Внезапно барсук-отец почувствовал облегчение. Дым вдруг поредел, стал не таким густым и удушающим. Бес услышал, как малыши, уже почти задохнувшиеся и умолкшие, снова сильно закашляли, вдохнув хоть немного проникшего в нору воздуха…

Когда Макаров и егерь прибежали к норе, людей уже не было. Браконьеры очень внимательно слушали утреннюю тишину леса. Они знали, что дым виден далеко, и опасались. А заслышав топот бегущих по лесу людей, тотчас вскочили, схватили ружья и, стараясь не шуметь, проскользнули в густой сосновый молодняк.

И егерь, и Макаров быстро бросились раскидывать горящие еловые лапы, освободили норы. Пришлось внимательно осмотреть весь холм, чтобы найти и открыть все забитые палой листвой, землей и даже тряпками отдушины и ходы.

— Только бы не погибли, — медленно сказал егерь.

— Если еще живы или только сейчас задохнулись, то оживут. Ты же знаешь, что барсуки строят дом с вентиляцией. Быстро всю гарь вытянет.

— Дай-то бог…

Они сидели и отдыхали. Все-таки вместо завтрака такая пробежка… Солнце уже взошло, озарив вершины желтым сиянием. Кроны сосен словно плыли в теплых волнах солнечного света.

Макаров встал.

— Где-то на песке все-таки должны быть следы.

— А вот, Петрович! Иди сюда.

Снизу, у подножия холма, на горке песка, что был выгребен когда-то из норы барсуками, четко отпечатался след сапога.

— Примерно сорок третий, — отметил Макаров, — да и подошва заметная — в косой рубчик. Не он ли тогда петлю на лося поставил?.. Есть у меня один лось знакомый, — улыбнулся Иван Петрович, — в тот раз спасли мы зверя. Правда, след-то там неприметный был, валенки. Но размер ноги тоже сорок третий. Да ведь бандитов таких в нашей округе не так уж и много. Вот и думаю, что он…

Семейству Беса повезло. В живых остались все шестеро. До самого вечера и родители и малыши кашляли — надрывно, хрипло, болезненно. Беспрестанно отфыркивались… Их измученные отравой легкие пытались очиститься от этой ядовитой горечи, чуть было не погубившей зверей.

Когда глаз луны пробился сквозь хвойную густоту сумерек, Бес вывел своих наверх. Тут же, у входа, все легли и долго, до полуночи, наслаждались чистотой и сладостью лесного воздуха. Несколько раз малыши приглушенно кашлянули, но Бес фыркнул, и они уже сдерживались, не подавая ни звука. Шум мог привлечь врагов, даже барсучата понимали это.

Около полуночи первой встала барсучиха. Пошатываясь, она побрела по утоптанной звериной тропе вниз, к ручью. Следом потянулись детеныши. Барсук-отец шел последним. Голова кружилась, его тоже покачивало из стороны в сторону… В горле было горько и сухо, очень хотелось пить. Не верилось, что снова он вдыхает этот прозрачный живой воздух родного леса, что нет удушья и ночь, привычная, тихая, лунная, снова зовет дыханием трав, корней, шорохами зверьков и насекомых…

Войдя в ручей, он долго пил. Барсучата и мать пили и фыркали, вытягивая свои длинные мордочки с берега, но в воду, как отец, не входили.

Взобравшись на бугор, где тянуло свежим полуночным ветерком, Бес резко и шумно отряхнулся, словно стряхивая с себя тяжкий груз страха неминуемой смерти.

В лесу было очень тихо. Яркие крупные звезды уже опустились на дремлющий лес, низко нависая почти над самыми вершинами старых кряжистых елей. Роща словно прислушивалась к возрождению семьи барсуков, боясь малейшим шумом спугнуть дыхание жизни, возвратившееся к мирному лесному семейству.

Старый Бес снова лег на мхи на склоне бугра. Он никак не мог надышаться этим чистым пьянящим воздухом…

Двое барсучат подошли к нему, прилегли рядом, прижимаясь к отцу боками. Он ощутил тепло детенышей, и ему стало легко и спокойно. Потом подошла барсучиха-мать, остальные малыши тоже улеглись рядом. Прозрачная лунная ночь вытягивала черные невесомые тени вдоль опушек, полян, бугра, на котором отдыхали барсуки. Запахи мхов, елей, можжевельника, дух трав и ночной земли, дыхание ручья — все струилось, овевая семейство Беса радостью привычной жизни, наполняя души зверей возрождением и покоем. Так не хотелось возвращаться на дневку в старую нору, пропитанную отравой и, казалось, грозящую новым удушьем. Но делать было нечего — за оставшуюся половину ночи вырыть новое жилище было невозможно. Конечно, если бы отец и мать — барсуки были в полной силе, неглубокое убежище они отрыли бы и за это время. Но сейчас такая работа была им не под силу. Старый Бес понимал это.

Почти весь день семейство тревожно дремало в двух гнездовых пещерках своего старого городка. Спали, прижавшись друг к другу, часто вздрагивая. Даже малыши шевелились, толкались и фыркали во сне.

Бес поднимал голову и внюхивался, не увеличивается ли этот слабый дух гари, которым пропитана нора. Горький запах не усиливался. Но это Беса не успокаивало, и он с нетерпением ждал ночи.

С наступлением темноты все принялись за работу. Сначала старый Бес перевел семью в другую сосновую рощу. Шли довольно долго и совсем бесшумно. Волки или рысь могли в любой момент унести жизнь каждого из семьи. А малышей подстерегала еще бесшумная и всевидящая грозная ночная птица — сова. Не так давно отец-барсук схватился с этой хищницей и спас барсучонка. Бес заметил тень от крыльев совы, когда она уже готовилась схватить малыша. Но не тут-то было! Тяжелый и на вид неповоротливый барсук с неожиданным проворством кинулся на врага, заслонил детеныша и даже успел вцепиться крепкими зубами в тело ночной разбойницы. Ее спасло оперенье да еще то, что барсук все-таки не охотник, нет у него прочной хватки хищника. Так что сова отделалась потерей нескольких перьев и улетела. Но не всегда такие нападения обходятся для барсучьих семей благополучно.

Все, даже малыши, неутомимо работали до рассвета. Бес начинал рыть, показывая направление туннеля, барсучиха вместе с ним упорно углубляла ход. А детеныши помогали выгребать песок. Место было выбрано с привычным для барсучьих нор песчаным грунтом, под небольшим холмиком, поросшим старыми соснами и кое-где елями. К утру усталая семья сладко и спокойно спала в новом, еще неглубоком жилище. Не очень обширном и разветвленном (для создания такого нужно работать целое лето, а то и два…), но достаточно надежном, как всем им казалось. Там не пахло гарью, не было человеческих следов…

Конечно, это было только начало. Подземный городок с каждой ночью расширялся, ходы и туннели углублялись и переплетались. Бес создавал выходы и отдушины. Он прорывал их под кустом, корнем сосны или просто в густой траве.

Неподалеку в овражке журчал едва заметный чистый ручей, вытекающий из маленького родничка, прикрытого большим серым валуном. Старый Бес давно приметил этот ключ и, недолго раздумывая, выбрал неподалеку отсюда, под холмиком, место своей новой жизни, новой судьбы.

Конец лета и осень выдались сухие и достаточно теплые, поэтому работалось хорошо, сырость не мешала, не замедляла дело. Теплые дни еще прогревали землю, которая жадно глотала тепло, словно запасаясь им на зиму. Барсучата крепли, подрастали, набирали жирок, чтобы встретить долгий зимний сон, уже имея свои личные первые запасы для жизни. Мы говорим — долгий зимний сон, потому что спячкой называть барсучью зимовку в норе будет не совсем точно. Спячка — это сон без пробуждения. Так спят, например, сурки или суслики. Но барсуки все-таки просыпаются зимой, обязательно просыпаются. И в долгие оттепели, которые длятся несколько дней и ночей, эти подземные жители выходят на свет, бродят по зимнему лесу. Наверное, нельзя барсукам прожить всю зиму безвылазно под землей. Без звезд, без зимней тонкой луны, без чистого ночного воздуха над норой. У зверей тоже есть не только особенности, но и свои привязанности, привычки.

Еще стояла теплая сентябрьская погода. Алые листья певуче позванивали, отрываясь от ветвей, и грустно кружились в своем полете — первом и последнем в жизни. Прошло не более пяти ночей после переселения, а подземный городок уже был глубок и обширен. В гнездовых помещениях — старый Бес любил, чтобы их было обязательно два, — уже густо выстелили на полу сухую траву. Он строго наблюдал за порядком в жилище и около, требовал от всех членов семьи аккуратности и чистоты, весьма свойственной барсукам.