатся и вот-вот задавят Риссу, стоит ей только остановиться, задержаться хоть чуть-чуть…
Она поспешила в логово, как только учуяла приближение грозы. Но не успела… Гроза пришла быстро. Первая в этом году весенняя гроза. Свирепая. Яркая. Бесконечно громкая. И внезапная.
Риссе казалось, что она уже не добежит до своей пещеры. Она не замечала хлесткого ветра и плотного ливня, но, когда молния сверкала особенно ярко, Рисса шарахалась под густой куст, чтобы хоть как-то прикрыться от всемогущего и неудержимого, что нависало над ее незащищенной спиной.
Все звери боятся грозы. Чувствуя ее приближение, они прячутся в норы и пещеры, под навесы деревьев и кустов.
Даже человек, знающий про грозу все, как-то неожиданно для себя испытывает необъяснимую тревогу.
В эту ночь Рисса вообще не собиралась на охоту, она плохо чувствовала себя. Во всем теле были тяжесть и ожидание. Но голод выгнал ее в ночь. Когда она — усталая, мокрая и испуганная — вползла в свой гранитный дом, гроза громыхала со всей яростью. Словно силы небесные рассвирепели оттого, что упустили Риссу, что ей удалось укрыться в пещере.
Она вытянулась на своем ложе и ощутила тупую боль в животе — сильную, тянущую, тревожную. Рисса скорчилась, застонала, сдерживая звуки. Ей казалось, она должна затаиться в пещере, чтобы ее не было слышно, чтобы про нее забыли.
Чтобы тот громыхающий огненный зверь в небе настиг кого-то другого. Не ее…
Рисса корчилась от боли, сдерживая стоны. Но вот она поняла: что-то произошло. Стало легче. Потом боль совсем прошла.
И Рисса увидела два маленьких живых комочка, двух крохотных зверьков. И неожиданно поняла, что именно их она берегла от небесных молний, именно их ей так не хватало последнее время. Они прижимались к ее теплой шерсти, и она стала гладить их шершавым своим языком. Она передвинула котят подальше от выхода, сама заслонила его своим телом, чтобы никто не мог даже увидеть маленьких рысят.
Они неуклюже толкали ее лапами в живот, тыкались мордочками. А она все лизала их, лизала, выравнивая и приглаживая их короткую шерстку, ласкала закрытые их глаза, словно от этого они могли быстрее прозреть.
А гроза не унималась. Но Рисса теперь была готова вступить в смертельную борьбу даже с ним — всесильным, сверкающим, оглушительно рычащим небесным зверем, — только бы спасти, сохранить своих малышей. Их беззащитность среди этого страшного грохота была для нее самой главной заботой во всем огромном мире. Все остальное для нее просто перестало существовать.
Весь следующий день Рисса спала. И хотя рысята все время двигались, толкали ее, они не мешали ей. Они приятно щекотали живот, тепло и движение их маленьких тел успокаивали ее, и она спала, утомленная и разрешением от бремени, и грозой прошедшей ночи, и первыми материнскими волнениями.
Когда белая майская ночь снова зажглась над соснами, Рисса привычно встала, собираясь на охоту, и вдруг поняла, что ей нельзя уходить из логова. Как же оставить их — беспомощных, маленьких, слепых… Однако голод выгнал ее. Она вышла из пещеры, медленно озираясь вокруг. Отошла на несколько шагов, потом вернулась, постояла у входа в логово, снова двинулась вниз со скалы. Когда она спустилась и пошла по лесу, ей вдруг почудился шум возле логова. Стремительно бросилась она обратно. Рысята спокойно дремали, прижавшись друг к другу, на еще не остывшем ложе. Наконец Рисса углубилась в лес. Но всю эту ночь чувствовала особую тревогу, беспокойство и вернулась с охоты намного раньше обычного. Только снова увидев своих малышей, она успокоилась и старательно вылизала их мокрым и ласковым языком.
Спустя две недели у них открылись глаза. На рассвете у одного — у которого белая опояска на груди доходила до плеча, а к полудню — и у другого. Они уже не ползали так суетливо, как прежде. И пищать стали меньше. Тот, белогрудый, первый встал на все четыре лапки… Сделал шаг в сторону выхода из пещеры. Упал. Снова встал. Рисса смотрела на эти его неловкие попытки, радовалась его настойчивости.
А второй, со светло-рыжей шеей, широко раскрыв глаза, смотрел на брата, на мать, на свет, проникающий в логово через вход, и только удивленно вертел головой. Потом и он попытался встать. Это ему неожиданно удалось. И он под внимательным взглядом Риссы, с трудом удерживая равновесие на нетвердых своих ножках, потопал к выходу. Довольно много прошел и уже у самого лаза споткнулся и плюхнулся на бок, во всю длину своего небольшого тела. Оба малыша, еще не умея ходить, уже тянулись к выходу из родного гнезда. Новая, недавно рожденная жизнь уже стремилась к простору, к свету, на волю.
Через несколько дней они уже весело резвились на траве, боролись, прятались друг от друга, подкрадывались, нападали и потешно рычали тонкими голосами. Когда на рассвете малыши выходили из логова, чтобы поиграть на траве, Рисса ложилась на склоне немного повыше и сверху наблюдала за ними и за подходами к пещере.
Уже поднималось солнце, а рысята все играли, клубками катаясь по зеленой полянке.
Рисса еще не увидела ничего, но уже почувствовала опасность. Непонятными путями приходит к матери предупреждение. И она, мать — волчица, лосиха или рысь, — всегда отчетливо ощущает опасность, нависшую над ее детенышем…
Прежде чем большая черная тень скользнула по траве, Рисса, метнувшись в длинном прыжке, уже заслонила рысят. Присев и напружинившись, она оскалила пасть, выставила вверх переднюю лапу, и острые ее когти тускло блеснули в ярком свете утра.
Гордый беркут, взмахнув огромными крыльями, поднялся над поляной и тотчас исчез за соснами. Рисса слегка шлепнула лапой одного из малышей, он кувыркнулся и побежал к логову. За ним последовал братец. Рисса — спокойная и уверенная в себе, — мягко ступая, завершила шествие.
С появлением малышей она изменила время охоты, охотилась теперь в предутренние часы и ранним утром. Ночью же, когда охотятся все, она не рисковала оставлять рысят одних. Мало ли кто, выйдя на охоту, мог заглянуть в логово в ее отсутствие. А под утро многие ночные звери уже были в своих норах. Или дремали там, где застал их рассвет.
Сойдя со своей скалы, Рисса перешла овраг, прошла соседний перелесок и была, пожалуй, уже далеко от дома, когда услышала шаги крупного зверя. Он двигался в стороне от нее, но туда, откуда она шла: к ее скале, к логову. Она забеспокоилась и уже готова была бросить охоту и стремглав бежать к рысятам. Но вот зверь вышел на открытое место…
Это был Уг. Рисса давно знала этого крупного быка-лося. Он был не стар, силен и опытен. По осени он выходил на звериную тропу — свирепый и полный сил — и трубил, вызывая соперника на поединок, на рыцарский бой за право покровительства лосихе. Тогда не только склоны и скалы, но и лесные опушки вокруг вторили ему: «У-у-у-у-г-г…» Осенний ветер разносил эхо — почтительный отклик природы на зов жизни и борьбы. И поэтому все звери знали, что зовут его Уг.
Это был именно он — стройный, высокий, с резко очерченными на фоне неба широкими рогами.
Уг не боялся Риссы. Она это знала. Но и ей нечего было беспокоиться за своих малышей. Лось никого не обижал из лесных зверей, хотя умел постоять за себя, а иногда и за своих сородичей. Он прошел вниз к ручью, не заметив замершую рысь. А она долго провожала его взглядом, немного сожалея, что он такой сильный и независимый. Она слушала, как нет-нет да и треснет сухой сучок под тяжким копытом.
Потом Рисса пошла дальше, вглядываясь в позолоченный восходом утренний лес. Когда она вернулась в это утро с добычей, рысята впервые всерьез подрались из-за еды. Белогрудый первым рванул принесенную матерью птицу к себе. Он уже не хотел грызть мясо одновременно с братом с двух сторон. Рыжий может и потерпеть. Но не тут-то было! Лишенный добычи рысенок с неожиданной силой рванул ее на себя. Белогрудый не отпустил. Оба рычали. Но тут Рыжий внезапно выпустил мясо и отступил на шаг, словно в раздумье. Брат, удовлетворенный победой, стал есть, уже не удерживая птицу. И тогда рванул рыжий хитрец. Белогрудый, не ожидавший такого маневра, выпустил добычу. Но тут же, задетый за живое, бросился на обидчика с явным намерением наказать его. Пришлось вмешаться матери. И рысята, кубарем полетевшие от ее шлепков в угол логова, возвратились с виноватым видом и, косясь друг на друга, сначала осторожно, а потом дружно принялись есть, забыв о недавней ссоре.
